Глава 5
Мост на другую сторону
часть 1Хотя мои аспи-черты продолжают ослабевать, самые живучие из них переливаются, как мыльные пузыри на ветру, и лопаются в самые неподходящие моменты, напоминая мне, что я вряд ли когда-нибудь буду нормальной в общепринятом смысле. Как бы я ни пыталась поймать их и обуздать, эти качества я никогда не утрачу и вряд ли смогу утаить. Я бы ничего не имела против напоминаний о своей уникальности, если бы они выглядели несколько иначе. Например, я не стыжусь своего ужасного правописания или проблем с восприятием информации на слух, потому что эти вещи легко объяснить, а последствия их большей частью безвредны. Но стоит мне ослабить бдительность и оказаться в ситуации, где на меня обрушивается сенсорная перегрузка или моя неспособность понять чью-то точку зрения, я теряю почву под ногами. Я ощущаю головокружение, дрожь, тошноту и жар – жар настолько сильный, что мне больно дотронуться до лица или сфокусировать зрение. Когда это происходит, я отчаянно хватаюсь за единственного человека, который способен почти моментально спасти меня от погружения в хаос. И этот человек – мой муж.
Я не устану повторять и хочу подчеркнуть снова и снова, как важна поддержка для людей с СА. Конечно, друзья и родственники незаменимы, но, думаю, сильнее всего – и это естественно – на нас влияет тот, с кем мы решаем разделить свою жизнь (если мы на это решаемся). Я восхищаюсь людьми с синдромом Аспергера, которые добились огромных успехов без помощи близких, но точно знаю, что никогда не достигла бы того, что имею, не будь рядом моего мужа. Нельзя сказать, что наша совместная жизнь так уж легка. Как у всех супружеских пар, у нас бывают трудности, особенно когда речь заходит о той огромной проблеме, что разрушает большинство браков – проблеме взаимопонимания.
К моменту знакомства со своим мужем я была вполне убеждена, что никогда не смогу понимать другого человека настолько хорошо, чтобы создать долгие отношения. Мужчины, с которыми я встречалась, были хорошими людьми. Они разделяли некоторые мои интересы и увлечения, но с каждым из них между нами всегда стояло что-то незримое и невысказанное, как занавес, скрывавший тайну Волшебника от жителей страны Оз. Я никогда особо не задумывалась, что это такое, потому что если я начинала об этом размышлять, то приходила в полное отчаяние. Я по своей природе не могла постичь то неуловимое, что всегда от меня ускользало – такие вещи, как терпение, сочувствие, объективность, умение уступать. До того как я приняла саму себя, эти качества виднелись где-то вдали, как буйки на воде, с трудом различимые и недосягаемые. Понадобились годы жизни с моим мужем, чтобы я могла доплыть до них. Годы, прежде чем я смогла найти им место в своем сердце. Мои особенности, связанные с СА – проблемы восприятия, буквальность мышления, зацикленность и негибкость – щетинились как отравленные стрелы, готовые пронзить любые мои отношения.
Когда я встретила Тома, то сразу поняла, что он очень похож на меня. Он любил буквально все то же, что и я. Ему нравились даже те мои увлечения, которые раньше никто не разделял. Тома, как и меня, восхищали университетские городки – их архитектура и планировка, их маленькие музеи и галереи, парки и спортивные площадки, научные библиотеки и книжные магазины. Позже я совсем не удивилась, когда он сказал, что хотел бы преподавать в университете. Атмосфера университета идеально подходит нашим характерам. У нас много общего, но все наши интересы связывает любовь к уединению. Как и я, Том не любит толпу и шумные компании. Он не любит места, где много эмоций и хаоса, и ему не важно, как он вписывается в окружающий мир. Он одиночка, как и я. Нас объединяют тишина и покой. Может быть, кому-то покажется, что такая простая деталь не может быть связующим звеном, но в нашем случае это действительно так. Тишина всегда нас сближает, даже в самые сложные моменты наших отношений.
Когда я мысленно перебираю все проблемы в нашем взаимопонимании, первое, что приходит в голову – как трудно мне следовать логике Тома. Он очень немногословный человек, а мне нужны развернутые объяснения, точные метафоры и яркие визуальные образы. Например, Том говорит: «Плохо, что мы не увиделись на обеде». А я начинаю гадать, что он имел в виду: ему было грустно – то есть, просто жаль; он был недоволен – где-то посередине между грустью и злостью; огорчен – когда грустно от одиночества; зол – когда хочется накричать на виновника; рассержен – когда не хочется говорить с этим человеком; в ярости – когда хочется плеваться; или ничто из перечисленного. Чтобы я действительно поняла сказанное, мне нужно гораздо больше, чем пара слов, механически составленных вместе. Лаконичная речь мне не подходит. Слова сами по себе слишком неоднозначны, слишком расплывчаты. Подробные объяснения с красочными фразами рождают в моем мозгу ясную картину и упорядочивают мысли. Но иногда даже самых выразительных и детальных объяснений недостаточно, чтобы я могла уловить смысл.
Первые несколько лет нашего брака Том даже не догадывался, что я неверно истолковываю его мысли, поскольку с его точки зрения он выражался вполне ясно. Он считал, что я просто невнимательно его слушаю, а я удивлялась, зачем он меня так запутывает. Друзья говорят, что их разговоры с мужьями и женами тоже бывают запутанными и сложными, особенно когда дело касается интеллектуальных или философских тем, связанных с их личными представлениями о морали, этике, религии, или каких-либо возвышенных идеалах и ценностях. Но у нас с мужем разногласия возникали не только в отдельных случаях. Даже когда мы обсуждали что-то совсем обычное – посмотренные фильмы, прочитанные книги, предстоящие дела или планы на поездку – даже эти простые разговоры, не требующие много времени и усилий, могли привести мои мысли в полный хаос.
