Глава 7
Половое созревание и избирательная немота
Это книга о женщинах, и многие, наверное, ожидают, что рано или поздно я буду говорить о месячных. Честно говоря, сначала это не приходило мне в голову. Эта биологическая функция доставляет неудобство всем женщинам, не только аспи. Среди опрошенных мной никто не считал эту тему достойной внимания. Но это важно по нескольким причинам. Месячные устраивают гормональную бурю в нашем организме. Некоторые аспи-девочки не выказывают явных признаков аутизма до этого времени. Мы можем просто казаться чувствительными или одаренными, но когда наступает период полового созревания, он все ставит с ног на голову, и аутизм проявляется в полной мере.
читать дальшеМесячные действительно усложняют и без того непростую ситуацию, в сочетании с растущими проблемами в общении и появлением прыщей. Поскольку у некоторых из нас нет подруг, нам не с кем поговорить об этом, и мы не можем разобраться, что происходит. Те нелепые ролики, что показывают в школе, вызывают лишь чувство стыда и не объясняют, что такое менструация и для чего она нужна.
«В школе у нас были уроки полового воспитания, но они были очень примитивными и не поясняли, каким образом мы, люди, приспособлены к размножению.» (Tina)
Окружающие тоже ничего не говорят прямо – месячные считаются чем-то неприличным и постыдным. Менструация – естественный биологический процесс, но общество придало ему моральный и религиозный подтекст, который только сбивает нас с толку. В западной культуре месячные долгое время назывались «проклятием» женщины, так как в христианстве считается, что они возникли, когда Бог наказал Еву за ее грех. В результате, женщина вынуждена испытывать чувство стыда лишь за то, что имеет здоровые репродуктивные органы, необходимые для продолжения рода. Так как аспи воспринимают все буквально, мы в полной мере переносим этот стыд на себя.
«Каждый раз, когда в школе мне нужно было сменить прокладку, я краснела от одной мысли. Мне казалось, все вокруг знают, что со мной, хотя, скорее всего, никто и не догадывался. Я испытывала сильнейший стыд и чувство вины за то, что было, на самом деле, вполне естественным.» (Elfinia)
Приносить в школу тампоны или прокладки и вовремя их менять – отдельная новая для нас задача, которая может превратиться в кошмар, дополнительно усугубляющийся болями. Мы не любим лишнего внимания – а во время месячных нам кажется, что все об этом знают, и это унизительно. Мы все время боимся протекания и каждые пять минут просимся выйти из класса. Мы можем испытывать стыд и смущение и из-за других физиологических процессов. Воспользоваться туалетом, когда кто-то находится в соседних кабинках, или даже высморкать нос кажется чем-то невыносимо постыдным. Многое зависит от наших родителей и от того, сколько информации они нам сообщат, чтобы подготовить нас и разъяснить происходящее. И от того, насколько открыты другие члены нашей семьи на этот счет.
Еще одно различие аутичных и неаутичных девочек в том, что неаутичные могут видеть в месячных признак расцветающей женственности, а аспи – воспринимать это как нежелательную помеху и слишком быстрое завершение детства.
Примерно в том же возрасте многие из нас начинают страдать от избирательной немоты, или ее приступы становятся более сильными и частыми. Немота вызывается сильной социальной тревогой. При контакте с людьми мы чувствуем себя, как олень в свете фар. Такие реакции, как ступор во время опасности, контролируются в мозгу миндалевидным телом, которое стимулируется у аспи при контакте с другими. Там, где нейротипичные люди видят безопасность в количестве, мы видим угрозу.
читать дальшеПрактические все аспи, которых я опрашивала, испытывали приступы немоты в каком-либо возрасте, а некоторые испытывают до сих пор. Временная потеря способности говорить сковывает и ум, и язык. Так бывает и у мужчин, и у женщин с СА, и это крайне неприятно для всех нас, а от женщин, опять же, ожидают гораздо большей общительности, чем от мужчин. Человек, который не отвечает, когда к нему обращаются, покажется или не в меру замкнутым, или невоспитанным, или его могут принять за умственно отсталого. В культуре, где больше ценится уверенность, чем внутренняя суть, это еще больше изолирует нас от других и заставляет испытывать чувство стыда.
