(продолжение)
Наша семья была не слишком счастливой. Пес грыз мои игрушки и кусался, а родители вечно ссорились между собой. Однажды ночью я проснулся от того, что они кричали друг на друга в соседней комнате. Они часто ссорились по ночам, когда думали, что я сплю. Мне всегда становилось страшно и тревожно, но в этот раз что-то еще было не так. Мама плакала. Обычно она просто ругалась на отца.
читать дальше– Мама! – громко позвал я, чтобы она меня услышала.
– Все в порядке, Джон Элдер, спи.
Она зашла в комнату, потрепала меня по голове, но сразу вышла обратно.
Мне это совсем не понравилось. Обычно она сидела со мной, гладила по волосам и пела, пока я не засыпал. «Куда она пошла? Что происходит?»
Громкие ссоры меня пугали – я боялся, что они ссорятся из-за меня, и думал, что если я им надоем, они просто отвезут меня куда-нибудь и оставят. Я думал: «Мне нужно хорошо себя вести, чтобы они не захотели от меня избавиться.»
Поэтому я старался лежать очень тихо и делал вид, что сплю. Наверное, именно этого они хотели.
– Он заснет, – тихо сказала мать. Услышав это, я открыл глаза, и мне стало еще страшнее.
– Не заснет! – кричал отец. – Он будет помнить эту ночь и в сорок лет.
А потом он тоже начал плакать. Если плакали они оба, значит, точно случилось что-то очень-очень плохое.
– Папа! Не обижай маму! – Я не выдержал. Мне хотелось спрятаться под кроватью, но я знал, что они найдут меня. Я был до смерти перепуган.
Мама вернулась и стала тихонько петь мне, но голос у нее был странный. И все же через несколько минут я провалился в тревожный сон.
Намного позже я узнал, что у отца был роман с секретаршей с немецкого отделения в университете, где он учился. Мать сказала, что внешне она была очень похожа на нее. Видимо, в ту ночь измена раскрылась, и брак моих родителей стал трещать по швам еще сильнее. Именно тогда поведение отца стало меняться.
Когда я проснулся следующим утром, отец был еще в кровати. В университет он не пошел.
– Папа устал, – сказала мать. – Ему нужно отдохнуть.
Я подошел к нему. Он выглядел как обычно и храпел. Я не стал его трогать, а мама отвела меня в школу, как делала всегда.
Когда я вернулся домой, отца не было. И вечером он тоже не пришел.
– Где папа?
– Твой папа в больнице, – сказала мать натянутым голосом.
– Как тогда, когда он сломал руку? – с надеждой спросил я.
В прошлом году отец поскользнулся и упал на обледеневшей дорожке перед домом. К счастью для нас, больница была всего в паре кварталов от дома. Мне не нравилось, как там пахло, и я уже тогда с подозрением относился к врачам, потому что они делали уколы. Плохо, что он там оказался.
– Да, как тогда. Мы навестим его завтра. Он очень устал от учебы, и ему нужно отдохнуть.
Мне стало тревожно. Я часто уставал от учебы и ложился поспать днем. Что если я проснусь в больнице? Мне уже не хотелось спать днем. И той ночью ложиться в кровать тоже было страшно.
Когда мы пришли к нему, в палату нас впустила медсестра с ключом. Я и не знал, что в больницах могли запирать людей. Я решил, что мне нужно быть еще осторожнее, если мама когда-нибудь поведет меня к врачу. Мне было не по себе, потому что от отца странно пахло, и он странно себя вел.
Впрочем, увидев меня, он улыбнулся. Он сказал: «Эй, сынок, иди сюда!» Он подхватил меня и поднял – это испугало меня. Он прижал меня к себе, его лицо было колючим. «Все будет в порядке. Я скоро буду дома», – сказал он. Он опустил меня на пол, и я отошел в сторону.
В итоге, этот «отдых» продлился целый месяц. Когда он вернулся домой, он все еще выглядел уставшим.
