Через несколько минут появились пожарные. Рядом с ванной было просто пекло – поэтому мы отодвинулись от нее футов на двадцать. Джиму и мне оставалось лишь сожалеть о наших моторах. К тому времени, когда огонь потухнет, они совершенно оплавятся.
А пожарные уже готовились продемонстрировать свое мастерство. Четверо бежали по подъездной дорожке, волоча шланг. Джим попытался их остановить.
читать дальше– Слушайте, не надо этого. В ванне бензин и магний. Тут нужна пена, а не вода.
– Мы знаем, что делаем, парень. Не мешай.
– Нет! Я же говорю, нельзя тушить магний водой! Нужна пена!
– Отойди в сторону, – последовал авторитетный ответ.
С этими словами, двое пожарных направили на ванну брандспойт. Раздался сумасшедший взрыв, вода соприкоснулась с горящим магнием и распалась на свои составляющие – водород и кислород. На двор обрушился огненный дождь. Мы кинулись спасаться.
Куски магния, пылающие ослепительным бело-голубым пламенем, разлетелись повсюду. Пожарные были в шоке. Возможно, некоторым – а среди них были ветераны Вьетнама – показалось, что они вновь на поле боя. Причем война шла прямо во дворе Джима.
– Черт побери, я же предупреждал! Смотрите, что вы наделали!
Вокруг царил кромешный ад. Взрывом горящий магний разбросало по всему двору. Некоторые куски упали на автомобиль, припаркованный на дорожке, и продолжали гореть, прожигая в нем дыры. Несколько угодило на крышу дома. Что-то горело и на самой дорожке. Каждый кусок излучал характерное белое свечение горящего металла. Пожарные отступили к своей машине, где, как оказалось, все же был резервуар с пеной.
Теперь им предстояла настоящая работа. Минуту назад они предпочли отмахнуться от Джима, но теперь, похоже, убедились в его правоте. Джим вежливо напомнил, что они сами виноваты в случившемся.
– Надо было меня слушать. Смотрите, что вы натворили, придурки!
Они смешали пену и теперь – куда более осторожно – приблизились к участкам огня. Даже пена гасила их слишком медленно. Они поливали один участок, и он поначалу затухал, но минуту спустя вспыхивал снова. Это был какой-то кошмар – и все это устроили пожарные.
Джиму было ясно, что все дело в нехватке знаний.
– Это же университетский городок! Неужели вас не учили тушить химические пожары?
Ответа не последовало.
Двое пожарных подошли к ванне с длинными баграми, которыми они обычно разбивают двери. Они опрокинули горящую ванну, вероятно, для того, чтобы их товарищ мог залить ее пеной. Казалось, они вновь забыли о предупреждении Джима.
– Чертовы идиоты, там же бензин!
Теперь и двор, который до этого избежал разрушений, был охвачен пламенем. Что ж, по крайней мере, недостатка в освещении не было. Появились еще две пожарных машины, начальник бригады прибыл на легковой. Вокруг собралась публика. Родители Джима снова вышли из дома, и теперь стояли в стороне, негромко переговариваясь между собой. Отец уже опустошил свой бокал, а мать докуривала остаток сигары. Их невозмутимость просто потрясала.
Пожарным потребовалось больше часа, чтобы все потушить. После того, как двор снова погрузился в ночную темноту, начальник бригады провел с Джимом долгую беседу. Кто-то из пожарных предлагал его арестовать, но, на самом деле, на то не было оснований. Начальник мог лишь пригрозить, что будет наведываться с регулярными инспекциями.
Позже эта ночь покажется мне затишьем перед бурей по сравнению с тем, что было дальше – когда моя семья и моя жизнь совершенно развалились на куски.
Мишка заявила, что не желает больше со мной разговаривать, и даже не стала ничего объяснять. Я был раздавлен. Она не подходила к телефону и не хотела меня видеть. Я не знал, что делать. Мне было безумно одиноко. Только два года спустя я узнал, почему она так поступила.