«Часто бывает, что мой мозг «виснет», и я не могу подобрать слов. Иногда я понимаю, как нужно было ответить, лишь несколько дней спустя. В такие моменты моя способность поддерживать разговор просто отключается, и я вынуждена ограничиваться заученными, ничего не значащими фразами.» (Anemone)
«В детстве это случалось очень часто. Если на меня кто-то злился и кричал, я ничего не могла ответить. В горле стоял огромный болезненный ком, а во рту был металлический привкус. Я совершенно не могла говорить.» (Sam)
Немота не только лишает нас речи, но и мешает думать. У нас словно «заедает пластинку», и мы крутимся на одной и той же фразе, не в силах перескочить ее и двинуться дальше.
«Я могу в это время думать, но медленно. Я очень хочу что-то сказать, но не могу. Такое ощущение, словно нейронные пути забиваются информацией – как пробка на дороге. И полоса, отвечающая за речь, закрывается первой. Со временем я снова могу говорить, но тоже медленно. Нужно время, чтобы движение возобновилось с нормальной скоростью.» (Brandi)
Впервые немота коснулась меня еще в раннем детстве. В семье была нездоровая обстановка, дом был наполнен негативным эмоциями, иногда доходило до рукоприкладства. Иногда я не разговаривала со своими сестрами по несколько дней, но они или не замечали, или не придавали значения, так как были поглощены собственными проблемами. Какое-то время школа была спасением, пока не началась травля, и тогда у меня не осталось пристанища – мои любимые поля, куда я уходила раньше, были застроены новыми домами и магазинами. Немота достигла критического уровня в подростковом возрасте – особенно в присутствии старшеклассников, или тех, кто меня травил – но хуже всего было на школьных мероприятиях и вечеринках, где не было ни структуры, ни цели. Казалось, все остальные были спокойны и расслаблены, и знали, о чем говорить друг с другом, словно им выдали сценарий, а я единственная, кому приходилось импровизировать. Все это приводило меня в замешательство. Если я была в хорошем настроении, что случалось редко, я могла притворяться и изображать общительность. Но чаще всего это было мне не под силу. Начиналось с того, что я ощущала неловкость, словно была там лишней. Возможно, я чувствовала исходившую от кого-нибудь враждебность. Дискомфорт нарастал, и все тело охватывало оцепенение. Это влияло не только на речь – мои движения становились резкими и скованными. Мои мысли тоже застывали – я могла думать только о том, что мне здесь не рады. Мое неучастие в разговорах, вместо того, чтобы делать меня невидимой, чего мне бы хотелось, заставляло меня выделяться еще больше. Я не могла встать и уйти, так как буквально физически застывала на одном месте. Взгляды все чаще обращались на меня, как прожекторы. Иногда люди просто поглядывали озадаченно – что с ней такое? Я чувствовала себя, словно в клетке. Ко мне подходили, задавали вопросы, вынуждая говорить. К этому времени, я могла выдавить из себя только нечленораздельное мычание или повторять что-то сказанное другими. Или еще хуже, я начинала смеяться – нервным жутковатым смехом. Я мысленно начинала ругать себя: «Прекрати немедленно и успокойся, что с тобой не так?» К сожалению, если это начиналось, оно не прекращалось до тех пор, пока я не оказывалась вдали от тех людей и той обстановки, пока я не оставалась в одиночестве или с близкой подругой. Только тогда это состояние рассасывалось, медленно и болезненно. Постепенно это разрушало все мои дружеские отношения, потому что даже лучшим друзьям надоедает, что ты ведешь себя странно и позоришь себя, а заодно и их. Я чувствовала себя раздавленной, никчемной и даже готова была покончить с жизнью – я помню, как однажды на несколько секунд засунула голову в духовку. Я не знала, что со мной не так, и почему у других детей все иначе. Даже те, кого я считала «ботаниками», могли разговаривать, шутить и улыбаться, находясь в компании. Немота наполняла меня чувством сильнейшего стыда, унижения и отчужденности.
«На выходных знакомые пригласили меня в гости, но все время, что я там была, немота не отступала. Я ничего не могла сказать, только если мне не задавали конкретный вопрос, и даже тогда было сложно ответить, не заикаясь.» (Elle)
«Когда на меня обращено все внимание или в напряженной ситуации, я впадаю в ступор и не могу связать слова в предложение. Это хуже всего. Это мешает всем моим отношениям и бьет по самооценке.» (Bramble)
Ощущение парализованности во время немоты становилось все сильнее, и я дошла до того, что просто стала терять сознание. По словам доктора Стивена Эделсона из Центра изучения аутизма (2009), примерно каждый четвертый ребенок-аутист страдает от припадков в период полового созревания. В большинстве случаев, это субклинические припадки без явных конвульсий. Эти приступы и сами могут вызывать немоту. Я четко помню ощущение, словно мой мозг не получает достаточно кислорода. Когда у меня начались обмороки, даже моя мать стала обращать внимание. Мне сделали электроэнцефалограмму, но ничего не обнаружили, так как субклинические припадки не выявляются обычной ЭЭГ.
