(окончание)
Большую часть детства моими друзьями были родные братья и сестры. Хоть они играли в мяч лучше меня и гораздо быстрее научились заводить друзей, они любили меня, потому что я был их старшим братом и мог читать им сказки. Со временем они научились играть со мной, вовлекая меня в занятия, которые мне нравились и в которых я мог полноценно участвовать. Однажды, посмотрев, как мама гладит белье, я вытащил всю свою одежду из шкафа и комода и отнес ее в гостиную. Мама разрешила мне взять утюг, когда тот уже был выключен и остыл; тогда я стал брать каждый предмет одежды и водить по нему утюгом. Братья и сестры увидели это и спросили, можно ли им поиграть со мной. Я видел, как мама сбрызгивает одежду водой перед тем, как ее прогладить, поэтому сказал своей сестре Клэр принести брызгалку и смачивать каждую вещь, а потом передавать мне. Ли тоже захотел поучаствовать, поэтому я сказал, чтобы он встал по другую сторону от меня, забирал проглаженную одежду и складывал ее. Своему брату Стивену, которому тогда было четыре года, я поручил сортировать сложенную одежду: отдельно футболки, отдельно свитера, отдельно брюки и так далее. Когда одежда заканчивалась, я говорил Стивену развернуть все вещи и передать их обратно Клэр, чтобы она снова их сбрызгивала и отдавала мне для глажки, а я буду передавать их Ли, который будет их складывать, а Стивен снова сортировать по стопкам – и так по кругу. Часто мы так играли часами.
читать дальшеБыла и еще одна игра, в которую я играл с братьями и сестрами. Я собирал все книги, которые мог найти в доме – а книг у нас были сотни – и нес их в самую большую комнату, в спальню девочек. Там я разделял все книги на художественные и публицистические, а потом складывал их в стопки по тематике: исторические, любовные, приключенческие и так далее. Каждую из получившихся стопок я сортировал в алфавитном порядке. Затем я вырезал из бумаги квадраты и делал для каждой книги карточку, записывая ее название, имя автора, год издания и рубрику (публицистические > исторические > «Д»). Книги я складывал в коробки, соблюдая правильный порядок, и расставлял их по комнате, чтобы братья и сестры могли их просматривать и читать. Когда кто-то из них хотел взять книгу, я вынимал из нее карточку и клал в стеклянную банку, а им выдавал другой кусочек бумаги, где было написано время, когда книгу нужно было вернуть. На летних каникулах родители разрешали нам держать все книги вместе с карточками в коробках, но в остальное время нам приходилось убирать карточки в конце игры и расставлять книги обратно по полкам и столам.
Иногда во время игр с братьями и сестрами я подходил к кому-нибудь из них и трогал их шею указательным пальцем – это давало мне приятное ощущение тепла и уверенности. Я не догадывался, что их это могло раздражать или выглядело неприличным, и перестал так делать только когда мама сделала мне замечание. Впрочем, иногда я и сейчас могу потрогать чью-нибудь шею, если нахожусь в сильном волнении или предвкушении; для меня это способ поделиться своими ощущениями с другими. Мне трудно было воспринять идею, что у людей есть личное пространство, которое нельзя нарушать и к которому нужно относиться с уважением. Мне не приходило в голову, что мое поведение было неприятным или назойливым, и обижался, когда братья и сестры злились на меня, казалось бы, без видимой причины.
Трудности я испытывал со многими повседневными вещами – например, с чисткой зубов. Звук скребущей по зубам щетки был для меня физически болезненным. Если я проходил мимо ванной, когда кто-то чистил зубы, мне приходилось зажимать уши и ждать, пока звук прекратится, иначе я не мог заниматься никакими делами. Из-за такой чувствительности я чистил зубы очень быстро, да и то только после уговоров родителей. Мне очень повезло, что у меня редко болели зубы, возможно, потому что я пил много молока и ел мало сладкого. Проблема продолжалась несколько лет и приводила к частым спорам с родителями, которые не могли понять, почему я не хочу чистить зубы. Иногда они приносили щетку и пасту ко мне в комнату и не уходили, пока я не выполню процедуру. Только ближе к подростковому возрасту я понял, что проблему нужно как-то решать. Братья и сестры, а также дети в школе, стали замечать, что у меня темные зубы, и дразнили меня, что еще больше отбивало у меня желание разговаривать. Я попробовал затыкать уши ватой, чтобы не слышать скрежета зубной щетки. Кроме того, чтобы отвлечься, я чистил зубы и одновременно смотрел маленький телевизор, стоявший у меня в комнате; в противном случае у меня возникал рвотный рефлекс. Благодаря этим несложным усилиям я привык чистить зубы ежедневно. Когда впервые за много лет я пошел к стоматологу, то заткнул уши ватой, чтобы не слышать звуков бормашины и других инструментов. Сегодня я спокойно чищу зубы дважды в день. Я пользуюсь электрической щеткой, которая не издает такого противного звука, как обычные щетки.