Кроме того, мои родители, наконец, развелись. Прохвост остался с матерью, которая переехала в квартиру в городе. Потом, через несколько месяцев, в квартиру отправился отец, а мать с Прохвостом вернулись в дом. Я с собакой все это время оставался дома, если не считать периодических уходов в лес.
Теперь, когда родители расстались, мать возомнила себя бисексуалкой. Какое-то время она встречалась с женщиной своего возраста, но потом связалась с девушкой на год младше меня. Мысль, что мать бросила отца ради женщины, сама по себе коробила, но когда ее большая любовь оказалась еще моложе меня, это выглядело совсем уж дикостью.
Отец, тем временем, боролся с депрессией в своей городской квартире. Однажды он напился и решил покончить с собой, наглотавшись снотворного, после чего угодил в больницу. Нам повезло, что его коллеги хорошо к нему относились, а университетское начальство оказалось на редкость терпеливым. Наверное, непросто уволить профессора с «пожизненной» должности. Он перестал ходить к доктору Финчу, сказав мне: «У него безумные идеи, сын. Не знаю, что он натворит с твоей матерью.»
Несмотря на все хорошее, что сделал для меня доктор, я тоже был встревожен. Что-то в нем было не так. За свою жизнь я успел повидать немало врачей того или иного рода. Их приемные были действительно местом, где люди ожидали приема. Пациенты приходили и уходили. В кабинетах было светло и чисто. Иначе говоря, они имели «профессиональный» вид.
Кабинет доктора Финча выглядел совершенно иначе. Старые стены, потертая и обшарпанная мебель. За все эти годы я не видел там новых лиц, лишь одни и те же приспешники – которых он звал пациентами. Большую часть времени там и вовсе не было никого, кроме Хоуп, доктора и нас. Это не было похоже ни на один медицинский кабинет, который мне доводилось видеть.
– Он уникальный доктор, – говорила мать.
– Он чокнутый, – отвечал дед.
Знакомые по всему городу говорили: «Я слышал, этот Финч совсем из ума выжил!» Хоть доктор сделал мне немало добра, мне было трудно противостоять этим репликам, особенно когда они доносились отовсюду. Доктор Финч отрастил длинную белую бороду и носил колпак Санта-Клауса посреди лета, что говорило как-то не в его пользу. Я узнал, что еще до нашей встречи с ним его уволили из государственной больницы. Я вспомнил, как несколько лет назад дед сказал, что его «изгнали из Кингспорта». Потом я узнал, что в местную больницу ему запрещалось даже заходить. «Неужели это правда? Что же он натворил?» – думал я.
В итоге странное поведение доктора Финча стало слишком уж странным для отца и меня. Мы оба перестали к нему ходить. Мать, тем не менее, продолжала визиты. Она верила в доктора еще шесть лет, пока не сбежала от него сама. Все то время, что доктор прописывал ей новые и новые лекарства, она вытворяла все более дикие вещи, а поскольку Прохвост оставался с ней, он был тому свидетелем. К счастью для меня, наиболее шокирующие события (описанные в его автобиографии «Бег с ножницами») произошли лишь через несколько лет – я к тому времени был далеко за пределами досягаемости доктора.
Только в 1983 году мать, наконец, освободилась от его влияния. И вот тогда все мои смутные подозрения по поводу Финча превратились в железную уверенность. Мать пошла к окружному прокурору, сообщив, что доктор накачал ее лекарствами, а потом изнасиловал в мотеле. При расследовании также выяснилось, что он списывал деньги со страховки моего отца за посещения, которых не было. Мать была слишком потрясена случившимся, чтобы довести до конца судебный процесс. Ей просто хотелось покончить со всем этим.
Поэтому прокурор предъявил Финчу лишь обвинения в мошенничестве из-за поддельных счетов. Это позволило им защитить мать как свидетеля и выписать Финчу запретительный приказ, чтобы тот не приближался к ней. Но даже тогда он пытался заставить ее замолчать и упечь в психбольницу против ее воли. После всего этого я не был удивлен, когда в 1986 году его наконец-то насовсем лишили лицензии.
