Глава 3
Сбившись с пути
часть 1Я не хочу писать эту главу. Мне тяжело вспоминать то время, когда мне было 18-20 лет. Впоследствии я сумела извлечь несколько уроков из того периода, но это не спасает ни от плохих воспоминаний, ни от глубокого чувства стыда.
В восемнадцать лет будущее часто кажется ослепительным. Ослепительным от новых перспектив и возможностей – или ослепляющим от неизвестности и риска обжечься. Какой из вариантов претворится в жизнь, зависит не только от способностей или потенциала самого человека, но и в очень большой степени от поддержки друзей, семьи, психологов, учителей и работодателей. Это особенно верно для тех, кто имеет особые потребности, даже если эти потребности часто незаметны со стороны. В моем случае, казалось, меня ждет блестящее будущее. Прекрасные оценки в школе и высокий IQ говорили о том, что мне прямая дорога в университет, и никто не мог заподозрить, что получение высшего образования будет мне не по силам. К моменту окончания школы, у меня был академический грант и возможность поступить в любое учебное заведение на любую специальность. Не было никаких объективных причин считать, что я нуждаюсь в особых условиях или дополнительной помощи. Что нужно первокурснику? Стопка книг, насыщенное учебное расписание и комната в общежитии.
Внешний вид может быть обманчив. Почему-то я была убеждена, что только крупные университеты достойны того, чтобы в них учиться. На самом деле, я была так в этом уверена, что отказалась от гранта, предложенного мне прекрасным небольшим частным колледжем, и поступила в один из крупнейших университетов своего штата.
Это было моей первой ошибкой. Огромный, запутанный и шумный университетский городок атаковал мое восприятие, лишая ориентации в пространстве. Я просто потерялась – буквально и фигурально. Я помню, как выходила из одной аудитории и не могла понять, куда идти, чтобы попасть в следующую. Толпы студентов заполняли коридоры и холлы, не давая мне собраться с мыслями. В итоге обычно я следовала за потоком людей, выходивших из здания, делая вид, будто знаю, куда иду.
Как только толпа рассасывалась, я пыталась сориентироваться. Я искала приметные детали – статуи или выделяющиеся элементы архитектуры, а затем мысленно строила карту, привязанную к этим точкам. К примеру, я знала, что если выйду из здания, где была лекция по шекспироведению, то окажусь либо у фонтана, либо на улице, либо у парковки. Там я могла остановиться и решить, в каком направлении идти на занятия по речевой коммуникации – которые проходили в здании через дорогу на другой стороне кампуса. Поэтому, если я выходила у фонтана, то сворачивала направо и оказывалась на улице, но если я выходила у парковки, то сворачивала налево и уже оттуда двигалась к улице. Потом мне надо было пройти по тротуару к центру, пока слева не окажется лестница, ведущая к заднему входу нужного здания.
Внутри тоже было крайне сложно не заблудиться. Обычно приходилось полагаться на метод проб и ошибок, если в интерьере не было ничего примечательного – картин, стендов, необычного узора на стенах – что я могла бы использовать как ориентир. Чаще всего, кругом были простые бежевые стены с висевшими кое-где досками объявлений, которые выглядели одинаково и ничем не могли мне помочь. Я могла понять, на каком этаже нахожусь, но мне приходилось долго блуждать по коридорам, чтобы найти аудиторию с нужным номером. Обычно это значило, что я опоздаю минут на десять-пятнадцать как минимум, взмокну и буду трястись мелкой дрожью от нервов. Поначалу я посещала занятия, даже если опаздывала на них. Но вскоре я обнаружила, что заходить в аудиторию посреди лекции очень неловко. Я знала, что это невежливо, я знала, что это не нравится преподавателю, и, что хуже, всего, я чувствовала себя безнадежно глупой. Иногда я просто сидела в коридоре снаружи, пытаясь слушать через закрытую дверь. Потом я вовсе перестала ходить на лекции, если не успевала их найти за 10-минутный перерыв.
