(окончание главы)
В декабре, незадолго до Рождества, женщины в центре спросили, какие у меня планы на праздники. Я вдруг осознал, что это мое первое Рождество вдали от дома, и понял, что Рождество – особенное время, которое нужно разделить с другими. Одна из сотрудниц центра, Аудроне, настояла на том, чтобы я провел праздники с ее семьей, на что я с радостью согласился. Для литовцев сочельник гораздо важнее, чем сам день Рождества, и подготовка к нему занимает многие часы. Нужно сделать уборку в доме, вымыться самому и надеть все чистое перед ужином. Аудроне и ее муж забрали меня на машине. У них была квартира в большом многоэтажном доме. Когда они выходили из автомобиля, я заметил, что у ее мужа удивительно высокий рост – более двух метров. Он напомнил мне число «девять».
читать дальшеВойдя в квартиру, я познакомился с матерью и сыном Аудроне. Все улыбались и, похоже, были рады меня видеть. В гостиную вел длинный, темный и узкий коридор, но чем ближе я подходил к комнате, тем быстрее полумрак рассеивался, и внезапно я просто окунулся в поток света и ярких красок. Длинный стол посреди комнаты был накрыт гладкой льняной скатертью, а внизу была расстелена тонкая солома. Как мне объяснили, это должно напоминать нам о том, что Иисус родился в хлеву и был положен в кормушку с сеном вместо колыбели. На столе было двенадцать блюд (в честь двенадцати апостолов), но ни одного мясного. Там была соленая сельдь и другая рыба, салат из зимних овощей, отварной картофель, квашеная капуста, хлеб, клюквенный пудинг и маковое молоко. Перед едой муж Аудроне взял тарелку с рождественским вафлями и раздал по одной каждому сидевшему за столом, включая и меня. Затем он предложил свою вафлю Аудроне, та отломила кусочек и в ответ предложила ему свою. Это продолжалось до тех пор, пока каждый человек не отломил кусочек вафли у другого. Особого порядка, в котором следовало есть блюда, не было, но мне сказали, что принято попробовать каждое хотя бы по чуть-чуть. Все они символизировали что-то важное в наступающем году, например, хлеб – пропитание, а картофель – смирение. Больше всего мне понравилось маковое молоко (aguonu pienas), которое подавалось с маленькими круглыми булочками. Оно готовилось из ошпаренных и перемолотых маковых зерен, смешанных с водой, орехами и сахаром или медом. За едой Аудроне рассказала мне о некоторых традиционных литовских поверьях, связанных с Рождеством. Например, считалось, что в рождественскую полночь вся вода в источниках, реках, озерах и колодцах превращалась в вино, но только на мгновение. Также считалось, что в полночь животные могут говорить, но людям не стоит пытаться их подслушать. На следующий день, 25 декабря, семья пригласила меня на прогулку. Мы гуляли в заснеженном парке и разговаривали, стоя у огромного замерзшего озера. Об этом Рождестве у меня осталось много воспоминаний.
Одним из самых уылекательных занятий во время жизни в Литве стало изучение литовского языка. Когда я впервые сказал женщинам в центре, что хочу знать литовский, они удивились: зачем учить такой сложный язык, на котором говорит так мало людей? В конце концов, многие литовцы достаточно хорошо знали английский, чтобы я их понимал. Остальные британские волонтеры, как и американец Нил, знали по-литовски от силы несколько слов. Многие не понимали, отчего иностранцу вообще пришла в голову такая идея – выучить литовский. И все же, именно этот язык я слышал вокруг ежедневно, и я знал, что мне будет гораздо комфортнее и приятнее находиться в Литве, если я смогу говорить со своими друзьями, учениками и коллегами по центру на их родном языке.
Бирута с радостью взялась меня учить. Она очень гордилась своим языком, любила обсуждать его и охотно говорила на нем со мной. Я записывал незнакомые слова, чтобы мне легче было представить их в голове и запомнить, а также изучал детские книжки, которые читали дочери Бируты, когда были младше. Бирута также научила меня популярному детскому стихотворению:
Mano batai buvo du
Vienas dingo, nerandu.
Aš su vienu batuku
Niekur eiti negaliu!