К тому времени я был уже далеко оттуда. Музыка спасла меня от этого безумия. Моя репутация среди музыкантов росла, и они приняли меня с распростертыми объятиями. По пятницам я уходил из сумасшедшего дома, в который превратилась моя семья, в местный ночной клуб – «Ржавый гвоздь». Теперь, когда я стал завсегдатаем, мне не нужно было пробираться туда тайком или добывать поддельный пропуск. Я даже отрастил бородку, чтобы выглядеть старше. Вышибала и полицейский у входа сами здоровались со мной и жестом приглашали внутрь.
В один из таких дней, когда я вошел в зал, солист местной группы “Fat” подошел к микрофону. «Это рок-н-ролл!» – заорал он так, что у меня потемнело в глазах, и показалось, что из ушей пошла кровь. По набитому битком залу прокатилась ощутимая волна энергии. Когда группа заиграла “King of the Highway”, я перенесся в свой собственный мир. Мне повезло, что у меня была музыка.
Жаль, что я не мог забрать с собой Прохвоста. Но тогда я и сам был еще пацаном, нацепившим на себя взрослую одежду. Ему пришлось выживать самому.
А пожарные уже готовились продемонстрировать свое мастерство. Четверо бежали по подъездной дорожке, волоча шланг. Джим попытался их остановить.
читать дальше– Слушайте, не надо этого. В ванне бензин и магний. Тут нужна пена, а не вода.
– Мы знаем, что делаем, парень. Не мешай.
– Нет! Я же говорю, нельзя тушить магний водой! Нужна пена!
– Отойди в сторону, – последовал авторитетный ответ.
С этими словами, двое пожарных направили на ванну брандспойт. Раздался сумасшедший взрыв, вода соприкоснулась с горящим магнием и распалась на свои составляющие – водород и кислород. На двор обрушился огненный дождь. Мы кинулись спасаться.
Куски магния, пылающие ослепительным бело-голубым пламенем, разлетелись повсюду. Пожарные были в шоке. Возможно, некоторым – а среди них были ветераны Вьетнама – показалось, что они вновь на поле боя. Причем война шла прямо во дворе Джима.
– Черт побери, я же предупреждал! Смотрите, что вы наделали!
Вокруг царил кромешный ад. Взрывом горящий магний разбросало по всему двору. Некоторые куски упали на автомобиль, припаркованный на дорожке, и продолжали гореть, прожигая в нем дыры. Несколько угодило на крышу дома. Что-то горело и на самой дорожке. Каждый кусок излучал характерное белое свечение горящего металла. Пожарные отступили к своей машине, где, как оказалось, все же был резервуар с пеной.
Теперь им предстояла настоящая работа. Минуту назад они предпочли отмахнуться от Джима, но теперь, похоже, убедились в его правоте. Джим вежливо напомнил, что они сами виноваты в случившемся.
– Надо было меня слушать. Смотрите, что вы натворили, придурки!
Они смешали пену и теперь – куда более осторожно – приблизились к участкам огня. Даже пена гасила их слишком медленно. Они поливали один участок, и он поначалу затухал, но минуту спустя вспыхивал снова. Это был какой-то кошмар – и все это устроили пожарные.
Джиму было ясно, что все дело в нехватке знаний.
– Это же университетский городок! Неужели вас не учили тушить химические пожары?
Ответа не последовало.
Двое пожарных подошли к ванне с длинными баграми, которыми они обычно разбивают двери. Они опрокинули горящую ванну, вероятно, для того, чтобы их товарищ мог залить ее пеной. Казалось, они вновь забыли о предупреждении Джима.
– Чертовы идиоты, там же бензин!
Теперь и двор, который до этого избежал разрушений, был охвачен пламенем. Что ж, по крайней мере, недостатка в освещении не было. Появились еще две пожарных машины, начальник бригады прибыл на легковой. Вокруг собралась публика. Родители Джима снова вышли из дома, и теперь стояли в стороне, негромко переговариваясь между собой. Отец уже опустошил свой бокал, а мать докуривала остаток сигары. Их невозмутимость просто потрясала.