В те дни детей не водили к психологам и психотерапевтам, поэтому все осталось как есть. Примерно в то же время родственница, которая уделяла мне внимание больше других, сказала, что ей не нравится, кем я вырастаю, и решила самоустраниться из моей жизни. (Сейчас я думаю, что она сама была аспи, но ей гораздо больше повезло в жизни, и ей не хватало эмпатии.) Я осталась одна, с недиагностированным синдромом Аспергера, среди одноклассников, которых боялась, и безразличных учителей, в семье, которую нельзя было назвать семьей. Я не могла нормально разговаривать, нормально ходить (я размахивала руками во все стороны), я не могла выглядеть, как все, и не могла думать, как все. Я не была нормальной. Стоит ли говорить, что жизнь была адом, и немота была главным проклятием – абсолютно худшей частью моего детства и взросления. Я не знаю, что такое счастливое детство, и завидую тем, у кого оно было. По-хорошему завидую.
«Немота – на самом деле, моя самая большая проблема. Всегда ею была. Мне и без того трудно говорить быстро, потому что мой мозг не думает словами. Он думает картинками, звуками, образами. Когда я расстроена или нервничаю, мой механизм «перевода» ломается. Я думаю, думаю и думаю, но не могу преобразовать это в слова – и не могу транслировать свои мысли иным образом. Это мучает меня и обижает других, когда я не могу им ответить.» (Andi)
Алкоголь и наркотики не помогают. В подростковом возрасте, чтобы исправить свою социальную неуклюжесть и немоту, я решила прибегнуть к помощи алкоголя и наркотиков. Я хотела узнать, смогу ли я «освободить свой разум» и воспринимать мир иначе. Возможно, это был способ сравняться с остальными моими соседями. Травка не улучшила мои социальные навыки. На самом деле, стало только хуже. Мои приступы немоты и обмороки участились. Аспи-девочки и родители, будьте осторожны – мы слишком восприимчивы физически и психически, чтобы пробовать даже «легкие» наркотики. Они могут нанести сокрушительный удар по нашему здоровью.
В редких случаях, когда я действительно могла расслабиться и общаться в компании, я ощущала счастье, восторг и облечение. И сейчас, если человек меня настораживает или заставляет нервничать, это влияет на мою способность воспринимать его речь – мне становится трудно разобрать слова. В свою очередь, ухудшается и моя способность говорить, а мысли становятся мутными и замедленными. Теперь я использую это как некий радар – хотя я учусь общаться с более широким кругом людей, я стараюсь не общаться с теми, кто на меня так воздействует. Добрые, открытые, приветливые люди не лишают меня речи, и с ними я хочу находиться рядом. Многие люди с СА / аутизмом говорят, что мы обладаем «шестым чувством», которое, возможно, служит компенсацией или альтернативой обычному восприятию. Думаю, у меня есть детектор «нехороших» людей, и когда он улавливает такого человека, он не дает мне разговаривать с ним. Хотя иногда помолчать стоило бы им, а не мне.
«Немота длилась у меня лет до 25. Она возникала в присутствии незнакомых или враждебно настроенных людей и продолжалась, пока я находилась в их обществе. Когда возникает избирательная немота, я не могу формулировать мысли – это словно чернота внутри.» (Widders)
Немота – не то же самое, что нежелание разговаривать или отсутствие интереса. Мы не выбираем ее добровольно.
«Когда я не принимаю лекарства, я не могу говорить – только если односторонне рассказываю о своих интересах. Диалог отнимает много сил, за ним трудно уследить. Большую часть времени я провожу сама по себе, наедине со своими мыслями.» (Camilla)
Половое созревание и избирательная немота
Это книга о женщинах, и многие, наверное, ожидают, что рано или поздно я буду говорить о месячных. Честно говоря, сначала это не приходило мне в голову. Эта биологическая функция доставляет неудобство всем женщинам, не только аспи. Среди опрошенных мной никто не считал эту тему достойной внимания. Но это важно по нескольким причинам. Месячные устраивают гормональную бурю в нашем организме. Некоторые аспи-девочки не выказывают явных признаков аутизма до этого времени. Мы можем просто казаться чувствительными или одаренными, но когда наступает период полового созревания, он все ставит с ног на голову, и аутизм проявляется в полной мере.