Я прекрасно понимала, что должна посещать все занятия, но по тем или иным причинам этого не делала. Тогда я не догадывалась, но теперь мне очевидно, что именно СА мешал мне справляться с такими простыми вещами, как поиск аудитории или способность высидеть лекцию. Я не была студентом-разгильдяем, который валял дурака, не думая о последствиях. Но синдром Аспергера играл со мной в кошки-мышки. Я была испуганной мышью, а СА был коварной кошкой, которая напрыгивала на меня в самый неожиданный момент и распугивала любые разумные мысли, на которые я была способна. Раз за разом я совершала необдуманные поступки. Я бросила биологию посреди семестра, не думая об оценках – в тот день, когда профессор положил передо мной вымоченный в формальдегиде эмбрион свиньи, потому что не могла вынести резкий, бьющий в нос запах. Я редко посещала алгебру, потому что меня крайне раздражал голос преподавателя. А один из своих любимых курсов по драматургии я бросила, потому что мы занимались в мрачном помещении без окон и с затхлым воздухом – в таких помещениях впору хранить коробки с макулатурой, а не проводить занятия.
Мое восприятие затуманивалось с каждым днем, и эту пелену невозможно было сбросить. Проблемы с ориентацией в пространстве, сенсорные нарушения, плохие навыки решения задач, склонность полагаться на визуальное мышление – СА преследовал меня повсюду, хоть я этого не понимала.
Учитывая мою посещаемость, оценки быстро поползли вниз. Я знала, что это может кончиться катастрофой, но не знала, что предпринять. Не знаю, существовали ли тогда, в конце 70-х – начале 80-х, центры помощи для людей с особыми потребностями, но точно знаю, что мне даже не приходило в голову туда обратиться. Меня всю жизнь считали одаренной, и ничто не говорило о том, что мне понадобится помощь с учебой, навыками общения или даже планированием карьеры. Я пыталась справляться сама, хотя проблемы росли как снежный ком. Плотное учебное расписание и запутанная планировка кампуса были самыми очевидными камнями преткновения, но не в них источник моих худших воспоминаний. Будь это единственные беды, думаю, я бы их пережила. Полагаю, многие студенты не успевают хотя бы по некоторым из предметов, и многим не удается привыкнуть к жизни вдали от дома. Настоящие трудности начались, когда я стала говорить себе, что дело не во внешних обстоятельствах, а в недостатках моей личности.
часть 2Конечно, я понимала, что учеба в университете сильно изменит мою жизнь. Я знала, что буду жить вдали от дома, что лекции отличаются от школьных предметов, что нагрузка и ответственность будут другими. Но я совершенно не думала, что общение с людьми тоже будет другим. Я не знала, что СА лишил меня интуитивного понимания, что значит заводить друзей и поддерживать дружбу, сотрудничать, вливаться в коллектив. Большинство тех, кто родился в любящей семье, прыгают из детства во взрослую жизнь словно подброшенные батутом. У них есть нейрологическое равновесие, которое позволяет им легко продвигаться по жизни; они могут совершать ошибки с уверенностью, что снова приземлятся на этот батут и взлетят снова. Люди с синдромом Аспергера часто обнаруживают, что у них нет такой страховки, нет мягкой и упругой поверхности, от которой можно оттолкнуться и совершить новый, более подготовленный прыжок. СА мешает учиться на предыдущем опыте. Мешает видеть общую картину и решать проблемы. Без этой поддержки, которая подхватит и снова подбросит вверх, люди с СА часто падают на твердую землю, разбиваясь на части. Слишком много раз за студенческие годы со мной случалось именно это.
Должно быть, я думала, что люди, которых я встречу в университете, так же легко войдут в мою жизнь, как обитатели моего родного города. Но я не учитывала, что мой городок был не просто случайным скоплением людей. Это были люди, которые знали друг друга долгие годы и научились принимать со всеми привычками и странностями. Я не думала, что в другом месте я окажусь не той, кем была: способной и умной девушкой, которую уважают сверстники. Я не представляла, что студенты окажутся так жестоки к тем, кто не вписывался в их представление о норме.