Пожарным потребовалось больше часа, чтобы все потушить. После того, как двор снова погрузился в ночную темноту, начальник бригады провел с Джимом долгую беседу. Кто-то из пожарных предлагал его арестовать, но, на самом деле, на то не было оснований. Начальник мог лишь пригрозить, что будет наведываться с регулярными инспекциями.
Позже эта ночь покажется мне затишьем перед бурей по сравнению с тем, что было дальше – когда моя семья и моя жизнь совершенно развалились на куски.
Мишка заявила, что не желает больше со мной разговаривать, и даже не стала ничего объяснять. Я был раздавлен. Она не подходила к телефону и не хотела меня видеть. Я не знал, что делать. Мне было безумно одиноко. Только два года спустя я узнал, почему она так поступила.
Кроме того, мои родители, наконец, развелись. Прохвост остался с матерью, которая переехала в квартиру в городе. Потом, через несколько месяцев, в квартиру отправился отец, а мать с Прохвостом вернулись в дом. Я с собакой все это время оставался дома, если не считать периодических уходов в лес.
Теперь, когда родители расстались, мать возомнила себя бисексуалкой. Какое-то время она встречалась с женщиной своего возраста, но потом связалась с девушкой на год младше меня. Мысль, что мать бросила отца ради женщины, сама по себе коробила, но когда ее большая любовь оказалась еще моложе меня, это выглядело совсем уж дикостью.
Отец, тем временем, боролся с депрессией в своей городской квартире. Однажды он напился и решил покончить с собой, наглотавшись снотворного, после чего угодил в больницу. Нам повезло, что его коллеги хорошо к нему относились, а университетское начальство оказалось на редкость терпеливым. Наверное, непросто уволить профессора с «пожизненной» должности. Он перестал ходить к доктору Финчу, сказав мне: «У него безумные идеи, сын. Не знаю, что он натворит с твоей матерью.»
Несмотря на все хорошее, что сделал для меня доктор, я тоже был встревожен. Что-то в нем было не так. За свою жизнь я успел повидать немало врачей того или иного рода. Их приемные были действительно местом, где люди ожидали приема. Пациенты приходили и уходили. В кабинетах было светло и чисто. Иначе говоря, они имели «профессиональный» вид.
Кабинет доктора Финча выглядел совершенно иначе. Старые стены, потертая и обшарпанная мебель. За все эти годы я не видел там новых лиц, лишь одни и те же приспешники – которых он звал пациентами. Большую часть времени там и вовсе не было никого, кроме Хоуп, доктора и нас. Это не было похоже ни на один медицинский кабинет, который мне доводилось видеть.
– Он уникальный доктор, – говорила мать.
– Он чокнутый, – отвечал дед.
Знакомые по всему городу говорили: «Я слышал, этот Финч совсем из ума выжил!» Хоть доктор сделал мне немало добра, мне было трудно противостоять этим репликам, особенно когда они доносились отовсюду. Доктор Финч отрастил длинную белую бороду и носил колпак Санта-Клауса посреди лета, что говорило как-то не в его пользу. Я узнал, что еще до нашей встречи с ним его уволили из государственной больницы. Я вспомнил, как несколько лет назад дед сказал, что его «изгнали из Кингспорта». Потом я узнал, что в местную больницу ему запрещалось даже заходить. «Неужели это правда? Что же он натворил?» – думал я.
В итоге странное поведение доктора Финча стало слишком уж странным для отца и меня. Мы оба перестали к нему ходить. Мать, тем не менее, продолжала визиты. Она верила в доктора еще шесть лет, пока не сбежала от него сама. Все то время, что доктор прописывал ей новые и новые лекарства, она вытворяла все более дикие вещи, а поскольку Прохвост оставался с ней, он был тому свидетелем. К счастью для меня, наиболее шокирующие события (описанные в его автобиографии «Бег с ножницами») произошли лишь через несколько лет – я к тому времени был далеко за пределами досягаемости доктора.