Вскоре после возвращения отца мама повезла меня в гости к своим родителям в Джорджию. Мне там не очень понравилось. В доме пахло старыми спичками, а у воды был странный вкус.
«Это из-за серы», – говорили они, но никто не мог ответить мне, зачем в воду добавляли серу.
Когда мы вернулись домой из Джорджии, Пудель исчез.
– Где Пудель? – спросил я с тревогой.
– Он убежал, – сказал отец. Но голос у него был какой-то не такой. Я подумал, что что-то случилось.
– Ты что-то сделал с ним? – спросил я.
– Нет! – взорвался он. – Убежал твой пес!
Его внезапный крик напугал меня.
Тогда я понял, что отец сделал с собакой что-то плохое, но боялся спросить, что. С тех пор я стал гораздо больше опасаться отца, чем раньше. Этот страх длился до тех пор, пока я не стал подростком и мог постоять за себя.
Мои родители ссорились все сильнее, а отец вел себя все хуже. Особенно вечерами. Вечерами было хуже всего, потому что он начинал пить. Если он злился на меня, то бил ремнем. Очень сильно. Или поднимал меня в воздух и тряс. Я думал, что у меня голова отвалится.
После того как отец закончил университет, ему нужно было найти работу.
Место нашлось на другом конце страны – в Сиэтле, штат Вашингтон. Добрались мы туда только через месяц. Мы отправились в дорогу на нашем черном «Фольксвагене-жуке». Мне очень нравился наш автомобиль. У меня до сих пор осталась фотография, где я стою у переднего бампера. Когда-то я забирался в пространство за задним сиденьем и прятался там. Я смотрел на небо через заднее стекло и представлял, что лечу в космосе.
Прошло много лет с тех пор, как я мог там поместиться.
Когда я был маленьким, мне нравилось сжиматься в тугой комок и прятаться туда, где меня никто не видел. Я до сих пор люблю лежать под чем-нибудь тяжелым и ощущать на себе давление. Сейчас я обкладываю себя подушками, когда ложусь спать – это приятнее, чем одеяло. Я слышал, что это свойственно аутичным людям. Там, в «Фольксвагене», свернувшись на шершавой серой обивке, я был просто счастлив.
Это было замечательное время. Вокруг не было других детей, которые могли меня обидеть. Мама и папа разговаривали со мной целый день. И, что еще лучше, никто не ссорился по ночам. Мы все время ехали по незнакомым интересным местам – например, мимо горы Рашмор. Меня поразили лица президентов, высеченные на ее склоне, но еще больше я воодушевился, когда узнал, что у подножия горы находилась индейская резервация.
– Мы можем повидать Дуга? – спросил я.
– Это не та резервация, куда уехали его родители, – сказала мама с печальным видом. – Они уехали в Монтану, а это Южная Дакота. Они очень далеко отсюда.
Приехав в Сиэтл, мы поселились в многоквартирном доме, где было больше детей, чем я когда-либо видел. Я захотел присоединиться к ним и влиться в их компанию. Но из этого ничего не вышло.
Их заводилой был шестилетний Ронни Ронсон. Он был почти на два года старше меня и казался мне здоровым парнем. Ронни и его товарищи играли в ковбоев и индейцев. Они бегали туда-сюда по внутреннему двору и кричали: «Вперед, вперед, ковбои Ронсона!» Они крутили лассо и размахивали игрушечными пистолетами. Выглядело все это очень весело, и мне захотелось тоже вступить в игру.
Я начал бегать вместе с ними взад-вперед.
– Что ты делаешь? Ты не ковбой!
«Как это?» Я оглядел его, а потом себя. «Почему это он ковбой, а я нет?»
– Я тоже ковбой! – сказал я.
– Нет, не ковбой! Ты мартышка! – крикнул он и убежал. Пока я стоял там, ковбои Ронни бегали из стороны в сторону и кричали «Мартышка!» каждый раз, когда пробегали мимо меня.