Я не могу в точности описать все сложности наши бесед. До того, как мы изучили стиль общения друг друга, все, что мы пытались друг до друга донести, превращалось в запутанный клубок. Достаточно сказать, что мы могли спорить часами, мысленно поражаясь, как собеседник может нести такую околесицу. С моей точки зрения, муж словно начинал говорить на иностранном языке. Я слышала фразы, которые он произносит, но никак не могла разгадать их смысл. Как будто слова были выбраны наугад, составлены в предложение и предъявлены мне, как запутанный и неразрешимый ребус. Я буквально видела, как в голове у меня проносится водоворот мыслей, отчаянно пытающихся уцепиться за что-то знакомое и надежное. Годами я думала, что так дело обстоит у всех. В конце концов, разве массовая культура не твердит нам, что мужчины и женщины слишком разные, чтобы понять друг друга? Я стала считать, что наша неспособность общаться была нормой. Я убедила себя, что любой женщине кажется, будто каждое слово, произнесенное ее мужем, перевернулось задом наперед, утекло ручейком под землю и скрылось без следа. Я даже не сомневалась, что жены по всему миру реагируют как и я, когда их уши и мозг не в состоянии воспринять услышанное. Я думала, что каждая из них начинает задыхаться, не может совладать со своим голосом и теряет контакт с реальностью. Однако, когда я стала расспрашивать других женщин, оказывалось, что они с трудом понимают, что я пытаюсь им описать, не говоря уже о том, чтобы испытывать подобное. Они никогда не ощущали, будто очертания реального мира расплываются у них перед глазами, или будто их муж говорит на другом языке. По их словам, если они в чем-то не соглашались с мужем, они сообщали ему об этом, обсуждали это и либо ссорились, либо находили выход. Я поняла, что и в этом случае нормальный путь от меня ускользнул. Я снова оказалась лицом к лицу с очередным проявлением синдрома Аспергера.
часть 2Сейчас я всегда стараюсь распознать, являются ли мои реакции проявлением СА или связаны с другими причинами. Например, когда мы с Томом начинаем спорить, я сознательно прекращаю говорить и прокручиваю разговор в мозгу, как в компьютере, который может найти и отсортировать все параметры, относящиеся к СА. Затем я мысленно представляю две стопки карточек; в одной – обычные факторы, такие как стресс, недосыпание или гормоны, а во второй – мои аспи-черты, например, негибкость мышления или буквальность восприятия. Затем я перебираю каждую реплику беседы, анализируя, какие факторы могли на нее повлиять. Например, я задаю себе вопросы: возможно ли, что я неверно поняла слова Тома из-за своей негибкости; или я слишком напряжена, чтобы внимательно слушать; или я поняла эту реплику слишком буквально; или я неверно поняла подтекст его слов. Определив, какие факторы тут задействованы, я снова просеиваю весь разговор, на этот раз отбрасывая те части, на которые повлиял СА. Теперь я могу переосмыслить разговор и определить, где что-то пошло не так.
Иногда мне удается решить проблему, попросив Тома перефразировать или объяснить подробнее какой-то момент; иногда я просто игнорирую ту или иную фразу, если считаю ее слишком запутанной; или же я прихожу к выводу, что мой муж сам в чем-то ошибся или проявил грубость. Когда у меня есть подозрение, что я не могу проследить за ходом его мыслей именно из-за СА, а не чего-то другого, я прямо говорю Тому: «Кажется, СА опять сбивает меня с толку. Начни, пожалуйста, сначала и повтори, что ты хочешь мне сказать.» Такое признание всегда помогает нам прекратить спор, и тогда Том начинает высказывать свою мысль заново, на этот раз более точно подбирая слова. Однако, если я решаю, что дело не в СА, обычно я поступаю так же, как мои подруги – высказываю свое мнение и иду заниматься своими делами. Но чаще я склоняюсь к тому, что именно СА мешает нашему общению.
В большинстве случаев, Тому удается перефразировать свою речь так, чтобы я его поняла. Но иногда он не в силах ничего сделать, чтобы пробиться через мою зацикленность. Я очень однозначно понимаю слова, которые касаются времени, порядка или конкретных действий. Например, если Том сказал, что выйдет с работы через несколько минут, зайдет в банк, потом в магазин, а потом заберет меня из библиотеки, я ожидаю, что он именно так и сделает, в таком порядке и в такое время. Меня не устроит, если он уйдет с работы на час позже, чем собирался, зайдет в банк, заедет за мной, а потом мы вместе отправимся в магазин. Такие, на первый взгляд, невинные вещи каждый раз сводят меня с ума. Меня ужасно выбивает из колеи, когда он уходит с работы не в то время, в какое обещал, или делает дела в другом порядке. Даже если я сама не против посидеть в библиотеке подольше или вместе пойти в магазин, для меня невыносимо это нарушение времени и распорядка. Я зацикливаюсь на таких эпизодах и не могу, несмотря на все усилия, отделаться от навязчивых мыслей. Словно все, что я услышала и увидела, мой разум заключил в лабиринт с зеркальными стенами. Муж уже знает, что единственное, что он может сделать в такие моменты – это ждать, пока я не успокоюсь и не отвлекусь на что-то другое.
Вряд ли мое мышление представляло бы большую проблему, если бы я умела забывать такие события. Однако, это случается редко. Подобные вещи – нарушения распорядка, неверно использованные слова, ситуации, когда я сначала совершенно теряюсь, а потом злюсь – как будто записываются в файл, который я полностью пересматриваю каждый раз, как сталкиваюсь с новым приступом своей негибкости. Дело в том, что когда я начинаю зацикливаться на какой-то проблеме, я обычно вспоминаю целый ряд похожих событий и обстоятельств, даже если это было лет десять назад или больше. К счастью, Том очень терпелив к таким моментам. Полагаю, он сумел принять, что эта особенность – такая же часть меня, как мои голубые глаза.
Как ни удивительно, чуть ли не самые приятные слова, что мне когда-либо говорил муж, это «ты такая странная». Не самый типичный комплимент, но он меня очень обрадовал, потому что эти слова дали мне волшебное чувство свободы. В тот момент я поняла, что, хотя Том видит мои отличия, он все равно хочет быть со мной. Это придало мне решимости сознаться во всех сенсорных проблемах, которые меня донимают. Я с огромным облегчением рассказала Тому, что когда он сплетает свои пальцы с моими, у меня такое чувство, будто мои пальцы отрываются от кисти; что меня всю передергивает от легких прикосновений; что у меня жжет в носу и скручивается желудок от некоторых видов его одеколона; что когда он подходит ко мне слишком близко, мне стоит больших усилий не оттолкнуть его.
Он стойко воспринял каждое признание и просто кивал, пока я объясняла, что чувствую в определенных ситуациях. Он ни разу не жаловался, когда во время спортивного матча я вдруг говорила, что нам нужно уйти, потому что постоянный людской шум и движение вызывают у меня головокружение и дезориентируют. Он ни разу не сказал, что его злит или обижает то, что я не хочу садиться к нему поближе, или обнимать его чаще, или проявлять больше чувств. Он ни разу не выказывал стыда или возмущения, когда я как-то не так вела себя на людях. И все же, я беспокоюсь, что ему чего-то не хватает во мне, некой мягкости, нежности или доброты… того, что я не могу проявить самостоятельно. Иногда я думаю попросить его, чтобы он говорил мне, когда ему нужно от меня нечто большее. Но поскольку я подозреваю, что он никогда не обременит меня мыслью, что я в чем-то его не устраиваю, я решила сама кое-что предпринять, чтобы понемногу менять свое поведение. Как другие люди составляют списки дел или покупок, я составляю списки необходимых действий. Например, там могут оказаться такие пункты: каждый день держать Тома за руку 5 минут; стараться прикрывать глаза в шумной толпе; говорить «извините, мне нужно уйти» вместо «я не хочу здесь находиться!»; досчитать до пяти прежде чем ответить; сегодня обнять Тома три раза. Когда я пересматриваю свой список, я вспоминаю, как мне нужно себя вести.