читать дальшеМесячные действительно усложняют и без того непростую ситуацию, в сочетании с растущими проблемами в общении и появлением прыщей. Поскольку у некоторых из нас нет подруг, нам не с кем поговорить об этом, и мы не можем разобраться, что происходит. Те нелепые ролики, что показывают в школе, вызывают лишь чувство стыда и не объясняют, что такое менструация и для чего она нужна.
«В школе у нас были уроки полового воспитания, но они были очень примитивными и не поясняли, каким образом мы, люди, приспособлены к размножению.» (Tina)
Окружающие тоже ничего не говорят прямо – месячные считаются чем-то неприличным и постыдным. Менструация – естественный биологический процесс, но общество придало ему моральный и религиозный подтекст, который только сбивает нас с толку. В западной культуре месячные долгое время назывались «проклятием» женщины, так как в христианстве считается, что они возникли, когда Бог наказал Еву за ее грех. В результате, женщина вынуждена испытывать чувство стыда лишь за то, что имеет здоровые репродуктивные органы, необходимые для продолжения рода. Так как аспи воспринимают все буквально, мы в полной мере переносим этот стыд на себя.
«Каждый раз, когда в школе мне нужно было сменить прокладку, я краснела от одной мысли. Мне казалось, все вокруг знают, что со мной, хотя, скорее всего, никто и не догадывался. Я испытывала сильнейший стыд и чувство вины за то, что было, на самом деле, вполне естественным.» (Elfinia)
Приносить в школу тампоны или прокладки и вовремя их менять – отдельная новая для нас задача, которая может превратиться в кошмар, дополнительно усугубляющийся болями. Мы не любим лишнего внимания – а во время месячных нам кажется, что все об этом знают, и это унизительно. Мы все время боимся протекания и каждые пять минут просимся выйти из класса. Мы можем испытывать стыд и смущение и из-за других физиологических процессов. Воспользоваться туалетом, когда кто-то находится в соседних кабинках, или даже высморкать нос кажется чем-то невыносимо постыдным. Многое зависит от наших родителей и от того, сколько информации они нам сообщат, чтобы подготовить нас и разъяснить происходящее. И от того, насколько открыты другие члены нашей семьи на этот счет.
Еще одно различие аутичных и неаутичных девочек в том, что неаутичные могут видеть в месячных признак расцветающей женственности, а аспи – воспринимать это как нежелательную помеху и слишком быстрое завершение детства.
Примерно в том же возрасте многие из нас начинают страдать от избирательной немоты, или ее приступы становятся более сильными и частыми. Немота вызывается сильной социальной тревогой. При контакте с людьми мы чувствуем себя, как олень в свете фар. Такие реакции, как ступор во время опасности, контролируются в мозгу миндалевидным телом, которое стимулируется у аспи при контакте с другими. Там, где нейротипичные люди видят безопасность в количестве, мы видим угрозу.
читать дальшеПрактические все аспи, которых я опрашивала, испытывали приступы немоты в каком-либо возрасте, а некоторые испытывают до сих пор. Временная потеря способности говорить сковывает и ум, и язык. Так бывает и у мужчин, и у женщин с СА, и это крайне неприятно для всех нас, а от женщин, опять же, ожидают гораздо большей общительности, чем от мужчин. Человек, который не отвечает, когда к нему обращаются, покажется или не в меру замкнутым, или невоспитанным, или его могут принять за умственно отсталого. В культуре, где больше ценится уверенность, чем внутренняя суть, это еще больше изолирует нас от других и заставляет испытывать чувство стыда.
«Часто бывает, что мой мозг «виснет», и я не могу подобрать слов. Иногда я понимаю, как нужно было ответить, лишь несколько дней спустя. В такие моменты моя способность поддерживать разговор просто отключается, и я вынуждена ограничиваться заученными, ничего не значащими фразами.» (Anemone)
«В детстве это случалось очень часто. Если на меня кто-то злился и кричал, я ничего не могла ответить. В горле стоял огромный болезненный ком, а во рту был металлический привкус. Я совершенно не могла говорить.» (Sam)
Немота не только лишает нас речи, но и мешает думать. У нас словно «заедает пластинку», и мы крутимся на одной и той же фразе, не в силах перескочить ее и двинуться дальше.