Что означает: «У меня было два ботинка, один пропал – никак не найду. В одном маленьком ботиночке я никуда не смогу пойти!»
Через несколько дней, с помощью Бируты, я уже мог строить свои предложения (чем сильно ее удивил), а спустя несколько недель без проблем общался с носителями. Во многом помогало и то, что я всегда просил своих коллег по центру как можно больше говорить со мной на литовском. Все, с кем я общался, хвалили мое владение языком, включая одну из моих пожилых соседок, которая была особенно удивлена, что молодой англичанин общается с ней на ее родном языке. Также мои знания пригодились, когда однажды меня пригласили с другими волонтерами в ресторан. Официант не понимал английского, к большой досаде остальных, и тогда я перевел ему заказ на литовский. Я не возражал выступать иногда в роли переводчика для других, потому что это был интересный опыт и еще одна возможность попрактиковаться в языке.
Однажды меня даже приняли за литовца. Когда я возвращался домой из центра, ко мне подошел какой-то человек и стал спрашивать дорогу. Он продолжал за мной идти, даже когда я несколько раз сказал по-литовски, что не знаю, где находится нужное ему место. В конце концов, я остановился и сказал: «Atsiprašau, bet tikrai nežinau. Aš nesu Lietuvis. Esu iš Anglijos». (Извините, я правда не знаю. Я не литовец. Я из Англии.) Он сделал большие глаза, извинился и отошел.
К весне я окончательно освоился в Литве. Постепенно я разработал порядок, который давал мне ощущение спокойствия и безопасности и помогал мне справляться с переменами. Каждое утро, перед самым рассветом, я просыпался, надевал что-нибудь теплое и свободное и шел в местный парк, где росло много дубов. Деревья тянулись ввысь, словно к самому небу, и меня успокаивала прогулка между их стволов по одинаковому и привычному маршруту в начале каждого дня. Вернувшись домой, я принимал душ и одевался на работу, потом шел по длинной крутой дороге, ведущей к центру, а там садился и пил кофе, пока женщины сплетничали между собой о личных делах, которые меня не интересовали. Нил уже несколько месяцев, с Рождества, страдал от болей в спине, которые становились все сильнее, несмотря на многочисленные визиты к врачам. В итоге, ему пришлось вернуться в США на лечение. Я взял на себя его уроки, и, таким образом, преподавал английский утром и вечером почти каждый день. Произошли и другие перемены – муж Бируты серьезно заболел, и ей пришлось оставить занятия, чтобы заботиться о нем. На обед я часто оставался в центре и перекусывал сэндвичами, которые приготовил дома, хотя иногда обедал в местном кафе с Жигинтасом, который работал недалеко от центра. После работы я покупал замороженные рыбные палочки, хлеб, сыр и другие необходимые вещи, а потом шел домой, готовил ужин и съедал его, а перед сном читал и смотрел телевизор. Я был не против оставаться в одиночестве чаще, чем раньше, но скучал по Бируте и надеялся вскоре снова ее увидеть.
Летом работы в центре почти не было, так как все учащиеся надолго уезжали отдыхать на море со своими семьями. У семьи Жигинтаса, как и у многих литовцев, был летний загородный домик, куда он пригласил и меня. Он проинструктировал меня, как доехать на автобусе до определенного места, и сказал, что дальше подберет меня на машине. Старый автобус дребезжал на ходу, а городское шоссе очень быстро закончилось, и начались длинные ухабистые дороги, окруженные полями и деревьями. Жигинтас дал мне название нужного населенного пункта, но я нигде не видел указателя и слишком нервничал, чтобы кого-нибудь спросить – поэтому просто сидел и надеялся, что приеду, куда надо. Через некоторое время автобус остановился возле группы деревянных домов, первых, увиденных мною за последние полчаса, так что я собрал всю свою смелость, встал и объяснил по-литовски, что я потерялся. Трое других пассажиров только молча посмотрели на меня. Я вышел из автобуса и начал мысленно считать, так как меня трясло, и я не знал, что делать. Потом ко мне подошел водитель и без слов показал на расписание, висевшее на остановке. Названия, которое дал мне Жигинтас, там не было. Я взглянул на часы: я опаздывал уже на целый час. Я вошел в первое же здание и по-литовски объяснил ситуацию женщине за стойкой. Она покачала головой и ничего не ответила. Я еще раз повторил то же самое, но она снова покачала головой. Тогда от отчаяния я спросил по-английски: «У вас есть телефон?» При слове «телефон» она вдруг кивнула и показала на черный аппарат в углу. Я подбежал к нему и набрал номер Жигинтаса. «Ты где?» – спросил он, и я сказал ему название, которое прочел на остановке. «Как ты там оказался? – спросил он, но тут же добавил: – Жди там, я за тобой приеду». Через полчаса он приехал на машине, и мы направились к его летнему дому. По дороге Жигинтас объяснил, что я оказался в одной из частей Литвы, где жили русские, которые не говорили по-литовски. Из-за задержки мой визит получился коротким, но я познакомился с семьей Жигинтаса, а также успел попробовать барбекю и искупаться в ближайшей речке.