Весной, перед поступлением, мне стали приходить пригласительные письма от различных общественных и учебных организаций – не иначе, из-за моих высоких оценок. Письма меня не особо интересовали; я лишь удивлялась, почему люди так стремятся жить и работать в компании других людей. Я не собиралась вступать ни в какую организацию – разве что заходить иногда и в чем-то участвовать под настроение, как делала всегда. Я была не против новых знакомств как таковых – мне это было любопытно. Я была уверена, что, оказавшись в большом мире, найду кого-то похожего на меня. Кого-то, кто избегает толпы и зажимает уши от громких звуков. Кто способен заблудиться в собственном дворе. Кому было бы достаточно время от времени ходить со мной в библиотеку или кататься на велосипедах. Университет представлялся мне миром свободы, где нет абсолютов. А члены всяких братств и объединений – они слишком напоминали мне леммингов, хотя я никогда не осуждала их образ жизни. Я не знала, как важно быть частью чего-то. Мне казалось, одного-двух друзей я найду где угодно. Я недооценивала значение общности.
Не то чтобы я ожидала чего-то особенного от студенческой жизни. Мне и не нужно было много. Я привыкла определять дружбу в очень простых понятиях. Друзьями я считала тех, с кем мне приятно провести пару минут или пару часов. Я не всегда знала их имена, но знала их в лицо и знала кое-что об их интересах и привычках. Например, если я каждый день встречала одну и ту же девочку по дороге на занятия, и знала, что она хочет стать специалистом по речевой коммуникации и приехала из той же части штата, что и я – я считала ее своей подругой. Не лучшей подругой, конечно, и не человеком, с которым хотелось бы проводить много времени – просто кем-то, кому можно улыбнуться и поболтать пару минут. Может быть, сходить вместе в библиотеку или сесть за один столик в столовой. Мне не нужно было большего, и я не ожидала ничего большего. Поначалу казалось, это верно и для всех первокурсников. Но по мере того, как первый семестр подходил к концу, я все больше оставалась позади. Я замечала, как складываются компании, но без меня. Я встречала людей, которые напоминали мне прежних знакомых, но они, казалось, даже не смотрели на меня.
Вскоре я обнаружила, что мои улыбки остаются без ответа, приглашения без внимания, а телефон всегда молчит. Я ощутила себя невидимкой. С одной стороны, меня это не тревожило. Я любила свое личное пространство и любила быть одна. Но с каждым днем это давило все более тяжким грузом – скорее всего, потому что я не понимала, почему меня игнорируют. Когда ты сознательно избегаешь компании – это одно, но когда тебя в нее не пускают – это совсем другое. Когда-то одной улыбки и пары минут разговора было достаточно, чтобы завести знакомство, и я никак не могла понять, почему это перестало быть так.
Ко второму семестру я стала ощущать себя совсем покинутой, и это было слишком похоже на одиночество. Я разозлилась. Я всегда знала, что мыслю иначе, и в прошлом было много моментов, когда мои отличия отталкивали от меня кого-нибудь, но я знала, как это исправить. Я просто шла в школу на следующий день, начинала болтать с соседями по парте и тут же чувствовала себя лучше. В университете я не могла этого сделать – мне просто никто не позволял. Я ненавидела то, что люди так ко мне относятся. Я ненавидела то, что они начинают влиять на мою жизнь. Это было на меня непохоже. Раньше мне просто было все равно.
часть 3Сейчас я думаю, что, может быть, именно тогда мой СА начал ослабевать. Может быть, внезапные и многочисленные перемены каким-то образом повлияли на меня и изменили то, как я думаю и смотрю на вещи. Неудивительно, что, оказавшись без поддержки семьи и друзей детства, я потеряла почву под ногами. Возможно, это было необходимо. Возможно, без этого падения я бы никогда не обнаружила те свои стороны, над которыми нужно работать… Возможно, я бы никогда не поняла, как повезло мне жить в разноцветном мире.
