"Look Me In The Eye" Глава 20

[amhran-na-habhann]

Глава 20
Логика и светские беседы

Я – человек логики. Психологи говорят, эта черта вообще свойственна людям с синдромом Аспергера. Но она же может создавать сложности в общении, поскольку обычный разговор не всегда развивается логично. Чтобы улучшить свои навыки общения, я пробовал изучать компьютерные программы, которые разговаривают с людьми. Лучшие из этих программ следуют определенным логическим цепочкам и в соответствии с ними выдают подходящую реплику. То, что получается, однако, не всегда звучит естественно. И я не уверен, что справляюсь с разговором лучше, чем машина.
К примеру, на прошлой неделе моя знакомая по имени Лори сказала:
– Одна моя подруга завела роман. И у ее парня такой же мотоцикл, как у тебя!
Сообщение Лори поставило меня в тупик. В отличие от большинства бесед, наша началась не с вопроса. Должен ли я выразить мнение об этом высказывании? Или сам задать вопрос? Я начал анализировать услышанное.
У Лори есть подруга. Ну да, у нее много подруг. О какой из них идет речь?
Данная подруга завела роман. Зачем сообщать об этом мне? Я с ней знаком? Или с ее парнем? Или это завуалированный способ сказать, что мне тоже стоит завести роман, раз я езжу на мотоцикле?
У парня есть мотоцикл. Что ж, это сужает круг вариантов. Большинство парней водят машины, а не мотоциклы. Значит, он входит в 5% мотоциклистов, а не в 95% автомобилистов. Может, я все-таки его знаю?
Мотоцикл такой же, как у меня. Насколько Лори разбирается в мотоциклах? Имеет ли она в виду, что у него «Электра Глайд Классик» или просто большой черный байк?
Я не мог вычислить подходящий ответ, опираясь на эти фразы. Что она хотела мне сказать? Между частями ее сообщения не было логической связи. Уставившись в пол, я стал думать, как поступить, но знал, что решать нужно быстро. Когда я задумываюсь слишком сильно, мне обычно говорят: «Ты меня слышишь?» или «Ты на что-то отвлекся?»
Я знал, что Лори ждет осмысленного ответа, как-то связанного с тем, что она сказала, а не просто: «А-а». По опыту и наблюдениям я усвоил, что реплика наподобие: «В прошлые выходные я ездил в Ньюпорт на джазовый фестиваль» ее не устроит. Я решил – нужно продолжать собирать сведения до тех пор, пока не сформулирую вразумительный ответ. Сложные компьютерные программы вели себя именно так. Поэтому я задал вопрос:
– О какой из подруг ты говоришь?
Лори выглядела удивленной.
– Зачем тебе это знать? – спросила она.
Я не ожидал нового препятствия. В голосе Лори звучало подозрение. Я подвигал ушами и подумал еще немного. Ее реакция означала, что она ждала другого ответа. Но что же я должен сказать?
Возможно, мне стоило сочинить аналогичную историю. Я мог бы сказать: «Мой приятель Спайк тоже завел роман. И у его девушки такой же мотоцикл, как у меня.» Но это было бы полной чушью. А я никогда не несу чушь, если только не хочу кого-нибудь разыграть. Я не мог отделаться от мысли, что в реплике Лори заложен какой-то скрытый смысл. А значит, и ответить мне нужно осмысленно.
Может быть, стоило прикинуться простачком. По моим наблюдениям, если воскликнуть «Ого!» и широко улыбнуться, это сойдет за ответ практически в любой ситуации. Но я не умею улыбаться по команде и не намерен вести себя, как кретин. Хотя, наверное, «Ого!» не так встревожило бы Лори, как мой вопрос.
Когда я говорю: «Один мой коллега попал сегодня в аварию», я готов, что меня спросят, кто это был. Если я собирался держать его личность в тайне, зачем бы я стал вообще о нем говорить?