Ковбоем мне побыть не удалось. Я был зол, расстроен и унижен. Меня нигде никогда не примут. Зачем я вообще родился? В слезах я кинулся обратно в нашу квартиру. Мама подняла меня на руки и усадила к себе на колени.
– Что случилось?
– Я не знаю, как с ними дружить, – рыдал я. – Со мной никто не хочет дружить.
Мама не знала, что ответить, но погладила меня по голове, и я успокоился. Я еще раз посмотрел в окно на ковбоев Ронсона, а затем сел собирать Чиппи, свой трактор. По крайней мер, Чиппи никогда меня не обижал. Я всегда ладил с машинами. Даже тогда.
Хотя мне не удавалось найти друзей, время, проведенное в Сиэтле, было, наверное, лучшей порой моего детства. Почти каждые выходные мы с отцом ходили в поход. Он учил меня, как вести себя в лесу. Мы вместе читали книги, особенно «Руководство бойскаута». Я до сих пор помню картинки, где показывалось, как сделать ловушку для зверя и как правильно перелезать через упавшее дерево.
Я мечтал о том, чтобы ловить в капканы волков и медведей, хотя самой крупной моей добычей были лягушки и ужи. Но я до сих пор не забыл правила хождения по лесу, которые выучил в пять лет.
Я был счастлив, когда обнаружил, что за нашим домом в Сиэтле есть лес. Мне нравилось там. Когда мне было грустно, я уходил туда, чтобы посидеть и подумать, и представлял себя лесничим. От этого мне всегда становилось легче.
Лес казался мне бескрайним, хотя, на самом деле, был не шире пары сотен футов. Я знал, что родителям он не казался большим, потому что они всегда предупреждали, чтобы я не ходил на другую сторону – к автомагистрали. Они говорили, что она идет до самой Аляски.
– Только не ходи к дороге. А то тебя кто-нибудь украдет!
Я не хотел, чтобы меня украли, и поэтому держался от магистрали подальше.
Там были и другие дети, которые не входили в компанию Ронни, и постепенно я с ними познакомился. Мы все были, в каком-то смысле, изгоями. Одним из них – в основном, из-за своего возраста – был Джефф Крейн, на полтора года младше меня. Мать Джеффа стала подругой моей матери, и мы часто ходили к ним в гости. У Джеффа были старшие братья и сестра, но они не обращали на нас внимания. Поэтому мы играли вместе.
Поскольку я был старше, я знал больше его. Я показывал ему разные вещи, например, лягушек и растения, и учил строить крепости – все, что знает пятилетний ребенок, и чему трехлетний хочет научиться. Иногда мы ловили мелких змей и сажали их в стеклянные банки. Тогда старший брат Джеффа выходил и помогал нам. Мы делали дырки в металлических крышках, чтобы им было чем дышать.
Игры с Джеффом дали мне понять, что маленькие дети смотрят на меня, как на учителя. Мне это было приятно. Конечно, дети всегда думают, что знают все ответы. Но в моем случае, я действительно многое знал. Даже в пять лет в мире вещей я разбирался лучше, чем в мире людей.
Когда на следующий год мы уезжали из Сиэтла в Питтсбург, я подарил Чиппи Джеффу. Чиппи был первой дорогой мне вещью и первой, которую я отдал, но это казалось правильным, потому что Джефф был первым настоящим другом. Он был младше меня, но он был умным и брал с меня пример, и не смеялся надо мной, как старшие дети. К тому же, я уже слишком вырос, чтобы играть с Чиппи, и родители сказали, что купят мне велосипед, когда мы будем в Питтсбурге. Я знал – если у тебя есть велосипед, значит, ты уже большой. Может быть, теперь другие дети захотят со мной дружить.
Наша семья была не слишком счастливой. Пес грыз мои игрушки и кусался, а родители вечно ссорились между собой. Однажды ночью я проснулся от того, что они кричали друг на друга в соседней комнате. Они часто ссорились по ночам, когда думали, что я сплю. Мне всегда становилось страшно и тревожно, но в этот раз что-то еще было не так. Мама плакала. Обычно она просто ругалась на отца.