Я начала осознавать, что, может быть, никогда не найду своего места в жизни, но не могла понять, почему и как с этим быть. Тогда я решила сделать то, что гарантирует любому студенту право на обряд инициации. Я решила вступить в один из студенческих клубов.
Как раз в то время один мой знакомый земляк рассказал, что под эгидой их братства открывается новый женский клуб под названием «Сестрички», и предложил попробовать. Должно быть, он видел, как я тону у него на глазах, и попытался помочь, хотя, наверное, знал, что вряд ли может сделать многое. Так или иначе, он был очень мил и раздобыл для меня приглашение на вечеринку, где проводился отбор. Я согласилась, хотя сама мысль обо всем этом заставляла меня содрогаться. Я чувствовала себя игрушкой, заброшенной на верхнюю полку – словно у меня вот-вот кончится завод, но я все еще надеюсь, что какая-нибудь добрая душа сжалится надо мной и спасет. Я помню, как готовилась к этому мероприятию. Я отправилась в город, чтобы выбрать платье, и бродила по людным магазинам – которые всегда повергают меня в растерянность. Мне ничего не подходило, вся одежда сидела ужасно, и никакие усилия не могли скрыть те десять фунтов, что я набрала. В конце концов, я купила темно-серое платье с бордовым кантом, в котором больше была похожа на школьную учительницу, чем на студентку. Ну и пусть, думала я. Главное, что я нашла что-то кроме своей повседневной одежды – комбинезона и фланелевой мужской рубашки.
Мой друг привел меня на вечеринку и постарался помочь мне освоиться, но, поскольку он сам был новым членом своего клуба, у него хватало других дел. Так что, по большей части, я от начала до конца оставалась одна. Я остро помню, что ощущала себя незваным гостем, у которого не было права там находиться. Я боролась сама с собой, убеждая себя пойти пожать кому-нибудь руку или завести беседу, но не решалась ни на то, ни на другое. Я видела, как легко другие девушки общаются с парнями. Я также замечала, что они никому не пожимали руки и не так уж много разговаривали. Они смеялись, отбрасывали волосы назад, невзначай клали руку кому-нибудь на плечо – и с явным удовольствием купались во внимании. Парочки разбредались по диванам и укромным уголкам или выходили в коридор, ведущий к комнатам общежития. Некоторые девушки улыбались, благодарили и уходили одни. Я помню, что чувствовала себя ученым, с интересом наблюдавшим за тем, что происходит, и только когда друг вернулся меня проведать, я поняла, что стою совершенно одна. Вокруг смеялись и болтали люди, разбившись на большие и маленькие группы, но между ними и мной было футов двадцать, не меньше. Только тогда я поняла, что меня просто отбросили за ненужностью.
Месяц или два спустя я наткнулась на компанию девушек, с которыми несколько раз встречалась на лекциях. К моему удивлению, они оживленно приветствовали меня и захотели поговорить. Я была польщена вниманием – одиночество начинало грызть меня изнутри. Они спросили, не хочу ли я прокатиться по магазинам. Я не очень любила покупки, но была рада их компании и потому согласилась. Они сообщили мне время и место встречи, и спросили, смогу ли я их отвезти, потому что здесь у них нет машин. Я не возражала, тем более, что в поездках всегда предпочитала быть за рулем. Всю неделю я старалась отыскать в своем шкафу что-нибудь подходящее случаю. Я остановилась на синих джинсах и свитере – на самом деле, это почти все, что у меня было, кроме комбинезонов и того платья для вечеринки. Я подумала, что выгляжу как обычная студентка, и решила, что именно это мне и нужно, чтобы хорошо провести время с новыми подругами.