часть 3Думаю, при всей простоте, такая стратегия идет мне на пользу. Она помогает мне запоминать правила и действия, о которых я бы иначе не догадалась или не вспомнила без подсказки. Хотя я сама удивляюсь, что мне приходится полагаться на такие ухищрения. В других вопросах у меня прекрасная память, и, казалось бы, если я сказала себе что-то сделать, я должна это запомнить. Видимо, есть разница в том, что именно приходится запоминать. Мне легко вспомнить факты, которые мне интересны, или события, которые происходили со мной лично. Я прекрасно помню, как вела себя в прошлом, но какой-то причине не могу запомнить, как нужно вести себя в будущем. Словно, оглядываясь назад, я вижу фотоальбом полный ярких кадров и образов, но когда я смотрю вперед, то не вижу ни одной четкой картинки, которая подсказала бы мне, как действовать. Я часто представляю себе какую-либо ситуацию и прокручиваю в голове возможные сценарии, придумывая, что я скажу, как поведут себя другие, и как я на это отреагирую. Этим я могу заниматься очень долго, пока не переберу, как мне кажется, все варианты, а затем начинаю думать, какой из них наиболее вероятен. Но, конечно, события редко происходят так, как я представляю – поэтому, наверное, я никогда не буду в точности знать, как себя вести. Мир людей слишком непредсказуем, чтобы его просчитать.
Ситуации, связанные с людьми, – не единственное, что кажется ненадежным, непредсказуемым и потому некомфортным. Зрительное восприятие часто меня обманывает, из-за чего мне бывает сложно выделить какой-то объект из общего фона, найти отличия между похожими предметами или оценить расстояние. Я знаю, что не должна слишком полагаться на собственное зрение, но в реальности не всегда возможно рассчитывать на других. Мне неловко признаваться, особенно незнакомым людям, что я не могу отыскать свою машину на плотно заставленной стоянке, найти дорогу к выходу в торговом центре или офисном здании, или даже добраться до дома в родном городе.
Когда я знаю, что могу оказаться в такой ситуации, я стараюсь заранее подготовить решение для каждой возможной проблемы. Например, я прошу мужа нарисовать мне подробную карту с надписями и наглядными подсказками. Затем мы проговариваем маршрут вслух, пока он не убедится, что я помню дорогу. Наконец, он вручает мне мобильный телефон и говорит, чтобы я обязательно ему звонила, как только почувствую, что заблудилась – что случается почти неизбежно. Я также продумываю, что нужно делать, когда я наконец прибуду в точку назначения. Я стараюсь припарковаться рядом с заметным ориентиром, по которому мне будет легко найти свою машину. Я стараюсь избегать крупных торговых центров и выбираю маленькие магазины, где все, что мне нужно, продается в одном зале. Я разговариваю сама с собой на ходу, напоминая себе, что должна успокоиться, делать мысленные пометки о том, что вижу, сохранять уверенность и помнить, что я всегда могу остановиться и позвонить домой.
Я никогда не чувствую себя глупо или неловко, когда звоню домой и прошу о помощи. Иначе я бы не стала этого делать. Я чувствую себя спокойнее, зная, что меня направляет забота моих близких и их знания. Когда я ощущаю их поддержку, мне легче справиться с тревогой – особенно когда я понимаю, что безнадежно потерялась. Я ненавижу теряться. Я ненавижу, когда мир превращается в кошмарный лабиринт потайных ходов, обманных поворотов и фальшивых дверей. У меня начинается паника. Пот градом катится по лицу и шее, подушечки пальцев немеют, в ушах стучит кровь, плечи деревенеют, рот наполняется слюной, а желудочная кислота подступает к горлу. Это естественная реакция на страх и тревогу, но для меня это нечто большее. Мои приступы паники – это зачастую предупреждающие знаки, мысленные голоса, которые кричат мне – будь осторожна, осмотрись по сторонам, ты находишься в опасной ситуации.
Помню, как однажды мы с Томом поехали в Сан-Франциско – его направили туда по работе. У него было множество дел, а у меня куча свободного времени. Просидев первый день в номере отеля, я решила съездить на нашей арендованной машине на фабрику плюшевых медведей, чтобы потом сшить дочерям самодельного медвежонка. Я вошла в комнату, где Том общался с кем-то по работе, и, не обращая внимания на чужой разговор, выпалила, что мне нужны ключи от машины. У мужа был такой вид, будто в глаза ему ударил яркий свет, настолько его ошарашило мое поведение и моя просьба. Он так и не смог ничего сказать и просто отдал мне ключи. Только тогда я заметила, что все внимание обращено на меня, и поняла, что в очередной раз нарушила правила этикета. Сгорая от стыда, я выбежала из номера и бросилась к гаражу. С немалым трудом отыскав нашу машину, я направилась к фабрике, имея при себе только карту города, предложенную отелем.
Через пять минут я поняла, что совершила ужасную ошибку. Я смотрела на дорожные указатели и сравнивала их с картой, но не видела ничего похожего. Я решила остановиться на автозаправке и спросить дорогу обратно к отелю, благо его адрес был напечатан на карте. Я остановилась при первой же возможности и вышла из машины. Ко мне тут же кинулся какой-то бездомный и начал просить денег. Мне стало страшно и за него, и за себя. Я искренне сочувствовала его положению, но меня била нервная дрожь от того, что я заблудилась. Я не знала, что он станет делать, и каковы его намерения, но сумела вежливо сказать ему правду – что у меня нет наличных. Вокруг были и другие люди. В растерянности я обернулась и заметила, что кассовая стойка на заправке огорожена стальными прутьями. Оглядевшись по сторонам, я смогла понять, что нахожусь в явно неблагополучном районе. Я застыла на месте, охваченная страхом, который всегда накатывает на меня, когда я теряюсь – страхом, который говорит, что мне грозит реальная опасность. Не зная, куда деваться, я попятилась к машине и стала пытаться ее открыть. Чем больше я возилась с ключами, тем сильнее становилась моя растерянность. В таком состоянии я не сразу заметила, что рядом стоит очень высокий и крупный мужчина. Я понятия не имела, откуда он взялся и как сумел подойти незаметно, но я тут же поняла, что он не желает мне вреда. Он был хорошо одет, у него была дорогая машина. Его голос был спокойным и внятным. Он улыбнулся и негромко спросил, не нужна ли мне помощь. Хотя он не вторгался в мое личное пространство, он сумел оттеснить людей, которые приближались ко мне, дав понять, что им лучше держаться подальше. Я почувствовала, что волна паники схлынула и мой пульс возвращается в норму. Я начала что-то бормотать о том, что я заблудилась и очень расстроена, а еще мне очень жаль, что эти люди живут в таких ужасных условиях. Я знала, что говорю очень путанно и отвлекаюсь от своей главной проблемы, но продолжала болтать. Мужчина внимательно слушал меня, пока я наконец не закрыла рот и не сосредоточилась на текущей ситуации. Я заблудилась и не знаю, как вернуться домой. Он рассказал мне, как вернуться к отелю и на что ориентироваться по дороге. Он помог мне сесть в машину, захлопнул дверцу и подождал, пока я отъеду. Разумеется, больше я его никогда не видела. Только во сне, где я по-прежнему возвращаюсь в эту ситуацию. Во сне, который напоминает мне, что моя проблема с восприятием – это действительно проблема, с которой я не могу справиться самостоятельно.
