Глава 5
ОдиночкаЯ помню, как стою один в тени деревьев, растущих по периметру школьной площадки, и смотрю, как бегают, играют и кричат другие дети. Мне десять лет, и я знаю, что каким-то невыразимым, необъяснимым образом отличаюсь от них. Дети шумят и носятся, налетая друг на друга и толкаясь. Я все время боюсь, что в меня ударит один из мячей, которые они пинают и подбрасывают, и отчасти именно поэтому предпочитаю стоять c краю, подальше от одноклассников. Я делаю так на каждой большой перемене, и по школе быстро расходятся шутки о том, что Дэниел разговаривает с деревьями, и вообще он странный.
читать дальшеНа самом деле, я никогда не разговаривал с деревьями. Нет смысла говорить с предметами, которые не могут тебе ответить. Я говорю со своими кошками, но они хотя бы могут мяукнуть в ответ. Я любил стоять среди деревьев, потому что мог там прогуливаться туда и обратно, погрузившись в свои мысли, и не опасаться, что меня толкнут или собьют с ног. Во время этих прогулок на короткие мгновения возникало чувство, что я могу исчезнуть, просто шагнув за один из стволов. Желание исчезнуть у меня возникало не раз. Казалось, мне нигде нет места, словно я родился в каком-то не том мире. На меня давило ощущение, что я нигде не нахожу покоя или уверенности, что я всегда неким образом отделен от других.
Я все острее сознавал свое одиночество, и мне хотелось найти друга. У всех моих одноклассников был хотя бы один друг, а у большинства даже несколько. Иногда перед сном я часами лежал в кровати, глядя в потолок и представляя, каково это было бы – с кем-то дружить. Я не сомневался, что тогда вдруг перестал бы так отличаться от всех. Возможно, тогда, думал я, дети не будут считать меня странным. То, что у моих младших братьев и сестер были друзья, которые иногда приходили к нам после школы, ничуть не помогало. Я сидел у окна, выходящего в сад, и слушал, как они играют. Я не понимал, почему они не говорят о по-настоящему интересных вещах – например, о монетах, каштанах, числах или божьих коровках.
Иногда дети в классе пытались со мной заговорить. Именно «пытались», потому что мне было сложно с ними взаимодействовать. Во-первых, я не знал, что делать и что сказать. Когда я говорил, то почти всегда смотрел в пол. Если я и поднимал взгляд на собеседника, то смотрел на то, как шевелятся его губы при разговоре. Иногда учитель велел мне смотреть ему в глаза. Тогда я поднимал голову и смотрел на него, но это требовало больших усилий и вызывало странное неприятное чувство. Когда я говорил с кем-то, я начинал сыпать длинными предложениями без пауз. Мысль о том, чтобы сделать паузу или говорить по очереди, просто не приходила мне в голову.
Я никогда не был груб намеренно; я не понимал, что цель разговора заключается не только в том, чтобы говорить о вещах, которые интересуют тебя больше всего. Я излагал свои мысли очень подробно, пока не исчерпывал все, что хотел сказать. Если меня перебивали на середине, у меня возникало чувство, будто я сейчас взорвусь. Мне не приходило в голову, что тема, о которой я говорю, может быть неинтересна другому человеку. Я не обращал внимания, если слушатель начинал ерзать или смотреть по сторонам. Я говорил и говорил, пока мне не сообщали что-нибудь вроде: «Ладно, мне пора».
Мне нелегко слушать других людей. Когда кто-то говорит со мной, у меня часто возникает ощущение, словно я пытаюсь настроиться на некую радиостанцию, и большая часть сказанного просто влетает в мою голову и вылетает, как статические помехи. Со временем я научился выхватывать достаточное количество информации, чтобы понять, о чем идет речь, но бывает так, что мне задают вопрос, а я его не слышу. Иногда это раздражает спрашивающего, и мне становится неловко.
Общению в классе или на игровой площадке регулярно мешала моя неспособность придерживаться одной темы. Мои мысли часто начинали блуждать – отчасти потому что я запоминаю очень многое из того, что вижу и читаю, и случайное слово или имя посреди разговора может вызвать у меня лавину ассоциаций, как эффект домино. Сегодня, когда я слышу имя «Иан», у меня перед глазами автоматически возникает образ моего знакомого с этим именем. Затем я тут же вспоминаю «Мини-Купер», который он водит. В свою очередь, это вызывает в памяти сцены из классического фильма «Ограбление по-итальянски». Цепочка моих мыслей не всегда логична, но часто основана на зрительных ассоциациях. В школе эти ассоциативные отклонения от темы приводили к тому, что я прекращал слушать, что мне говорили, и учителя часто ругали меня за то, что я отвлекаюсь или недостаточно внимателен.
Иногда я могу расслышать все слова и уловить все детали того, что мне говорится, но все равно не способен ответить, как надо. Например, кто-то говорит мне: «Я писал отчет на компьютере, а потом случайно нажал не ту кнопку, и все удалилось». Я слышу, что он нажал кнопку, которую не следовало, и то, что он писал отчет, когда нажал кнопку, но я не могу соединить эти утверждения и получить общую картину – что отчет удалился. Это все равно что пытаться соединить точки в детской раскраске и видеть каждую точку в отдельности, но не то, что они образуют вместе. «Читать между строк» для меня практически невозможно.
Точно так же мне сложно понять, когда нужно отвечать на реплику, которая не является прямым вопросом. Я склонен воспринимать сказанное как информацию, и мне сложно использовать язык как средство общения, как это делает большинство людей. Теперь я знаю, что если человек говорит: «У меня сегодня неудачный день», нужно спросить у него, что случилось. В классе меня часто ругал учитель, если ему казалось, что я не реагирую, тогда как на самом деле я просто не понимал, что от меня ждут ответ. Например, он говорил «семь на девять» и смотрел на меня. Конечно, я знал, что ответ «шестьдесят три», но не понимал, что должен произнести это вслух. Только когда учитель повторял вопрос напрямую: «Сколько будет семь на девять?», тогда я давал ответ. У меня нет интуитивного понимания, когда кто-то ждет ответа на утверждение, и мои способности к общению развились только в результате долгих тренировок.
Тренироваться в таких вещах было для меня очень важно, потому что больше всего на свете я хотел быть нормальным и иметь друзей, как другие дети. Я радовался, когда осваивал новый навык, например, способность поддерживать зрительный контакт. Каждое такое достижение стоило мне больших усилий, и ощущение успеха невероятно воодушевляло.
@темы:
переводы,
born on a blue day,
СА