Бирута тоже хотела, чтобы я приехал и погостил с ее семьей. Она познакомила меня со своей сестрой, которая писала стихи. За чашкой кофе она прочла нам несколько своих стихотворений, а потом мы вместе пошли гулять вдоль озера с чистой голубой водой. В безоблачном небе ярко светило солнце, и его лучи играли на воде яркими бликами. В конце дня Бирута позвала меня пройтись в одно место неподалеку, где можно было посидеть и полюбоваться закатом. Это была наша первая встреча за несколько недель и одновременно последняя, потому что мой волонтерский контракт заканчивался, и пора было возвращаться домой. Бирута сказала мне, что наша дружба очень много значит для нее и очень помогла ей в трудный период. Она сказала, что я очень вырос внутренне за то время, что она меня знает. Я тоже это чувствовал и уже некоторое время осознавал, что, когда я принял решение поехать в Литву, изменилась не только моя повседневная жизнь – я сам изменился и обновился неким образом. Мы молча сидели вместе, глядя на заходящее летнее солнце, и на сердце у нас не было тоски. Одно приключение заканчивалось, но мы знали, что другое вот-вот начнется.
В декабре, незадолго до Рождества, женщины в центре спросили, какие у меня планы на праздники. Я вдруг осознал, что это мое первое Рождество вдали от дома, и понял, что Рождество – особенное время, которое нужно разделить с другими. Одна из сотрудниц центра, Аудроне, настояла на том, чтобы я провел праздники с ее семьей, на что я с радостью согласился. Для литовцев сочельник гораздо важнее, чем сам день Рождества, и подготовка к нему занимает многие часы. Нужно сделать уборку в доме, вымыться самому и надеть все чистое перед ужином. Аудроне и ее муж забрали меня на машине. У них была квартира в большом многоэтажном доме. Когда они выходили из автомобиля, я заметил, что у ее мужа удивительно высокий рост – более двух метров. Он напомнил мне число «девять».
читать дальшеВойдя в квартиру, я познакомился с матерью и сыном Аудроне. Все улыбались и, похоже, были рады меня видеть. В гостиную вел длинный, темный и узкий коридор, но чем ближе я подходил к комнате, тем быстрее полумрак рассеивался, и внезапно я просто окунулся в поток света и ярких красок. Длинный стол посреди комнаты был накрыт гладкой льняной скатертью, а внизу была расстелена тонкая солома. Как мне объяснили, это должно напоминать нам о том, что Иисус родился в хлеву и был положен в кормушку с сеном вместо колыбели. На столе было двенадцать блюд (в честь двенадцати апостолов), но ни одного мясного. Там была соленая сельдь и другая рыба, салат из зимних овощей, отварной картофель, квашеная капуста, хлеб, клюквенный пудинг и маковое молоко. Перед едой муж Аудроне взял тарелку с рождественским вафлями и раздал по одной каждому сидевшему за столом, включая и меня. Затем он предложил свою вафлю Аудроне, та отломила кусочек и в ответ предложила ему свою. Это продолжалось до тех пор, пока каждый человек не отломил кусочек вафли у другого. Особого порядка, в котором следовало есть блюда, не было, но мне сказали, что принято попробовать каждое хотя бы по чуть-чуть. Все они символизировали что-то важное в наступающем году, например, хлеб – пропитание, а картофель – смирение. Больше всего мне понравилось маковое молоко (aguonu pienas), которое подавалось с маленькими круглыми булочками. Оно готовилось из ошпаренных и перемолотых маковых зерен, смешанных с водой, орехами и сахаром или медом. За едой Аудроне рассказала мне о некоторых традиционных литовских поверьях, связанных с Рождеством. Например, считалось, что в рождественскую полночь вся вода в источниках, реках, озерах и колодцах превращалась в вино, но только на мгновение. Также считалось, что в полночь животные могут говорить, но людям не стоит пытаться их подслушать. На следующий день, 25 декабря, семья пригласила меня на прогулку. Мы гуляли в заснеженном парке и разговаривали, стоя у огромного замерзшего озера. Об этом Рождестве у меня осталось много воспоминаний.