До гостиницы я добиралась больше часа, но вернулась в целости и сохранности. Том, напуганный и встревоженный, встретил меня в номере и несколько раз повторил, чтобы я никогда и ни за что больше так не делала. Я пообещала, что не буду уезжать куда-то без него в незнакомом городе. У меня действительно не было ни малейшего желания это повторить.
часть 4 (конец главы)Медленно, со скоростью улитки, я учусь оценивать свои действия, прежде чем совершить их. Это не значит, что я перестаю делать ошибки в суждениях, даже те ошибки, что могут угрожать моей безопасности. Это значит, что я начинаю понимать, что должна использовать свое доверие к Тому как страховку. Иначе говоря, я учусь спрашивать его, будет ли разумно пойти на пробежку в незнакомом парке, или прокатиться где-то на велосипеде, или совершить поездку по городу, который я не очень хорошо знаю. Я знаю, что должна уточнять у него любое действие, которое выходит за рамки моего привычного распорядка. Как собака-поводырь ведет слепого, он всегда направляет меня, когда я этому не противлюсь.
После того, как родители сделали все, что могли, чтобы подготовить меня к взрослой жизни, Том появился как раз вовремя, чтобы взять меня за руку и отвести (как бы я порой ни упиралась) туда, где я найду настоящий покой. С помощью Тома я продвинулась по аутическому спектру от детства, которое теперь кажется каким-то чужим, к относительной нормальности сегодняшних дней. Он чрезвычайно добр ко мне, он всегда готов поддержать меня кивком или улыбкой. Он оберегает меня и помогает держаться в рамках. Он дает мне знать, если я слишком ухожу в свои мысли или пускаюсь в слишком долгие рассуждения. Мне достаточно взглянуть на него, чтобы понять, как я веду разговор и как меня воспринимают собеседники. При этом он никогда не бывает эгоистом или собственником, он никогда не злится и не раздражается на меня. Даже когда я лишь смутно осознаю его влияние, я вижу, что он пытается обучить и направить меня, а не спасти меня или себя от неловкой ситуации. И поскольку я знаю, что он очень уверенный в себе человек, который не позволит чужому мнению влиять на себя, я так же знаю, что он никогда не позволит чьему-то мнению обо мне влиять на наши отношения.
Он сразу принял то, что я другая. Он никогда не обсуждает эту тему, если я не заговорю об этом первой. Он никогда не намекает на это во время моих длинных монологов. Он никогда не использует это как оружие в наших отношениях. И именно потому, что он никогда не использует то, кто я есть, против меня, я стала доверять ему.
Доверие. Такое трудноуловимое понятие, которое очень сильно зависит от умения обобщать, от способности понимать нюансы человеческих мотивов – неудивительно, что оно часто остается чем-то неведомым для человека с СА. Но если доверие удается обрести, оно становится настоящим спасением. Когда со мной рядом тот, кому я верю безоговорочно, я знаю, что продолжу расти и развиваться, искать и находить.
Иногда все, что мне нужно, чтобы удержаться на краю, это взглянуть Тому в лицо. Меня восхищает его лицо, не столько потому что он привлекательный человек, сколько потому что в строении его лица так много радующих глаз элементов – четкие линии, симметрия, идеальные пропорции. Его лицо очень конкретное. Оно словно высечено из камня или отлито в металле. На нем мой взгляд отдыхает. Я странным образом успокаиваюсь, когда смотрю на его черты – стоит мне только увидеть его, как я ощущаю себя увереннее; так других успокаивает мерное течение воды или колыбельная успокаивает ребенка.
Я часто думаю, как повернулась бы моя жизнь, если бы я встретила Тома еще в школе, когда сражалась с проблемами юности. Хочется думать, что он спас бы меня от тех мучений, но я не уверена. Думаю, к лучшему, что мы встретились позже, потому что мне понадобились годы самоанализа, чтобы понять, кто я есть, как я устроена, и как можно решить мои проблемы. Если бы Том или кто-то еще ловил меня при каждом падении, боюсь, я никогда бы не смогла разобраться в себе. Мне необходимо было падать, обдирать колени, ранить свое сердце, бросать все силы на преодоление трудностей, чтобы я поняла, что не просто чуть-чуть отличаюсь от других. Мне нужно было встретиться лицом к лицу со всеми своими проблемами, чтобы осознать, что мне действительно нужна та поддержка, которую сейчас дает мне Том. И по мере того как я продолжаю терять свои аспи-черты, я стараюсь не перегружать его своими потребностями, не наваливаться на него всем весом, а лишь опираться в тех ситуациях, когда не могу разобраться сама. И продолжая узнавать все новые стороны его поддержки, я изо всех сил стараюсь дать ему то, что могу: верность, честность, надежность и общие интересы. Как две обложки книги, мы научились поддерживать друг друга, даже когда что-то посередине пытается нас разлучить.
Мост на другую сторону
часть 1Хотя мои аспи-черты продолжают ослабевать, самые живучие из них переливаются, как мыльные пузыри на ветру, и лопаются в самые неподходящие моменты, напоминая мне, что я вряд ли когда-нибудь буду нормальной в общепринятом смысле. Как бы я ни пыталась поймать их и обуздать, эти качества я никогда не утрачу и вряд ли смогу утаить. Я бы ничего не имела против напоминаний о своей уникальности, если бы они выглядели несколько иначе. Например, я не стыжусь своего ужасного правописания или проблем с восприятием информации на слух, потому что эти вещи легко объяснить, а последствия их большей частью безвредны. Но стоит мне ослабить бдительность и оказаться в ситуации, где на меня обрушивается сенсорная перегрузка или моя неспособность понять чью-то точку зрения, я теряю почву под ногами. Я ощущаю головокружение, дрожь, тошноту и жар – жар настолько сильный, что мне больно дотронуться до лица или сфокусировать зрение. Когда это происходит, я отчаянно хватаюсь за единственного человека, который способен почти моментально спасти меня от погружения в хаос. И этот человек – мой муж.