читать дальше– Мама! – громко позвал я, чтобы она меня услышала.
– Все в порядке, Джон Элдер, спи.
Она зашла в комнату, потрепала меня по голове, но сразу вышла обратно.
Мне это совсем не понравилось. Обычно она сидела со мной, гладила по волосам и пела, пока я не засыпал. «Куда она пошла? Что происходит?»
Громкие ссоры меня пугали – я боялся, что они ссорятся из-за меня, и думал, что если я им надоем, они просто отвезут меня куда-нибудь и оставят. Я думал: «Мне нужно хорошо себя вести, чтобы они не захотели от меня избавиться.»
Поэтому я старался лежать очень тихо и делал вид, что сплю. Наверное, именно этого они хотели.
– Он заснет, – тихо сказала мать. Услышав это, я открыл глаза, и мне стало еще страшнее.
– Не заснет! – кричал отец. – Он будет помнить эту ночь и в сорок лет.
А потом он тоже начал плакать. Если плакали они оба, значит, точно случилось что-то очень-очень плохое.
– Папа! Не обижай маму! – Я не выдержал. Мне хотелось спрятаться под кроватью, но я знал, что они найдут меня. Я был до смерти перепуган.
Мама вернулась и стала тихонько петь мне, но голос у нее был странный. И все же через несколько минут я провалился в тревожный сон.
Намного позже я узнал, что у отца был роман с секретаршей с немецкого отделения в университете, где он учился. Мать сказала, что внешне она была очень похожа на нее. Видимо, в ту ночь измена раскрылась, и брак моих родителей стал трещать по швам еще сильнее. Именно тогда поведение отца стало меняться.
Когда я проснулся следующим утром, отец был еще в кровати. В университет он не пошел.
– Папа устал, – сказала мать. – Ему нужно отдохнуть.
Я подошел к нему. Он выглядел как обычно и храпел. Я не стал его трогать, а мама отвела меня в школу, как делала всегда.
Когда я вернулся домой, отца не было. И вечером он тоже не пришел.
– Где папа?
– Твой папа в больнице, – сказала мать натянутым голосом.
– Как тогда, когда он сломал руку? – с надеждой спросил я.
В прошлом году отец поскользнулся и упал на обледеневшей дорожке перед домом. К счастью для нас, больница была всего в паре кварталов от дома. Мне не нравилось, как там пахло, и я уже тогда с подозрением относился к врачам, потому что они делали уколы. Плохо, что он там оказался.
– Да, как тогда. Мы навестим его завтра. Он очень устал от учебы, и ему нужно отдохнуть.
Мне стало тревожно. Я часто уставал от учебы и ложился поспать днем. Что если я проснусь в больнице? Мне уже не хотелось спать днем. И той ночью ложиться в кровать тоже было страшно.
Когда мы пришли к нему, в палату нас впустила медсестра с ключом. Я и не знал, что в больницах могли запирать людей. Я решил, что мне нужно быть еще осторожнее, если мама когда-нибудь поведет меня к врачу. Мне было не по себе, потому что от отца странно пахло, и он странно себя вел.
Впрочем, увидев меня, он улыбнулся. Он сказал: «Эй, сынок, иди сюда!» Он подхватил меня и поднял – это испугало меня. Он прижал меня к себе, его лицо было колючим. «Все будет в порядке. Я скоро буду дома», – сказал он. Он опустил меня на пол, и я отошел в сторону.
В итоге, этот «отдых» продлился целый месяц. Когда он вернулся домой, он все еще выглядел уставшим.
Вскоре после возвращения отца мама повезла меня в гости к своим родителям в Джорджию. Мне там не очень понравилось. В доме пахло старыми спичками, а у воды был странный вкус.
«Это из-за серы», – говорили они, но никто не мог ответить мне, зачем в воду добавляли серу.