Наконец, настал день большого похода по магазинам. Девушки ждали меня в назначенном месте. Мы сели в машину, и я сказала, что отвезу их куда они захотят, поскольку сама я мало бывала в городе и не имела особых предпочтений. Они рассказали, как проехать в центр, где было больше всего магазинов (это избавило меня от необходимости сознаваться, что мне сложно ориентироваться в городе). Я быстро нашла место на стоянке и после нескольких попыток даже справилась с параллельной парковкой. Как только мы ступили на тротуар, девушки сказали, чтобы я встретила их у машины через три часа. Потом они повернулись друг к дружке, завели новый разговор и направились по улице… стремительно удаляясь от меня. Хотела бы я сказать, что развернулась и уехала – и пусть добираются обратно как хотят. Но, конечно, я этого не сделала.
Будь это разовый случай, я, возможно, и не вспомнила бы о нем. Но, на самом деле, весь год был усеян подобными событиями. Большинство из них были еще унизительнее, и о них еще больнее вспоминать. Думаю, настоящая проблема крылась в одной из моих самых сложных и загадочных аспи-черт – я не понимала, о чем говорят мои сверстники. То есть, я понимала язык и замечала, если они допускали ошибки в речи. Я отвечала, если кто-то обращался ко мне. Но я не понимала содержание их разговора. Смысл ускользал от меня. Можно сказать, я не умела читать между строк. Подтекст и намеки были для меня словно птицы, пролетающие за окном. Меня раздражало, что я не могу вникнуть в ход мыслей окружающих, но еще больше я пала духом, когда поняла, что совершенно не учусь на ошибках. Раз за разом я попадала в одни и те же ловушки. Даже после того, как отец предупредил меня, что многие люди просто пользуются мной. Даже когда я выяснила, что мой велосипед украл один из прежних знакомых по школе. Даже когда я услышала, как соседка по общежитию сказала своему парню, что я жирная неряха. Что бы я ни видела или слышала, до меня не доходила суть – я была лишней.
Когда настало лето, я вернулась домой разбитой и подавленной. Экзамены я сдала с трудом, сенсорная дисфункция заволакивала мозг пеленой, и я не встретила ни одного человека, похожего на меня. Возможно, иначе я бы почувствовала себя нормальной.
Жизнь дома оказалась ничуть не лучше. К тому времени, у всех, с кем я выросла, была своя жизнь, новые цели и новые планы. Я была рада за них, но одновременно испытывала болезненное любопытство. Как им удавалось так хорошо справляться? Почему они нашли свой путь, а я потеряла свой? Что есть у них, чего нет у меня? Почему они счастливы, а я нет? Как я ни пыталась анализировать ситуацию, я не могла найти ответа.
часть 4 (конец главы)Возвращение в университет следующей осенью было событием скорее неизбежным, чем радостным. Но я действительно любила учебу и знания, любила исследовать и писать. Несмотря на все проблемы и на грубость окружающих, я вернулась, чтобы учиться. И, большей частью, я добивалась успеха, за исключением случаев, когда вновь скатывалась в старую колею… и тогда повторялось все то, что было на первом курсе. И все же я оказалась сильнее. Постепенно я стала находить способы справляться с мучившими меня трудностями.
Довольно случайно я обнаружила, что мне нравится работать с глиной, и записалась на курс керамики – факультативно, не ради баллов, а просто чтобы иметь возможность с ней возиться. Я приходила в художественную студию как в оазис. Там было чудесно –спокойно, просторно и тихо. Особенно поздним вечером, когда все уже расходились. В отсутствие суеты и шума, я могла расслабиться и погрузиться в любимое занятие. И это захватывало. Я могла мять глину и лепить из нее причудливые маленькие фигурки, не имевшие ничего общего с реальностью. Могла делать высокие кувшины или большие глубокие тарелки. Мне просто хотелось работать с глиной. Это самый простой и приятный материал, который я знаю.