Я не устану повторять и хочу подчеркнуть снова и снова, как важна поддержка для людей с СА. Конечно, друзья и родственники незаменимы, но, думаю, сильнее всего – и это естественно – на нас влияет тот, с кем мы решаем разделить свою жизнь (если мы на это решаемся). Я восхищаюсь людьми с синдромом Аспергера, которые добились огромных успехов без помощи близких, но точно знаю, что никогда не достигла бы того, что имею, не будь рядом моего мужа. Нельзя сказать, что наша совместная жизнь так уж легка. Как у всех супружеских пар, у нас бывают трудности, особенно когда речь заходит о той огромной проблеме, что разрушает большинство браков – проблеме взаимопонимания.
К моменту знакомства со своим мужем я была вполне убеждена, что никогда не смогу понимать другого человека настолько хорошо, чтобы создать долгие отношения. Мужчины, с которыми я встречалась, были хорошими людьми. Они разделяли некоторые мои интересы и увлечения, но с каждым из них между нами всегда стояло что-то незримое и невысказанное, как занавес, скрывавший тайну Волшебника от жителей страны Оз. Я никогда особо не задумывалась, что это такое, потому что если я начинала об этом размышлять, то приходила в полное отчаяние. Я по своей природе не могла постичь то неуловимое, что всегда от меня ускользало – такие вещи, как терпение, сочувствие, объективность, умение уступать. До того как я приняла саму себя, эти качества виднелись где-то вдали, как буйки на воде, с трудом различимые и недосягаемые. Понадобились годы жизни с моим мужем, чтобы я могла доплыть до них. Годы, прежде чем я смогла найти им место в своем сердце. Мои особенности, связанные с СА – проблемы восприятия, буквальность мышления, зацикленность и негибкость – щетинились как отравленные стрелы, готовые пронзить любые мои отношения.
Когда я встретила Тома, то сразу поняла, что он очень похож на меня. Он любил буквально все то же, что и я. Ему нравились даже те мои увлечения, которые раньше никто не разделял. Тома, как и меня, восхищали университетские городки – их архитектура и планировка, их маленькие музеи и галереи, парки и спортивные площадки, научные библиотеки и книжные магазины. Позже я совсем не удивилась, когда он сказал, что хотел бы преподавать в университете. Атмосфера университета идеально подходит нашим характерам. У нас много общего, но все наши интересы связывает любовь к уединению. Как и я, Том не любит толпу и шумные компании. Он не любит места, где много эмоций и хаоса, и ему не важно, как он вписывается в окружающий мир. Он одиночка, как и я. Нас объединяют тишина и покой. Может быть, кому-то покажется, что такая простая деталь не может быть связующим звеном, но в нашем случае это действительно так. Тишина всегда нас сближает, даже в самые сложные моменты наших отношений.
Когда я мысленно перебираю все проблемы в нашем взаимопонимании, первое, что приходит в голову – как трудно мне следовать логике Тома. Он очень немногословный человек, а мне нужны развернутые объяснения, точные метафоры и яркие визуальные образы. Например, Том говорит: «Плохо, что мы не увиделись на обеде». А я начинаю гадать, что он имел в виду: ему было грустно – то есть, просто жаль; он был недоволен – где-то посередине между грустью и злостью; огорчен – когда грустно от одиночества; зол – когда хочется накричать на виновника; рассержен – когда не хочется говорить с этим человеком; в ярости – когда хочется плеваться; или ничто из перечисленного. Чтобы я действительно поняла сказанное, мне нужно гораздо больше, чем пара слов, механически составленных вместе. Лаконичная речь мне не подходит. Слова сами по себе слишком неоднозначны, слишком расплывчаты. Подробные объяснения с красочными фразами рождают в моем мозгу ясную картину и упорядочивают мысли. Но иногда даже самых выразительных и детальных объяснений недостаточно, чтобы я могла уловить смысл.
Первые несколько лет нашего брака Том даже не догадывался, что я неверно истолковываю его мысли, поскольку с его точки зрения он выражался вполне ясно. Он считал, что я просто невнимательно его слушаю, а я удивлялась, зачем он меня так запутывает. Друзья говорят, что их разговоры с мужьями и женами тоже бывают запутанными и сложными, особенно когда дело касается интеллектуальных или философских тем, связанных с их личными представлениями о морали, этике, религии, или каких-либо возвышенных идеалах и ценностях. Но у нас с мужем разногласия возникали не только в отдельных случаях. Даже когда мы обсуждали что-то совсем обычное – посмотренные фильмы, прочитанные книги, предстоящие дела или планы на поездку – даже эти простые разговоры, не требующие много времени и усилий, могли привести мои мысли в полный хаос.
Я не могу в точности описать все сложности наши бесед. До того, как мы изучили стиль общения друг друга, все, что мы пытались друг до друга донести, превращалось в запутанный клубок. Достаточно сказать, что мы могли спорить часами, мысленно поражаясь, как собеседник может нести такую околесицу. С моей точки зрения, муж словно начинал говорить на иностранном языке. Я слышала фразы, которые он произносит, но никак не могла разгадать их смысл. Как будто слова были выбраны наугад, составлены в предложение и предъявлены мне, как запутанный и неразрешимый ребус. Я буквально видела, как в голове у меня проносится водоворот мыслей, отчаянно пытающихся уцепиться за что-то знакомое и надежное. Годами я думала, что так дело обстоит у всех. В конце концов, разве массовая культура не твердит нам, что мужчины и женщины слишком разные, чтобы понять друг друга? Я стала считать, что наша неспособность общаться была нормой. Я убедила себя, что любой женщине кажется, будто каждое слово, произнесенное ее мужем, перевернулось задом наперед, утекло ручейком под землю и скрылось без следа. Я даже не сомневалась, что жены по всему миру реагируют как и я, когда их уши и мозг не в состоянии воспринять услышанное. Я думала, что каждая из них начинает задыхаться, не может совладать со своим голосом и теряет контакт с реальностью. Однако, когда я стала расспрашивать других женщин, оказывалось, что они с трудом понимают, что я пытаюсь им описать, не говоря уже о том, чтобы испытывать подобное. Они никогда не ощущали, будто очертания реального мира расплываются у них перед глазами, или будто их муж говорит на другом языке. По их словам, если они в чем-то не соглашались с мужем, они сообщали ему об этом, обсуждали это и либо ссорились, либо находили выход. Я поняла, что и в этом случае нормальный путь от меня ускользнул. Я снова оказалась лицом к лицу с очередным проявлением синдрома Аспергера.