Когда мы вернулись домой из Джорджии, Пудель исчез.
– Где Пудель? – спросил я с тревогой.
– Он убежал, – сказал отец. Но голос у него был какой-то не такой. Я подумал, что что-то случилось.
– Ты что-то сделал с ним? – спросил я.
– Нет! – взорвался он. – Убежал твой пес!
Его внезапный крик напугал меня.
Тогда я понял, что отец сделал с собакой что-то плохое, но боялся спросить, что. С тех пор я стал гораздо больше опасаться отца, чем раньше. Этот страх длился до тех пор, пока я не стал подростком и мог постоять за себя.
Мои родители ссорились все сильнее, а отец вел себя все хуже. Особенно вечерами. Вечерами было хуже всего, потому что он начинал пить. Если он злился на меня, то бил ремнем. Очень сильно. Или поднимал меня в воздух и тряс. Я думал, что у меня голова отвалится.
После того как отец закончил университет, ему нужно было найти работу.
Место нашлось на другом конце страны – в Сиэтле, штат Вашингтон. Добрались мы туда только через месяц. Мы отправились в дорогу на нашем черном «Фольксвагене-жуке». Мне очень нравился наш автомобиль. У меня до сих пор осталась фотография, где я стою у переднего бампера. Когда-то я забирался в пространство за задним сиденьем и прятался там. Я смотрел на небо через заднее стекло и представлял, что лечу в космосе.
Прошло много лет с тех пор, как я мог там поместиться.
Когда я был маленьким, мне нравилось сжиматься в тугой комок и прятаться туда, где меня никто не видел. Я до сих пор люблю лежать под чем-нибудь тяжелым и ощущать на себе давление. Сейчас я обкладываю себя подушками, когда ложусь спать – это приятнее, чем одеяло. Я слышал, что это свойственно аутичным людям. Там, в «Фольксвагене», свернувшись на шершавой серой обивке, я был просто счастлив.
Это было замечательное время. Вокруг не было других детей, которые могли меня обидеть. Мама и папа разговаривали со мной целый день. И, что еще лучше, никто не ссорился по ночам. Мы все время ехали по незнакомым интересным местам – например, мимо горы Рашмор. Меня поразили лица президентов, высеченные на ее склоне, но еще больше я воодушевился, когда узнал, что у подножия горы находилась индейская резервация.
– Мы можем повидать Дуга? – спросил я.
– Это не та резервация, куда уехали его родители, – сказала мама с печальным видом. – Они уехали в Монтану, а это Южная Дакота. Они очень далеко отсюда.
Приехав в Сиэтл, мы поселились в многоквартирном доме, где было больше детей, чем я когда-либо видел. Я захотел присоединиться к ним и влиться в их компанию. Но из этого ничего не вышло.
Их заводилой был шестилетний Ронни Ронсон. Он был почти на два года старше меня и казался мне здоровым парнем. Ронни и его товарищи играли в ковбоев и индейцев. Они бегали туда-сюда по внутреннему двору и кричали: «Вперед, вперед, ковбои Ронсона!» Они крутили лассо и размахивали игрушечными пистолетами. Выглядело все это очень весело, и мне захотелось тоже вступить в игру.
Я начал бегать вместе с ними взад-вперед.
– Что ты делаешь? Ты не ковбой!
«Как это?» Я оглядел его, а потом себя. «Почему это он ковбой, а я нет?»
– Я тоже ковбой! – сказал я.
– Нет, не ковбой! Ты мартышка! – крикнул он и убежал. Пока я стоял там, ковбои Ронни бегали из стороны в сторону и кричали «Мартышка!» каждый раз, когда пробегали мимо меня.
Ковбоем мне побыть не удалось. Я был зол, расстроен и унижен. Меня нигде никогда не примут. Зачем я вообще родился? В слезах я кинулся обратно в нашу квартиру. Мама подняла меня на руки и усадила к себе на колени.
– Что случилось?
– Я не знаю, как с ними дружить, – рыдал я. – Со мной никто не хочет дружить.