Одним из самых уылекательных занятий во время жизни в Литве стало изучение литовского языка. Когда я впервые сказал женщинам в центре, что хочу знать литовский, они удивились: зачем учить такой сложный язык, на котором говорит так мало людей? В конце концов, многие литовцы достаточно хорошо знали английский, чтобы я их понимал. Остальные британские волонтеры, как и американец Нил, знали по-литовски от силы несколько слов. Многие не понимали, отчего иностранцу вообще пришла в голову такая идея – выучить литовский. И все же, именно этот язык я слышал вокруг ежедневно, и я знал, что мне будет гораздо комфортнее и приятнее находиться в Литве, если я смогу говорить со своими друзьями, учениками и коллегами по центру на их родном языке.
Бирута с радостью взялась меня учить. Она очень гордилась своим языком, любила обсуждать его и охотно говорила на нем со мной. Я записывал незнакомые слова, чтобы мне легче было представить их в голове и запомнить, а также изучал детские книжки, которые читали дочери Бируты, когда были младше. Бирута также научила меня популярному детскому стихотворению:
Mano batai buvo du
Vienas dingo, nerandu.
Aš su vienu batuku
Niekur eiti negaliu!
Что означает: «У меня было два ботинка, один пропал – никак не найду. В одном маленьком ботиночке я никуда не смогу пойти!»
Через несколько дней, с помощью Бируты, я уже мог строить свои предложения (чем сильно ее удивил), а спустя несколько недель без проблем общался с носителями. Во многом помогало и то, что я всегда просил своих коллег по центру как можно больше говорить со мной на литовском. Все, с кем я общался, хвалили мое владение языком, включая одну из моих пожилых соседок, которая была особенно удивлена, что молодой англичанин общается с ней на ее родном языке. Также мои знания пригодились, когда однажды меня пригласили с другими волонтерами в ресторан. Официант не понимал английского, к большой досаде остальных, и тогда я перевел ему заказ на литовский. Я не возражал выступать иногда в роли переводчика для других, потому что это был интересный опыт и еще одна возможность попрактиковаться в языке.
Однажды меня даже приняли за литовца. Когда я возвращался домой из центра, ко мне подошел какой-то человек и стал спрашивать дорогу. Он продолжал за мной идти, даже когда я несколько раз сказал по-литовски, что не знаю, где находится нужное ему место. В конце концов, я остановился и сказал: «Atsiprašau, bet tikrai nežinau. Aš nesu Lietuvis. Esu iš Anglijos». (Извините, я правда не знаю. Я не литовец. Я из Англии.) Он сделал большие глаза, извинился и отошел.