Художественная студия была моим любимым местом, но архитектурный корпус мог бы с ней посоперничать. Меня завораживали его кабинеты и все, что было внутри – наклонные чертежные столы, треугольные линейки, транспортиры, стальные кронциркули, россыпи перьевых ручек и механических карандашей. Я любила смотреть на студентов – как они сидят, склонившись над своими проектами, сосредоточенные и напряженные, и у каждого над плечом горит отдельная лампа. Я завидовала окружавшей их тишине, их инструментам и их способностям. Я бы многое отдала, чтобы оказаться среди них, но я знала, что мне не под силу рисовать прямые линии и крошечные детали, производя при этом сложные математические и инженерные расчеты. И все же жаль, что у меня не хватило решимости пройти хотя бы основы архитектурного проектирования. Было бы здорово сидеть в их кабинете и пользоваться их инструментами – опять же, не ради оценок или какого-то значимого результата, а просто для удовольствия.
Архитектурный дизайн и сейчас остается одним из моих любимых увлечений, и теперь, будучи старше, я предаюсь ему без стеснения, и это приносит мне огромную радость. Для меня это волшебный эликсир от всех забот. Когда я ощущаю напряжение или растерянность, я достаю свои книги по архитектуре и рассматриваю сооружения, которые мне понятнее всего – симметричные здания с четкими прямыми очертаниями, несущие в себе сильное чувство равновесия. Когда я устаю от собственных ошибок и недопонимания, я запускаю на компьютере программы по домашнему дизайну и строю для себя идеальный дом. Что-то есть в этом процессе, что расставляет в голове все по местам.
По мере того как я находила способы уравновесить и успокоить себя, я обнаружила, что меня стали меньше волновать собственные отличия, мешавшие мне понимать людей. Может быть, я просто устала относиться к общению, как к еще одной учебной дисциплине, как к иностранному языку, который нужно изучать и анализировать. Но, так или иначе, я не утратила интереса к самим людям. Меня беспокоило, когда я видела других студентов, которые ходили в кино одни, или играли в теннис со стенкой, или никогда никому не улыбались. К тому времени я уже поняла, что дружба – удел общительных весельчаков, а не печальных одиночек. И я знала, что сама находилась где-то посередине. Когда я чем-либо занималась одна, я не сидела, понурив голову, ссутулившись и отвернувшись от всех. Бывало, что внутри меня все скручивалось в узел от каких-нибудь сенсорных раздражителей; бывало, меня сбивало с толку то, что я слышала, но я никогда не ощущала дискомфорта только от того, что была одна. Я знала, что между мной и тем, кто действительно выглядит несчастным, должна быть большая разница. Именно тогда я нашла способ уменьшить собственное одиночество.
Поскольку я никогда не хотела и не ожидала многого от дружбы, я была идеальным другом для изгоев. Простого «привет» или короткого обмена фразами было достаточно. Хотя мы по разным причинам выпадали из людского круга, мы были товарищами по изоляции. И я стала предлагать маленькие кусочки дружбы – лучшее, что я могла дать. Не уверена, ощущали ли те, с кем я пыталась осторожно подружиться, мою заботу о них. Не знаю, удавалось ли мне хоть немного их подбодрить. Но точно знаю, что они помогали мне. Я радовалась, когда получала улыбку в ответ на свою. Я весь день ходила счастливая, если в очереди в столовой мне удавалось разговорить какого-нибудь одиночку. Мне было приятно, когда кто-то подхватывал начатую мной беседу. Я знала, что создала простой контакт между двумя людьми – и мне не требовалось большего.
Если бы вместо университета я сразу пошла на работу, я столкнулась бы с теми же проблемами и сложностями. Тот факт, что я выбрала дальнейшее образование, мало что меняет. Эти проблемы, на самом деле, общие для всех людей с СА, которые пытаются построить свою жизнь. Если бы у меня было больше знаний о СА, если бы я понимала, что такие термины, как ригидное мышление, нарушение семантического восприятия, социальная и сенсорная дисфункция, эхолалия, нарушение координации – не пустые слова, что они описывают мое реальное состояние, кое-что я бы сделала по-другому. Я бы выбрала небольшое учебное заведение, где студентам уделяют больше внимания. Я бы понимала, что у меня другой набор желаний и потребностей, чем у многих моих сокурсников, но это не делает меня плохой или ущербной. И, что самое важное, я бы попросила поддержки, когда она действительно была мне нужна.
