"Look Me In The Eye" Глава 25

[amhran-na-habhann]

Глава 25
Монтегюнцы

Сколько я помню, имена всегда доставляли мне сложности, потому что обычно я называю людей не так, как они ожидают. Бывает, что человек возражает против имени, которое я ему даю, а иногда и просто злится. Мне не раз приходилось слышать возмущенные крики в духе: «Никакая я не Булка! Меня зовут Марта!» Можно возмущаться сколько угодно, но Марта всегда будет для меня Булкой, если только по какой-либо причине я не выберу для нее другое имя, например, ее порядковый номер среди сестер.
Почему я назвал ее Булкой? Потому что в то время, когда мы познакомились, она была одержима идеей похудеть. А как еще назвать человека, зацикленного на диетах и собственном весе? Поэтому – Булка. Можно использовать и уменьшительную форму – Булочка.
Из вежливости я пытался называть людей иначе, чем придумал сам. Но у меня ничего не выходит. Когда я пытаюсь назвать Булку Мартой, это имя словно застревает у меня в горле. Оно никак не ассоциируется с ней. Другие могут звать ее Мартой, я не против. Я никому не навязываю свою систему имен.
Свой нынешний дом, где я живу, я называю просто – Дом. Если в будущем у меня появится еще какое-то жилье, я буду называть их «Жилище-1» и «Жилище-2», но пока имя «Дом» вполне подходило всем местам моего обитания.
Единственным исключением из этого правила были недолгие периоды, когда я жил в Квартире, Палатке или Хижине. Это были непростые времена, и я не люблю их вспоминать. Самыми неприятными – и, к счастью, временными – были такие обиталища, как Помойка, Коробки и Тюрьма, но о них я не вспоминаю вовсе.
Неодушевленным предметам и животным я даю простые и понятные имена без каких-либо ухищрений. Например, Собака или Пудель. Сразу понятно, о ком идет речь. Это хорошие, правильные, удобные имена.
Мой брат, у которого синдрома Аспергера нет, однажды завел собаку и назвал ее Кис-Кис. Я бы никогда так не сделал. Как-то он приехал ко мне в гости, и мы повели Кис-Кис на прогулку. Она свалилась в яму с гудроном. Это был урок им обоим. Я бы никогда не назвал свою собаку Кис-Кис или Кошкой, и она никогда бы не влезла в гудрон.
Но брат упорно продолжает давать своим питомцам странные имена. Сейчас, например, у него две собаки. Одну он назвал Бентли. Полагаю, потому что ему очень понравился автомобиль «Бентли», который он увидел у меня. Но в том-то и дело, что мой «Бентли» – машина, к тому же старая. А называть так собаку просто неправильно. Второй он дал имя еще хуже – Коровка. Не понимаю, почему он так делает – казалось бы, он мой брат, и у нас с ним одни гены. Иногда мне кажется, он поступает так нарочно, чтобы меня позлить.
По-моему, людям, которые выбирают такие имена, не свойственно логическое мышление. Возможно, именно о них говорят: «Ах, он такой чувствительный, такой эмоциональный!» Или, может быть, у них какая-то задержка в развитии. Полагаю, к такому выводу пришел бы любой, кто побеседовал со мной и моим братом и ознакомился с нашими принципами выбора имен. Мой брат, конечно же, с этим бы поспорил.
По-моему, заторможенным развитием отличаются и люди, которые называют свою собаку, скажем, «Туборг». Собака – не бутылка пива, как бы того ни хотелось ее хозяину-алкоголику. А если вы путаете собаку с пивной бутылкой, это признак серьезного душевного расстройства.
В отличие от большинства людей, мой брат сам выбрал себе имя. При рождении его назвали Кристофер Рихтер Робисон, но он настолько не любил наших родителей, что сменил имя на Огюстен Ксон Берроуз, когда ему исполнилось восемнадцать. Я не зову его Огюстеном и никогда не звал Крисом. А из Сопелки и Прохвоста он давно вырос. Наш младший кузен Боб называл его по среднему имени, произнося его как «Зон», но меня и такой вариант не устраивает. За неимением лучшего я просто называю его «мой брат».
Например, у Денниса, его партнера, я спрашиваю: «Где мой брат?»
У своего сына я спрашиваю: «Где твой дядя?»
А к брату обращаюсь просто: «Эй!»
Иногда я использую альтернативные имена, которые отражают функцию или позицию человека, а не внешность. К примеру, у моей жены две сестры и, конечно, у нее были мать и отец (сейчас они уже умерли). Иногда их семья собиралась вместе, и бывало, что мне приходилось кого-нибудь с ними знакомить.
В такой ситуации я указывал на отца или мать жены и говорил: «Это Звено номер ноль». Если с ними была Энни, младшая из сестер, я говорил: «Это Энни, Звено номер три». Если присутствовала и старшая сестра, я представлял ее как «Элен, Звено номер один». А про свою жену я говорил: «Это Марта, Звено номер два.»
Такие обозначения сразу поясняют относительную позицию родственника в общей схеме, что мне кажется совершенно разумным. Однако, большинство людей подобные функциональные имена, опять же, считает странными.
Когда я был маленьким, взрослые рассказывали мне, как что называется. Большая горячая штука называлась «кухонная плита». Собака – «пудель». Соседский ребенок – «малыш Робби» или «Джефф». Я не мог контролировать эти имена, не мог их выбирать, и мне это не нравилось. С какой стати взрослые вторгаются в сокровенный ход моих мыслей? Став постарше, я получил право самому давать имена. У меня стали появляться собственные вещи, которые я мог называть, как мне хотелось. Например, мне подарили игрушечный трактор, и я назвал его Силач. Но никто не считался с моим выбором. Отец говорил об игрушке просто «твой трактор». А некоторые просто смеялись над придуманными мной именами, что меня ужасно обижало или злило.