часть 2Сейчас я всегда стараюсь распознать, являются ли мои реакции проявлением СА или связаны с другими причинами. Например, когда мы с Томом начинаем спорить, я сознательно прекращаю говорить и прокручиваю разговор в мозгу, как в компьютере, который может найти и отсортировать все параметры, относящиеся к СА. Затем я мысленно представляю две стопки карточек; в одной – обычные факторы, такие как стресс, недосыпание или гормоны, а во второй – мои аспи-черты, например, негибкость мышления или буквальность восприятия. Затем я перебираю каждую реплику беседы, анализируя, какие факторы могли на нее повлиять. Например, я задаю себе вопросы: возможно ли, что я неверно поняла слова Тома из-за своей негибкости; или я слишком напряжена, чтобы внимательно слушать; или я поняла эту реплику слишком буквально; или я неверно поняла подтекст его слов. Определив, какие факторы тут задействованы, я снова просеиваю весь разговор, на этот раз отбрасывая те части, на которые повлиял СА. Теперь я могу переосмыслить разговор и определить, где что-то пошло не так.
Иногда мне удается решить проблему, попросив Тома перефразировать или объяснить подробнее какой-то момент; иногда я просто игнорирую ту или иную фразу, если считаю ее слишком запутанной; или же я прихожу к выводу, что мой муж сам в чем-то ошибся или проявил грубость. Когда у меня есть подозрение, что я не могу проследить за ходом его мыслей именно из-за СА, а не чего-то другого, я прямо говорю Тому: «Кажется, СА опять сбивает меня с толку. Начни, пожалуйста, сначала и повтори, что ты хочешь мне сказать.» Такое признание всегда помогает нам прекратить спор, и тогда Том начинает высказывать свою мысль заново, на этот раз более точно подбирая слова. Однако, если я решаю, что дело не в СА, обычно я поступаю так же, как мои подруги – высказываю свое мнение и иду заниматься своими делами. Но чаще я склоняюсь к тому, что именно СА мешает нашему общению.
В большинстве случаев, Тому удается перефразировать свою речь так, чтобы я его поняла. Но иногда он не в силах ничего сделать, чтобы пробиться через мою зацикленность. Я очень однозначно понимаю слова, которые касаются времени, порядка или конкретных действий. Например, если Том сказал, что выйдет с работы через несколько минут, зайдет в банк, потом в магазин, а потом заберет меня из библиотеки, я ожидаю, что он именно так и сделает, в таком порядке и в такое время. Меня не устроит, если он уйдет с работы на час позже, чем собирался, зайдет в банк, заедет за мной, а потом мы вместе отправимся в магазин. Такие, на первый взгляд, невинные вещи каждый раз сводят меня с ума. Меня ужасно выбивает из колеи, когда он уходит с работы не в то время, в какое обещал, или делает дела в другом порядке. Даже если я сама не против посидеть в библиотеке подольше или вместе пойти в магазин, для меня невыносимо это нарушение времени и распорядка. Я зацикливаюсь на таких эпизодах и не могу, несмотря на все усилия, отделаться от навязчивых мыслей. Словно все, что я услышала и увидела, мой разум заключил в лабиринт с зеркальными стенами. Муж уже знает, что единственное, что он может сделать в такие моменты – это ждать, пока я не успокоюсь и не отвлекусь на что-то другое.
Вряд ли мое мышление представляло бы большую проблему, если бы я умела забывать такие события. Однако, это случается редко. Подобные вещи – нарушения распорядка, неверно использованные слова, ситуации, когда я сначала совершенно теряюсь, а потом злюсь – как будто записываются в файл, который я полностью пересматриваю каждый раз, как сталкиваюсь с новым приступом своей негибкости. Дело в том, что когда я начинаю зацикливаться на какой-то проблеме, я обычно вспоминаю целый ряд похожих событий и обстоятельств, даже если это было лет десять назад или больше. К счастью, Том очень терпелив к таким моментам. Полагаю, он сумел принять, что эта особенность – такая же часть меня, как мои голубые глаза.
Как ни удивительно, чуть ли не самые приятные слова, что мне когда-либо говорил муж, это «ты такая странная». Не самый типичный комплимент, но он меня очень обрадовал, потому что эти слова дали мне волшебное чувство свободы. В тот момент я поняла, что, хотя Том видит мои отличия, он все равно хочет быть со мной. Это придало мне решимости сознаться во всех сенсорных проблемах, которые меня донимают. Я с огромным облегчением рассказала Тому, что когда он сплетает свои пальцы с моими, у меня такое чувство, будто мои пальцы отрываются от кисти; что меня всю передергивает от легких прикосновений; что у меня жжет в носу и скручивается желудок от некоторых видов его одеколона; что когда он подходит ко мне слишком близко, мне стоит больших усилий не оттолкнуть его.
Он стойко воспринял каждое признание и просто кивал, пока я объясняла, что чувствую в определенных ситуациях. Он ни разу не жаловался, когда во время спортивного матча я вдруг говорила, что нам нужно уйти, потому что постоянный людской шум и движение вызывают у меня головокружение и дезориентируют. Он ни разу не сказал, что его злит или обижает то, что я не хочу садиться к нему поближе, или обнимать его чаще, или проявлять больше чувств. Он ни разу не выказывал стыда или возмущения, когда я как-то не так вела себя на людях. И все же, я беспокоюсь, что ему чего-то не хватает во мне, некой мягкости, нежности или доброты… того, что я не могу проявить самостоятельно. Иногда я думаю попросить его, чтобы он говорил мне, когда ему нужно от меня нечто большее. Но поскольку я подозреваю, что он никогда не обременит меня мыслью, что я в чем-то его не устраиваю, я решила сама кое-что предпринять, чтобы понемногу менять свое поведение. Как другие люди составляют списки дел или покупок, я составляю списки необходимых действий. Например, там могут оказаться такие пункты: каждый день держать Тома за руку 5 минут; стараться прикрывать глаза в шумной толпе; говорить «извините, мне нужно уйти» вместо «я не хочу здесь находиться!»; досчитать до пяти прежде чем ответить; сегодня обнять Тома три раза. Когда я пересматриваю свой список, я вспоминаю, как мне нужно себя вести.