Можно было сосредоточиться на теме мотоцикла. Я мог бы спросить Лори: «Какой у него мотоцикл?» Но и тогда я ожидал бы какого-то иного ответа, чем: «Не твое дело!»
Я спросил Лори, что ее так насторожило, и она вновь ответила вопросом:
– Какая разница, как ее зовут? Мало ли что будет, если я тебе скажу. Вдруг слухи дойдут до ее мужа?
И только позже я выяснил, как мне следовало себя вести. В ресторане я случайно услышал разговор двух женщин:
– У Дженни из бухгалтерии интрижка на стороне. А ее любовник водит «Корвет»!
Мне тут же вспомнилась реплика Лори, поэтому я навострил уши.
– Ничего себе! А он женат? – спросила вторая женщина.
Я понял, что это и был верный ответ. После их беседы я вдруг осознал, что Лори хотела поразить меня или рассказать что-то интересное, и мне стоило в ответ выразить восхищение или удивление. Однако, тогда это не пришло мне в голову. Видимо, обычные люди наделены способностями к ведению разговора, превосходящими мои, притом что их ответы часто не имеют ничего общего с логикой. Подозреваю, что нормальные люди от природы умеют считывать социальную информацию и подсказки, которые недоступны мне.
Подобные разговоры – да и любые разговоры, выходящие за рамки простого обмена информацией – всегда представляли для меня сложность. В детстве я усвоил, что людям не нравится, если в ответ на их слова я озвучиваю первую мысль, пришедшую мне в голову. С тех пор я постепенно стал учиться вести беседу – и в большинстве случаев мне это удается. Я научился начинать с вопроса, например: «Как у тебя дела?» Я усвоил, какие вопросы считаются приемлемыми. Однако, мой арсенал реплик весьма ограничен, и другие люди, похоже, умеют подстраиваться под ситуацию гораздо лучше.
Теперь я знаю, что мои логически обоснованные ответы на фразы вроде той, что сказала Лори, иногда воспринимаются как чрезмерное любопытство или назойливость. Но мне это совершенно непонятно. Я озвучил первый же разумный вопрос, основанный на том, что услышал. Моя реакция была дружелюбной. Почему Лори встревожилась? В конце концов, она первая завела этот разговор. На мой взгляд, если ты не желаешь расспросов о чем-либо, не стоит и заводить об этом речь. Но мир не всегда устроен логично.
Я злюсь, когда вспоминаю разговоры вроде того, что состоялся у меня с Лори. Человек подходит ко мне ни с того ни с сего и вываливает сведения, которых я не просил. А не получив ожидаемого ответа, обижается. Если же я не отвечаю вообще ничего, то он обижается уже на молчание. Так и так я оказываюсь в проигрыше.
Иногда все это наводит на мысль – зачем вообще разговаривать с людьми? Многие аутисты и не разговаривают, возможно, как раз по этой причине. И все же мне почему-то хочется нравиться всем этим людям, подобным Лори. Я не хочу, чтобы меня считали ненормальным. Возможно, я человек со странностями, но ненормальным я быть не желаю. Поэтому я не сдаюсь. Я тренируюсь говорить то, что сказал бы «обычный» человек.
Судя по всему, другие люди заучивают некий набор стандартных вопросов и задают их, чтобы заполнить паузу. Например, встретив человека, которого они давно не видели, они говорят:
«Как твоя жена?»
«Как сын?»
«Ты хорошо выглядишь – никак, похудел?»
Люди произносят эти фразы без видимого повода, без каких-либо внешних подсказок, указывающих на изменение веса или значимые события в жизни жены или сына. Мне попадались люди, у которых, казалось, имелась в запасе не одна дюжина таких вопросов. И я никогда не мог понять, откуда они знают, какой из них задать в тот или иной момент.