Но я был настойчив. Я тщательно взвешивал и оценивал каждое имя, которым мне представляли нового человека или предмет, и решал, принимаю я это имя или нет. Если оно мне не нравилось, я выбирал свой вариант. Иногда из-за этого возникали сложности, поскольку другие дети не понимали, что я вовсе не обязательно буду звать их так, как зовут все. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, почему одному мальчишке не нравилось, что я называл его Слизняком, хотя он действительно был отвратителен, и имя ему отлично подходило.
В моем отношении к именам есть и свои минусы. Например, когда мы с Мишкой развелись, и я женился во второй раз, она потеряла свое имя. Она не хочет больше называться Мишкой, потому что это напоминает ей о счастливом времени, когда мы были вместе, а у меня не осталось для нее другого имени, так что я зову ее просто «Эй!»
Чем ближе мне человек, тем выше вероятность, что я буду называть его по-своему, а не так, как называют все. Если коллегу по работе зовут Бобби или Пол, он так и останется Бобби или Полом. Но мать никогда не будет «мамочкой» или «Маргарет» – только «моей матерью». (Я перестал называть своих родителей Рабыней и Тупицей, когда ушел из дома в шестнадцать лет.)
Иногда, к удивлению окружающих, я признаю существующие правила имен и названий. Мы принимаем как данность, что жители Америки называются американцами, а жители Канады – канадцами. Как же назвать людей, которые живут в городе Монтегю? Соответственно, монтегюнцы. Однажды я знакомил своего приятеля-адвоката и его жену с какими-то людьми и сказал: «Это Джордж и его жена Барбара. Они адвокаты-монтегюнцы.» Мне это казалось совершенно разумным, но у Джорджа было такое лицо, словно я нанес ему смертельное оскорбление.
По моим наблюдениям, когда люди с кем-то знакомятся, в первые же минуты разговора они неизбежно задают два вопроса: «Где вы живете?» и «Чем вы занимаетесь?» Моя фраза отвечала на оба вопроса сразу и прекрасно экономила всем силы и время. На что тут обижаться?
Для меня это было загадкой. Кем же еще будет житель города Монтегю, если не монтегюнцем?
Возможно, Джорджу было трудно смириться с мыслью, что он – монтегюнец. Может быть, он не знал, что означает быть монтегюнцем, и вообще, хорошо это или плохо. Или, может быть, люди стремятся принадлежать только к крупным категориям. Никто не обидится, если сказать: «Боб – американец» или «Боб очень высокий». Но слова «Боб – монтегюнец» вызывают ту же реакцию, как если бы я сказал: «Боб – еврей» или «Боб – голубой».
Последнее – еще один пример трудностей, которые я испытываю при общении. В некоторых случаях представить человека фразой «он еврей» или «он голубой» так же оскорбительно, как сказать «он угонщик машин». Но бывают ситуации, когда эти фразы вызывают веселье или даже звучат как комплимент. Мне очень сложно понять эту разницу.
Если вам не нравится, где вы живете, выход только один: переезжайте. Уверен, если бы я сказал: «Это Джордж, адвокат из Нью-Йорка», он бы самодовольно кивнул. В конце концов, всем известно, что в большом городе все самое лучшее – еда, бродвейские шоу, адвокаты, девушки. Но Джордж – не ньюйоркец. Он монтегюнец. Ему следует или радостно принять этот факт, или сменить место жительства. У него нет никакого права на меня злиться. Не я поселил его в Монтегю.
После той истории я задумался, что это означает – принадлежать к какой-либо категории. Если вы скажете, что вы американец, люди сделают о вас определенные предсказуемые выводы, исходящие из их знаний об Америке. Но что если вы причислите себя к категории, о которой никто не знает? За пределами города Монтегю мало кому известно, что такое монтегюнец. И я попытался создать мысленный образ типичного монтегюнца. Даже расспрашивал прохожих на улице.
Попробуйте сами – кого вы представляете, когда слышите слово «монтегюнец»? Может быть, ваш монтегюнец – плотный и приземистый, с насупленным лбом? Он сутулится при ходьбе, а в правой руке держит дубинку вроде бейсбольной биты? У него волосатая спина? Он выглядит так, словно может поднять ваш пикап одной левой? Или же ваш монтегюнец – высокий, худощавый и утонченный? Одет изысканно, но небрежно, носит белую рубашку, спортивный пиджак из жеваной ткани и очки в тонкой металлической оправе? Всегда носит с собой книгу и курит трубку?
Если вы похожи на меня, монтегюнец у вас будет такой, как в первом случае. Полагаю, мне бы самому не понравилось, чтобы меня представляли таким, но, опять же, я там и не живу. А об этом двух мнений быть не может: если вы живете в Монтегю, вы – монтегюнец.
Я много лет прожил среди монтегюнцев, поэтому знаю, каково это. Я был чикопийцем из города Чикопи, известного в западной части Массачусетса как ворота в Монтегю. Потом я переехал, и, как по волшебству, дубинка исчезла из моей руки, а лоб разгладился.
Так что, несмотря на мои успехи в усвоении правил вежливости, иногда у меня все еще случаются проблемы с именами, которые я даю предметам и людям. Уверен, многие другие обладатели синдрома Аспергера скажут, что им это хорошо знакомо.
Как называются люди с синдромом Аспергера? Мы – аспергианцы.