К весне я окончательно освоился в Литве. Постепенно я разработал порядок, который давал мне ощущение спокойствия и безопасности и помогал мне справляться с переменами. Каждое утро, перед самым рассветом, я просыпался, надевал что-нибудь теплое и свободное и шел в местный парк, где росло много дубов. Деревья тянулись ввысь, словно к самому небу, и меня успокаивала прогулка между их стволов по одинаковому и привычному маршруту в начале каждого дня. Вернувшись домой, я принимал душ и одевался на работу, потом шел по длинной крутой дороге, ведущей к центру, а там садился и пил кофе, пока женщины сплетничали между собой о личных делах, которые меня не интересовали. Нил уже несколько месяцев, с Рождества, страдал от болей в спине, которые становились все сильнее, несмотря на многочисленные визиты к врачам. В итоге, ему пришлось вернуться в США на лечение. Я взял на себя его уроки, и, таким образом, преподавал английский утром и вечером почти каждый день. Произошли и другие перемены – муж Бируты серьезно заболел, и ей пришлось оставить занятия, чтобы заботиться о нем. На обед я часто оставался в центре и перекусывал сэндвичами, которые приготовил дома, хотя иногда обедал в местном кафе с Жигинтасом, который работал недалеко от центра. После работы я покупал замороженные рыбные палочки, хлеб, сыр и другие необходимые вещи, а потом шел домой, готовил ужин и съедал его, а перед сном читал и смотрел телевизор. Я был не против оставаться в одиночестве чаще, чем раньше, но скучал по Бируте и надеялся вскоре снова ее увидеть.
Летом работы в центре почти не было, так как все учащиеся надолго уезжали отдыхать на море со своими семьями. У семьи Жигинтаса, как и у многих литовцев, был летний загородный домик, куда он пригласил и меня. Он проинструктировал меня, как доехать на автобусе до определенного места, и сказал, что дальше подберет меня на машине. Старый автобус дребезжал на ходу, а городское шоссе очень быстро закончилось, и начались длинные ухабистые дороги, окруженные полями и деревьями. Жигинтас дал мне название нужного населенного пункта, но я нигде не видел указателя и слишком нервничал, чтобы кого-нибудь спросить – поэтому просто сидел и надеялся, что приеду, куда надо. Через некоторое время автобус остановился возле группы деревянных домов, первых, увиденных мною за последние полчаса, так что я собрал всю свою смелость, встал и объяснил по-литовски, что я потерялся. Трое других пассажиров только молча посмотрели на меня. Я вышел из автобуса и начал мысленно считать, так как меня трясло, и я не знал, что делать. Потом ко мне подошел водитель и без слов показал на расписание, висевшее на остановке. Названия, которое дал мне Жигинтас, там не было. Я взглянул на часы: я опаздывал уже на целый час. Я вошел в первое же здание и по-литовски объяснил ситуацию женщине за стойкой. Она покачала головой и ничего не ответила. Я еще раз повторил то же самое, но она снова покачала головой. Тогда от отчаяния я спросил по-английски: «У вас есть телефон?» При слове «телефон» она вдруг кивнула и показала на черный аппарат в углу. Я подбежал к нему и набрал номер Жигинтаса. «Ты где?» – спросил он, и я сказал ему название, которое прочел на остановке. «Как ты там оказался? – спросил он, но тут же добавил: – Жди там, я за тобой приеду». Через полчаса он приехал на машине, и мы направились к его летнему дому. По дороге Жигинтас объяснил, что я оказался в одной из частей Литвы, где жили русские, которые не говорили по-литовски. Из-за задержки мой визит получился коротким, но я познакомился с семьей Жигинтаса, а также успел попробовать барбекю и искупаться в ближайшей речке.
Бирута тоже хотела, чтобы я приехал и погостил с ее семьей. Она познакомила меня со своей сестрой, которая писала стихи. За чашкой кофе она прочла нам несколько своих стихотворений, а потом мы вместе пошли гулять вдоль озера с чистой голубой водой. В безоблачном небе ярко светило солнце, и его лучи играли на воде яркими бликами. В конце дня Бирута позвала меня пройтись в одно место неподалеку, где можно было посидеть и полюбоваться закатом. Это была наша первая встреча за несколько недель и одновременно последняя, потому что мой волонтерский контракт заканчивался, и пора было возвращаться домой. Бирута сказала мне, что наша дружба очень много значит для нее и очень помогла ей в трудный период. Она сказала, что я очень вырос внутренне за то время, что она меня знает. Я тоже это чувствовал и уже некоторое время осознавал, что, когда я принял решение поехать в Литву, изменилась не только моя повседневная жизнь – я сам изменился и обновился неким образом. Мы молча сидели вместе, глядя на заходящее летнее солнце, и на сердце у нас не было тоски. Одно приключение заканчивалось, но мы знали, что другое вот-вот начнется.
@темы: переводы, born on a blue day, СА
-
-
26.08.2018 в 19:31