Не меньшей проблемой для меня было научиться завязывать шнурки. Как бы сильно я ни старался, я не мог заставить свои руки выполнять те действия, что раз за разом показывали мне родители. Потом мама купила мне большой игрушечный ботинок с толстыми шершавыми шнурками, чтобы помочь мне тренироваться. Я возился с ним часами, пока руки не начинали краснеть и чесаться от долгого контакта со шнурками. А тем временем, отец каждое утро завязывал мне ботинки перед тем, как отвести в школу. Только в восемь лет я научился зашнуровывать обувь сам.
Помимо этого, я с трудом различал лево и право (мне и сейчас приходится прилагать для этого усилия). На самом деле, отцу приходилось не только завязывать мне шнурки, но и надевать ботинки. Когда я пытался обуться сам, то иногда просто доводил себя до истерики и зашвыривал ботинки куда-нибудь. В конце концов, родители придумали наклеивать на обувь ярлычки с буквами «Л» и «П». Тогда я наконец-то смог надевать ботинки сам и в целом стал лучше различать левую и правую сторону.
Когда я куда-нибудь шел, даже по улице, я всегда опускал голову вниз и смотрел, как движутся мои ноги. Часто я врезался во что-нибудь и тогда останавливался. Мама ходила вместе со мной и регулярно напоминала, чтобы я смотрел вперед, но если я и поднимал голову, то тут же опускал ее снова. Однажды она посоветовала мне выбрать какой-нибудь объект в отдалении – забор, дерево или здание – и смотреть на него, пока я иду. Этот простой прием помог мне держать голову прямо, и за следующие месяцы моя координация заметно улучшилась. Я перестал врезаться в предметы и стал чувствовать себя увереннее.
На Рождество, незадолго до моего девятого дня рождения, мне подарили велосипед, как и моему брату Ли. На оба велосипеда родители поставили маленькие боковые колеса. И хотя брат очень быстро перестал нуждаться в подстраховке, я ездил с ними еще много месяцев, притом что Ли был на два с лишним года младше меня. Из-за плохого равновесия и координации мне было сложно рулить и крутить педали одновременно. Я стал тренироваться – сидя на кухонном стуле, я держал перед собой длинную деревянную ложку и одновременно совершал круговые движения ногами. Через некоторое время после таких упражнений я смог кататься вместе с братом по улицам рядом с домом. Ему хотелось ездить со мной наперегонки, но он разгонялся настолько, что я паниковал и путался в собственных ногах. Падения с велосипеда быстро стали для меня привычным делом, так же как синяки и ссадины на руках и ногах.
Плохая координация также досаждала мне, когда я учился плавать; я был последним в классе, кто научился переплывать бассейн хотя бы поперек. Я боялся воды – боялся, что меня утянет вниз и я не смогу выплыть. Инструкторы бассейна были понимающими людьми и ради безопасности снабдили меня надувными нарукавниками и пенопластовыми блоками, но мои трудности только усиливали ощущение, что я был другим и отличался от сверстников, которые легко научились плавать за годы до того, как я освоил первые гребки. Только когда я был уже почти подростком, я вдруг утратил страх воды и обнаружил, что могу плыть и держаться на воде без вспомогательных средств. Меня охватил невероятный восторг, я почувствовал, будто сделал гигантский шаг вперед. Мое тело наконец начало меня слушаться.
В последний год начальной школы в нашем классе появился новый ученик – иранский мальчик по имени Бабак, родители которого бежали от режима Хомейни. Он был очень умным, хорошо говорил по-английски и отлично знал математику. Бабак стал моим первым настоящим другом. Он был первым, кто обратил внимание не на мои отличия, а на то, что у нас было общего – в частности, любовь к словам и числам. Его семья тоже была ко мне очень добра – помню, его мама всегда угощала меня чаем, когда я играл с ним в скраббл в его саду.
Бабак был очень уверенным себе и хорошо ладил со всеми в классе. Неудивительно, что именно его выбрали на главную роль в амбициозной школьной постановке пьесы «Суини Тодд» – жуткой истории о парикмахере-убийце, который делал из своих жертв начинку для пирогов. Бабак несколько недель ходил на репетиции и каждый раз брал меня с собой. Я сидел на ящике из-под костюмов в самом дальнем углу и читал строчки диалогов вслед за актерами. Я приходил с ним туда каждый день. Внезапно, в день спектакля, Бабак не появился на генеральной репетиции – оказалось, что он заболел и не сможет выступить. Учителя ударились в панику и начали спрашивать, может ли кто-нибудь его заменить. Я вдруг понял, что, присутствуя на каждой репетиции, выучил все реплики – и согласился принять участие, хоть и ужасно нервничал. Во время спектакля я произнес все фразы персонажа в нужном порядке, лишь иногда пропуская свою очередь, потому что мне было трудно слушать других людей на сцене, и я не сразу мог понять, какие реплики предназначались залу, а какие были диалогом между актерами. Мои родители, которые сидели в зале, сказали потом, что я почти не проявлял эмоций и все время смотрел в пол, но я продержался до конца пьесы, и это было достаточным успехом и для них, и для меня.