Когда к вам приближается знакомый, ничто в его облике, как правило, не говорит о переменах в жизни его жены или сына. Спрашивать о весе тоже обычно нет повода – внешность большинства людей не меняется неделями, а то и месяцами. И все же люди произносят эти фразы, а собеседник улыбается и отвечает теми же банальностями.
«С женой все хорошо.»
«Сына в январе освободят досрочно.»
«Мне сделали операцию, ушили желудок, вот я и потерял пятьдесят фунтов.»
А потом, что удивительно, добавляет: «Спасибо, что спросили.»
Откуда нормальные люди знают, какие вопросы задавать, для меня остается загадкой. Может быть, их память лучше моей, или они просто спрашивают наудачу? Должно быть, это и есть способность подстраиваться под других, которой я совершенно лишен.
Когда я встречаю своего друга, я не спрашиваю, как дела у его жены, потому что мне интересен разговор именно с ним, и мысль о жене просто не приходит мне в голову. Если точнее, ничто в его внешнем виде не дает мне повода интересоваться благосостоянием его супруги. Если он – мой близкий друг, я предполагаю (возможно, справедливо), что, если бы в жизни его семьи произошли какие-то важные события, он бы сам сказал об этом мне или другим своим друзьям. Так зачем спрашивать?
Что же касается веса – если человек раздался вширь, я скажу: «Ты вроде потолстел с последней нашей встречи.» Жизненный опыт говорит мне, что люди набирают вес по разным причинам, в большинстве своем благоприятным. Хотя я знаю, что многие считают прибавку в весе недостатком и не любят, когда им на это указывают. Но мой рот выпаливает «Ты потолстел!» быстрее, чем мозг подсказывает: «Невежливо говорить человеку об этом.»
Потеря веса – другой вопрос. Если человек стал заметно тоньше, я, возможно, скажу: «Ты сильно похудел – не болеешь, случайно?» Я знаю, что некоторые сидят на диетах. Но люди моего возраста с немалой вероятностью могут похудеть из-за проблем со здоровьем. Может быть, у них рак или еще что похуже. Поэтому если я вижу, что кто-то сильно сбросил вес, я не хожу вокруг да около, а задаю прямой вопрос.
Считается, что фразы наподобие «Как ваш сын?» помогают завести разговор и «разбивают лед» между собеседниками. Но мне не приходит в голову это спросить, если только я не готовлюсь к разговору сознательно. Стоит мне подойти к людям, у меня словно сводит язык, пока кто-то не заговорит со мной первым. А если я и решаюсь начать разговор, то часто говорю что-то, что сбивает собеседника с толку или кажется грубым – особенно, когда я говорю правду, которую человек не хочет слышать.
Поэтому несколько лет назад я научился произносить неопределенное «хм!», когда мне нужно начать разговор или заполнить паузу. Люди не всегда знают, что сказать в ответ, но хотя бы не считают это грубостью. А я стараюсь использовать любую реакцию как способ развить беседу.
В прошлом, когда меня упрекали за неподобающие вопросы, мне становилось стыдно. Теперь я понимаю, что обычные люди ведут себя искусственно и зачастую фальшиво. Вместо того, чтобы позволить им задеть меня, я прямо выражаю свое недовольство. Я отстаиваю свое право на логику и рациональность.
Мои сложности в общении – пример проблем, с которыми люди с синдромом Аспергера сталкиваются каждый день. Когда у человека есть явная инвалидность – например, он передвигается на коляске – к нему относятся с пониманием, потому что его особенности всем видны. Никто не скажет ему: «Скорее! Побежали через улицу!» А когда он не побежит, никто не удивится: «А что ему мешает?» Наоборот, ему предложат помощь.
Моя инвалидность в плане общения никак не выражена внешне. Поэтому, когда я допускаю оплошность в разговоре, люди говорят: «Вот ведь надменный кретин!» Я жду того дня, когда к моим особенностям будут относиться с таким же уважением, как к проблемам человека в коляске. И если к уважению будет прилагаться выделенное место на парковке, я возражать не стану.
Хм!