Мама не знала, что ответить, но погладила меня по голове, и я успокоился. Я еще раз посмотрел в окно на ковбоев Ронсона, а затем сел собирать Чиппи, свой трактор. По крайней мер, Чиппи никогда меня не обижал. Я всегда ладил с машинами. Даже тогда.
Хотя мне не удавалось найти друзей, время, проведенное в Сиэтле, было, наверное, лучшей порой моего детства. Почти каждые выходные мы с отцом ходили в поход. Он учил меня, как вести себя в лесу. Мы вместе читали книги, особенно «Руководство бойскаута». Я до сих пор помню картинки, где показывалось, как сделать ловушку для зверя и как правильно перелезать через упавшее дерево.
Я мечтал о том, чтобы ловить в капканы волков и медведей, хотя самой крупной моей добычей были лягушки и ужи. Но я до сих пор не забыл правила хождения по лесу, которые выучил в пять лет.
Я был счастлив, когда обнаружил, что за нашим домом в Сиэтле есть лес. Мне нравилось там. Когда мне было грустно, я уходил туда, чтобы посидеть и подумать, и представлял себя лесничим. От этого мне всегда становилось легче.
Лес казался мне бескрайним, хотя, на самом деле, был не шире пары сотен футов. Я знал, что родителям он не казался большим, потому что они всегда предупреждали, чтобы я не ходил на другую сторону – к автомагистрали. Они говорили, что она идет до самой Аляски.
– Только не ходи к дороге. А то тебя кто-нибудь украдет!
Я не хотел, чтобы меня украли, и поэтому держался от магистрали подальше.
Там были и другие дети, которые не входили в компанию Ронни, и постепенно я с ними познакомился. Мы все были, в каком-то смысле, изгоями. Одним из них – в основном, из-за своего возраста – был Джефф Крейн, на полтора года младше меня. Мать Джеффа стала подругой моей матери, и мы часто ходили к ним в гости. У Джеффа были старшие братья и сестра, но они не обращали на нас внимания. Поэтому мы играли вместе.
Поскольку я был старше, я знал больше его. Я показывал ему разные вещи, например, лягушек и растения, и учил строить крепости – все, что знает пятилетний ребенок, и чему трехлетний хочет научиться. Иногда мы ловили мелких змей и сажали их в стеклянные банки. Тогда старший брат Джеффа выходил и помогал нам. Мы делали дырки в металлических крышках, чтобы им было чем дышать.
Игры с Джеффом дали мне понять, что маленькие дети смотрят на меня, как на учителя. Мне это было приятно. Конечно, дети всегда думают, что знают все ответы. Но в моем случае, я действительно многое знал. Даже в пять лет в мире вещей я разбирался лучше, чем в мире людей.
Когда на следующий год мы уезжали из Сиэтла в Питтсбург, я подарил Чиппи Джеффу. Чиппи был первой дорогой мне вещью и первой, которую я отдал, но это казалось правильным, потому что Джефф был первым настоящим другом. Он был младше меня, но он был умным и брал с меня пример, и не смеялся надо мной, как старшие дети. К тому же, я уже слишком вырос, чтобы играть с Чиппи, и родители сказали, что купят мне велосипед, когда мы будем в Питтсбурге. Я знал – если у тебя есть велосипед, значит, ты уже большой. Может быть, теперь другие дети захотят со мной дружить.
@темы: переводы, look me in the eye, СА
-
-
06.10.2014 в 15:51И еще один вопрос обозначился, тоже связанный с эмпатией - это трудности с тем, чтобы войти в иерархию, обозначить свое место в ней.
-
-
07.10.2014 в 11:47-
-
11.10.2014 в 14:39нормальный такой "ботаник", он именно нормальный, умный, у него голова отлично работает, даже не знаю как сформулировать.
-
-
11.10.2014 в 16:54Другое дело, что в более взрослом возрасте разница между нетяжелыми формами аутизма и СА сглаживается.