часть 3Думаю, при всей простоте, такая стратегия идет мне на пользу. Она помогает мне запоминать правила и действия, о которых я бы иначе не догадалась или не вспомнила без подсказки. Хотя я сама удивляюсь, что мне приходится полагаться на такие ухищрения. В других вопросах у меня прекрасная память, и, казалось бы, если я сказала себе что-то сделать, я должна это запомнить. Видимо, есть разница в том, что именно приходится запоминать. Мне легко вспомнить факты, которые мне интересны, или события, которые происходили со мной лично. Я прекрасно помню, как вела себя в прошлом, но какой-то причине не могу запомнить, как нужно вести себя в будущем. Словно, оглядываясь назад, я вижу фотоальбом полный ярких кадров и образов, но когда я смотрю вперед, то не вижу ни одной четкой картинки, которая подсказала бы мне, как действовать. Я часто представляю себе какую-либо ситуацию и прокручиваю в голове возможные сценарии, придумывая, что я скажу, как поведут себя другие, и как я на это отреагирую. Этим я могу заниматься очень долго, пока не переберу, как мне кажется, все варианты, а затем начинаю думать, какой из них наиболее вероятен. Но, конечно, события редко происходят так, как я представляю – поэтому, наверное, я никогда не буду в точности знать, как себя вести. Мир людей слишком непредсказуем, чтобы его просчитать.
Ситуации, связанные с людьми, – не единственное, что кажется ненадежным, непредсказуемым и потому некомфортным. Зрительное восприятие часто меня обманывает, из-за чего мне бывает сложно выделить какой-то объект из общего фона, найти отличия между похожими предметами или оценить расстояние. Я знаю, что не должна слишком полагаться на собственное зрение, но в реальности не всегда возможно рассчитывать на других. Мне неловко признаваться, особенно незнакомым людям, что я не могу отыскать свою машину на плотно заставленной стоянке, найти дорогу к выходу в торговом центре или офисном здании, или даже добраться до дома в родном городе.
Когда я знаю, что могу оказаться в такой ситуации, я стараюсь заранее подготовить решение для каждой возможной проблемы. Например, я прошу мужа нарисовать мне подробную карту с надписями и наглядными подсказками. Затем мы проговариваем маршрут вслух, пока он не убедится, что я помню дорогу. Наконец, он вручает мне мобильный телефон и говорит, чтобы я обязательно ему звонила, как только почувствую, что заблудилась – что случается почти неизбежно. Я также продумываю, что нужно делать, когда я наконец прибуду в точку назначения. Я стараюсь припарковаться рядом с заметным ориентиром, по которому мне будет легко найти свою машину. Я стараюсь избегать крупных торговых центров и выбираю маленькие магазины, где все, что мне нужно, продается в одном зале. Я разговариваю сама с собой на ходу, напоминая себе, что должна успокоиться, делать мысленные пометки о том, что вижу, сохранять уверенность и помнить, что я всегда могу остановиться и позвонить домой.
Я никогда не чувствую себя глупо или неловко, когда звоню домой и прошу о помощи. Иначе я бы не стала этого делать. Я чувствую себя спокойнее, зная, что меня направляет забота моих близких и их знания. Когда я ощущаю их поддержку, мне легче справиться с тревогой – особенно когда я понимаю, что безнадежно потерялась. Я ненавижу теряться. Я ненавижу, когда мир превращается в кошмарный лабиринт потайных ходов, обманных поворотов и фальшивых дверей. У меня начинается паника. Пот градом катится по лицу и шее, подушечки пальцев немеют, в ушах стучит кровь, плечи деревенеют, рот наполняется слюной, а желудочная кислота подступает к горлу. Это естественная реакция на страх и тревогу, но для меня это нечто большее. Мои приступы паники – это зачастую предупреждающие знаки, мысленные голоса, которые кричат мне – будь осторожна, осмотрись по сторонам, ты находишься в опасной ситуации.
Помню, как однажды мы с Томом поехали в Сан-Франциско – его направили туда по работе. У него было множество дел, а у меня куча свободного времени. Просидев первый день в номере отеля, я решила съездить на нашей арендованной машине на фабрику плюшевых медведей, чтобы потом сшить дочерям самодельного медвежонка. Я вошла в комнату, где Том общался с кем-то по работе, и, не обращая внимания на чужой разговор, выпалила, что мне нужны ключи от машины. У мужа был такой вид, будто в глаза ему ударил яркий свет, настолько его ошарашило мое поведение и моя просьба. Он так и не смог ничего сказать и просто отдал мне ключи. Только тогда я заметила, что все внимание обращено на меня, и поняла, что в очередной раз нарушила правила этикета. Сгорая от стыда, я выбежала из номера и бросилась к гаражу. С немалым трудом отыскав нашу машину, я направилась к фабрике, имея при себе только карту города, предложенную отелем.
Через пять минут я поняла, что совершила ужасную ошибку. Я смотрела на дорожные указатели и сравнивала их с картой, но не видела ничего похожего. Я решила остановиться на автозаправке и спросить дорогу обратно к отелю, благо его адрес был напечатан на карте. Я остановилась при первой же возможности и вышла из машины. Ко мне тут же кинулся какой-то бездомный и начал просить денег. Мне стало страшно и за него, и за себя. Я искренне сочувствовала его положению, но меня била нервная дрожь от того, что я заблудилась. Я не знала, что он станет делать, и каковы его намерения, но сумела вежливо сказать ему правду – что у меня нет наличных. Вокруг были и другие люди. В растерянности я обернулась и заметила, что кассовая стойка на заправке огорожена стальными прутьями. Оглядевшись по сторонам, я смогла понять, что нахожусь в явно неблагополучном районе. Я застыла на месте, охваченная страхом, который всегда накатывает на меня, когда я теряюсь – страхом, который говорит, что мне грозит реальная опасность. Не зная, куда деваться, я попятилась к машине и стала пытаться ее открыть. Чем больше я возилась с ключами, тем сильнее становилась моя растерянность. В таком состоянии я не сразу заметила, что рядом стоит очень высокий и крупный мужчина. Я понятия не имела, откуда он взялся и как сумел подойти незаметно, но я тут же поняла, что он не желает мне вреда. Он был хорошо одет, у него была дорогая машина. Его голос был спокойным и внятным. Он улыбнулся и негромко спросил, не нужна ли мне помощь. Хотя он не вторгался в мое личное пространство, он сумел оттеснить людей, которые приближались ко мне, дав понять, что им лучше держаться подальше. Я почувствовала, что волна паники схлынула и мой пульс возвращается в норму. Я начала что-то бормотать о том, что я заблудилась и очень расстроена, а еще мне очень жаль, что эти люди живут в таких ужасных условиях. Я знала, что говорю очень путанно и отвлекаюсь от своей главной проблемы, но продолжала болтать. Мужчина внимательно слушал меня, пока я наконец не закрыла рот и не сосредоточилась на текущей ситуации. Я заблудилась и не знаю, как вернуться домой. Он рассказал мне, как вернуться к отелю и на что ориентироваться по дороге. Он помог мне сесть в машину, захлопнул дверцу и подождал, пока я отъеду. Разумеется, больше я его никогда не видела. Только во сне, где я по-прежнему возвращаюсь в эту ситуацию. Во сне, который напоминает мне, что моя проблема с восприятием – это действительно проблема, с которой я не могу справиться самостоятельно.