Только в 1983 году мать, наконец, освободилась от его влияния. И вот тогда все мои смутные подозрения по поводу Финча превратились в железную уверенность. Мать пошла к окружному прокурору, сообщив, что доктор накачал ее лекарствами, а потом изнасиловал в мотеле. При расследовании также выяснилось, что он списывал деньги со страховки моего отца за посещения, которых не было. Мать была слишком потрясена случившимся, чтобы довести до конца судебный процесс. Ей просто хотелось покончить со всем этим.
Поэтому прокурор предъявил Финчу лишь обвинения в мошенничестве из-за поддельных счетов. Это позволило им защитить мать как свидетеля и выписать Финчу запретительный приказ, чтобы тот не приближался к ней. Но даже тогда он пытался заставить ее замолчать и упечь в психбольницу против ее воли. После всего этого я не был удивлен, когда в 1986 году его наконец-то насовсем лишили лицензии.
К тому времени я был уже далеко оттуда. Музыка спасла меня от этого безумия. Моя репутация среди музыкантов росла, и они приняли меня с распростертыми объятиями. По пятницам я уходил из сумасшедшего дома, в который превратилась моя семья, в местный ночной клуб – «Ржавый гвоздь». Теперь, когда я стал завсегдатаем, мне не нужно было пробираться туда тайком или добывать поддельный пропуск. Я даже отрастил бородку, чтобы выглядеть старше. Вышибала и полицейский у входа сами здоровались со мной и жестом приглашали внутрь.
В один из таких дней, когда я вошел в зал, солист местной группы “Fat” подошел к микрофону. «Это рок-н-ролл!» – заорал он так, что у меня потемнело в глазах, и показалось, что из ушей пошла кровь. По набитому битком залу прокатилась ощутимая волна энергии. Когда группа заиграла “King of the Highway”, я перенесся в свой собственный мир. Мне повезло, что у меня была музыка.
Жаль, что я не мог забрать с собой Прохвоста. Но тогда я и сам был еще пацаном, нацепившим на себя взрослую одежду. Ему пришлось выживать самому.
@темы: переводы, look me in the eye, СА
-
-
15.12.2014 в 22:43-
-
15.12.2014 в 23:21-
-
16.12.2014 в 07:19-
-
16.12.2014 в 11:55-
-
16.12.2014 в 13:10-
-
16.12.2014 в 13:20Постарался несколько смягчить разбор с учетом болезни автора. Тем не менее.
разбор собстнна
-
-
16.12.2014 в 13:50В любом случае, спасибо за разбор, приму информацию к сведению.
-
-
16.12.2014 в 14:34Эммм.... Это настолько приукрашено, что я бы сказал, что скорее всего придумано.
Из предыдущей главы:
Блок двигателя и груда остальных частей отмокали в ванне, а мы стояли возле, пили пиво и что-то чинили по мелочи. Джим установил в ванну насос для циркуляции бензина.
Тут есть некоторое несоответствие:
Если это было 40 лет назад, то маловероятно массовое применение магниевых сплавов в автомобилестроении, магниевые сплавы начали более-менее широко использоваться в автомобилестроении в конце 80-х-начале 90-х.
Тем не менее, упоминание фольксвагена в качестве источника магниевых деталей (вернее деталей из магниевого сплава) - момент имеющий под собой некоторые основания. Примерно 40 лет назад фольксваген начал выпуск двигателей с головкой блока из магниевого сплава. До того применялся силумин, от которого таких радостей ждать не стоит.
Зато фраза о том, что после выгорания бензина "двигатели совершенно оплавятся" заставляет меня подозревать, что либо это был не магниевый сплав, который воспламеняется обычно при температуре порядка 600+ градусов цельсия, (температура горения бензина на открытом воздухе ее все же значительно превышает) либо автор чего-то путает.