Я убедила себя, что мой интеллект и учебные достижения означают, что я достаточно сильна, чтобы справиться со всеми препятствиями. В действительности, это только создавало ложное чувство безопасности, которое исчезло без следа, как только мне пришлось столкнуться с реальными проблемами моего СА.
Осознание, что одного ума недостаточно, чтобы добиться успеха, стало для меня ударом. Я была раздавлена, когда мне пришлось признать, что вокруг нет никого, кто смотрел бы на вещи так же, как я. Чтобы завести новых друзей, нужно было отдать им больше, чем я могла. Если подумать, неудивительно, что в университете я так и не смогла ни с кем поладить. Я не очень хорошо понимала людей. И, похоже, никто особо не понимал меня. Без дружбы, то есть, моей версии дружбы, у меня не было опоры. Без тех, кто подсказывал бы мне, как себя вести, как использовать свои качества, я не умела поддерживать связи. И поэтому шла ко дну.
К тому времени, как закончились шесть лет учебы, я была измучена неудачами и находилась в отчаянии, так как по-прежнему не знала, почему то, что так легко дается другим, для меня недостижимо. Но я не сдалась. Растущее чувство потерянности и участившиеся панические атаки все-таки привели меня к университетскому психологу – и она дала один из лучших советов в моей жизни. Она сказала, что мне нужно оценить свои сильные и слабые стороны, а затем написать, чего я хочу добиться и каким образом я могу это сделать. Нужно составить план, который был бы разумным и выполнимым. И она добавила кое-что, возможно, еще больше наполненное здравым смыслом. Она сказала, что мне нужно больше бывать среди людей, гулять на свежем воздухе, найти работу, которая позволит мне общаться с людьми, заниматься тем, что мне нравится больше всего, поддерживать свои хобби и увлечения, и самое главное – никогда не извиняться за свои особенности и несовершенства. Всего за пару часов общения она напомнила мне, что я способна на многое – нужно только взять жизнь в свои руки и иметь план действий. Прекрасный совет для любого, но прямо-таки спасительный для человека с СА.
Долгое время я пыталась делать вид, что мои студенческие годы были великолепными, как им и положено быть. Я отыскивала в памяти хорошие моменты и старалась представить все так, будто это были не единичные, а очень частые события. Поначалу мне казалось, что это очередное притворство, что я обманываю саму себя. Но за прошедшие годы я стала более объективна, и теперь, думаю, способна более трезво оценить тот период. Болезненные воспоминания никуда не делись, но вместе с ними вспоминается и хорошее. Ведь люди, проявлявшие ко мне интерес, действительно были. Я до сих пор помню одного мальчика. Помню наши разговоры и наши общие интересы. Что важнее, я помню его лицо, и то, как он смотрел на меня, когда мы говорили. Если бы сейчас кто-то смотрел на меня так, думаю, я бы разглядела его доброту и нежность. В то время я не придала этому значения. Я проигнорировала предложенную им дружбу. Сегодня я бы не упустила эту возможность. Я бы поняла, что значит его взгляд.
Еще я вспоминаю парня, с которым встречалась на последнем курсе, когда я уже преодолела самые сложные проявления своего СА. Он был моим единственным другом в университете. Единственным, кто сумел сблизиться со мной, что несомненно потребовало от него большого терпения и желания понять меня. Он не предъявлял ко мне требований, он был готов встретить меня в моем мире. Вряд ли он сам понимал, как много это значило. Для него я была человеком, с которым ему нравилось проводить время и делать что-то вместе. Он и глазом не моргнул, когда увидел, что я живу не с подругами, а с двумя собаками и пятью кошками. Его никогда не беспокоила моя привычка забрасывать людей вопросами. Он всегда терпеливо поддерживал меня, когда я выходила из себя от сенсорной перегрузки. Он не сомневался во мне и не критиковал меня, он просто позволял мне быть собой. Если бы все были так великодушны – может быть, нам бы вообще не понадобился диагноз «синдром Аспергера».