До гостиницы я добиралась больше часа, но вернулась в целости и сохранности. Том, напуганный и встревоженный, встретил меня в номере и несколько раз повторил, чтобы я никогда и ни за что больше так не делала. Я пообещала, что не буду уезжать куда-то без него в незнакомом городе. У меня действительно не было ни малейшего желания это повторить.
часть 4 (конец главы)Медленно, со скоростью улитки, я учусь оценивать свои действия, прежде чем совершить их. Это не значит, что я перестаю делать ошибки в суждениях, даже те ошибки, что могут угрожать моей безопасности. Это значит, что я начинаю понимать, что должна использовать свое доверие к Тому как страховку. Иначе говоря, я учусь спрашивать его, будет ли разумно пойти на пробежку в незнакомом парке, или прокатиться где-то на велосипеде, или совершить поездку по городу, который я не очень хорошо знаю. Я знаю, что должна уточнять у него любое действие, которое выходит за рамки моего привычного распорядка. Как собака-поводырь ведет слепого, он всегда направляет меня, когда я этому не противлюсь.
После того, как родители сделали все, что могли, чтобы подготовить меня к взрослой жизни, Том появился как раз вовремя, чтобы взять меня за руку и отвести (как бы я порой ни упиралась) туда, где я найду настоящий покой. С помощью Тома я продвинулась по аутическому спектру от детства, которое теперь кажется каким-то чужим, к относительной нормальности сегодняшних дней. Он чрезвычайно добр ко мне, он всегда готов поддержать меня кивком или улыбкой. Он оберегает меня и помогает держаться в рамках. Он дает мне знать, если я слишком ухожу в свои мысли или пускаюсь в слишком долгие рассуждения. Мне достаточно взглянуть на него, чтобы понять, как я веду разговор и как меня воспринимают собеседники. При этом он никогда не бывает эгоистом или собственником, он никогда не злится и не раздражается на меня. Даже когда я лишь смутно осознаю его влияние, я вижу, что он пытается обучить и направить меня, а не спасти меня или себя от неловкой ситуации. И поскольку я знаю, что он очень уверенный в себе человек, который не позволит чужому мнению влиять на себя, я так же знаю, что он никогда не позволит чьему-то мнению обо мне влиять на наши отношения.
Он сразу принял то, что я другая. Он никогда не обсуждает эту тему, если я не заговорю об этом первой. Он никогда не намекает на это во время моих длинных монологов. Он никогда не использует это как оружие в наших отношениях. И именно потому, что он никогда не использует то, кто я есть, против меня, я стала доверять ему.
Доверие. Такое трудноуловимое понятие, которое очень сильно зависит от умения обобщать, от способности понимать нюансы человеческих мотивов – неудивительно, что оно часто остается чем-то неведомым для человека с СА. Но если доверие удается обрести, оно становится настоящим спасением. Когда со мной рядом тот, кому я верю безоговорочно, я знаю, что продолжу расти и развиваться, искать и находить.
Иногда все, что мне нужно, чтобы удержаться на краю, это взглянуть Тому в лицо. Меня восхищает его лицо, не столько потому что он привлекательный человек, сколько потому что в строении его лица так много радующих глаз элементов – четкие линии, симметрия, идеальные пропорции. Его лицо очень конкретное. Оно словно высечено из камня или отлито в металле. На нем мой взгляд отдыхает. Я странным образом успокаиваюсь, когда смотрю на его черты – стоит мне только увидеть его, как я ощущаю себя увереннее; так других успокаивает мерное течение воды или колыбельная успокаивает ребенка.
Я часто думаю, как повернулась бы моя жизнь, если бы я встретила Тома еще в школе, когда сражалась с проблемами юности. Хочется думать, что он спас бы меня от тех мучений, но я не уверена. Думаю, к лучшему, что мы встретились позже, потому что мне понадобились годы самоанализа, чтобы понять, кто я есть, как я устроена, и как можно решить мои проблемы. Если бы Том или кто-то еще ловил меня при каждом падении, боюсь, я никогда бы не смогла разобраться в себе. Мне необходимо было падать, обдирать колени, ранить свое сердце, бросать все силы на преодоление трудностей, чтобы я поняла, что не просто чуть-чуть отличаюсь от других. Мне нужно было встретиться лицом к лицу со всеми своими проблемами, чтобы осознать, что мне действительно нужна та поддержка, которую сейчас дает мне Том. И по мере того как я продолжаю терять свои аспи-черты, я стараюсь не перегружать его своими потребностями, не наваливаться на него всем весом, а лишь опираться в тех ситуациях, когда не могу разобраться сама. И продолжая узнавать все новые стороны его поддержки, я изо всех сил стараюсь дать ему то, что могу: верность, честность, надежность и общие интересы. Как две обложки книги, мы научились поддерживать друг друга, даже когда что-то посередине пытается нас разлучить.
@темы: переводы, pretending to be normal, СА
-
-
19.07.2017 в 19:02Каждый раз хочу спасибо сказать, но как-то все время тупо говорить спасибо без каких-то еще мыслей кажется неловким.
В общем, спасибо за эти записи.
-
-
19.07.2017 в 20:51-
-
19.07.2017 в 21:44айронмайденовский, точное название - по-моему, нет... До тех пор, пока не была диагностирована ее дочь, и стало ясно, что синдром Аспергера у них обеих, она никак это не называла. Скорее, это было постепенное накопление аспектов, в которых она отличалась от других.
-
-
19.07.2017 в 22:04-
-
20.07.2017 в 08:47А вообще мне всегда сложно понять, как аутичным девушкам удается встречаться с парнями, так, чтобы они не исчезали после первого-третьего раза, да еще и обзаводиться мужьями....
-
-
20.07.2017 в 09:52А вот сходу понять ,что человек, оказавшийся рядом с тобой, не желает тебе зла, - это очень нейротипично.
Вот тут соглашусь. Я, например, легко "читаю" животных, но понять намерения незнакомого человека мне сложно.
мне всегда сложно понять, как аутичным девушкам удается встречаться с парнями
Думаю, для этого нужен человек с действительно большим запасом терпения и желания понять. Такие люди есть, на самом деле...