«Я могу в это время думать, но медленно. Я очень хочу что-то сказать, но не могу. Такое ощущение, словно нейронные пути забиваются информацией – как пробка на дороге. И полоса, отвечающая за речь, закрывается первой. Со временем я снова могу говорить, но тоже медленно. Нужно время, чтобы движение возобновилось с нормальной скоростью.» (Brandi)
Впервые немота коснулась меня еще в раннем детстве. В семье была нездоровая обстановка, дом был наполнен негативным эмоциями, иногда доходило до рукоприкладства. Иногда я не разговаривала со своими сестрами по несколько дней, но они или не замечали, или не придавали значения, так как были поглощены собственными проблемами. Какое-то время школа была спасением, пока не началась травля, и тогда у меня не осталось пристанища – мои любимые поля, куда я уходила раньше, были застроены новыми домами и магазинами. Немота достигла критического уровня в подростковом возрасте – особенно в присутствии старшеклассников, или тех, кто меня травил – но хуже всего было на школьных мероприятиях и вечеринках, где не было ни структуры, ни цели. Казалось, все остальные были спокойны и расслаблены, и знали, о чем говорить друг с другом, словно им выдали сценарий, а я единственная, кому приходилось импровизировать. Все это приводило меня в замешательство. Если я была в хорошем настроении, что случалось редко, я могла притворяться и изображать общительность. Но чаще всего это было мне не под силу. Начиналось с того, что я ощущала неловкость, словно была там лишней. Возможно, я чувствовала исходившую от кого-нибудь враждебность. Дискомфорт нарастал, и все тело охватывало оцепенение. Это влияло не только на речь – мои движения становились резкими и скованными. Мои мысли тоже застывали – я могла думать только о том, что мне здесь не рады. Мое неучастие в разговорах, вместо того, чтобы делать меня невидимой, чего мне бы хотелось, заставляло меня выделяться еще больше. Я не могла встать и уйти, так как буквально физически застывала на одном месте. Взгляды все чаще обращались на меня, как прожекторы. Иногда люди просто поглядывали озадаченно – что с ней такое? Я чувствовала себя, словно в клетке. Ко мне подходили, задавали вопросы, вынуждая говорить. К этому времени, я могла выдавить из себя только нечленораздельное мычание или повторять что-то сказанное другими. Или еще хуже, я начинала смеяться – нервным жутковатым смехом. Я мысленно начинала ругать себя: «Прекрати немедленно и успокойся, что с тобой не так?» К сожалению, если это начиналось, оно не прекращалось до тех пор, пока я не оказывалась вдали от тех людей и той обстановки, пока я не оставалась в одиночестве или с близкой подругой. Только тогда это состояние рассасывалось, медленно и болезненно. Постепенно это разрушало все мои дружеские отношения, потому что даже лучшим друзьям надоедает, что ты ведешь себя странно и позоришь себя, а заодно и их. Я чувствовала себя раздавленной, никчемной и даже готова была покончить с жизнью – я помню, как однажды на несколько секунд засунула голову в духовку. Я не знала, что со мной не так, и почему у других детей все иначе. Даже те, кого я считала «ботаниками», могли разговаривать, шутить и улыбаться, находясь в компании. Немота наполняла меня чувством сильнейшего стыда, унижения и отчужденности.
«На выходных знакомые пригласили меня в гости, но все время, что я там была, немота не отступала. Я ничего не могла сказать, только если мне не задавали конкретный вопрос, и даже тогда было сложно ответить, не заикаясь.» (Elle)
«Когда на меня обращено все внимание или в напряженной ситуации, я впадаю в ступор и не могу связать слова в предложение. Это хуже всего. Это мешает всем моим отношениям и бьет по самооценке.» (Bramble)
Ощущение парализованности во время немоты становилось все сильнее, и я дошла до того, что просто стала терять сознание. По словам доктора Стивена Эделсона из Центра изучения аутизма (2009), примерно каждый четвертый ребенок-аутист страдает от припадков в период полового созревания. В большинстве случаев, это субклинические припадки без явных конвульсий. Эти приступы и сами могут вызывать немоту. Я четко помню ощущение, словно мой мозг не получает достаточно кислорода. Когда у меня начались обмороки, даже моя мать стала обращать внимание. Мне сделали электроэнцефалограмму, но ничего не обнаружили, так как субклинические припадки не выявляются обычной ЭЭГ.
В те дни детей не водили к психологам и психотерапевтам, поэтому все осталось как есть. Примерно в то же время родственница, которая уделяла мне внимание больше других, сказала, что ей не нравится, кем я вырастаю, и решила самоустраниться из моей жизни. (Сейчас я думаю, что она сама была аспи, но ей гораздо больше повезло в жизни, и ей не хватало эмпатии.) Я осталась одна, с недиагностированным синдромом Аспергера, среди одноклассников, которых боялась, и безразличных учителей, в семье, которую нельзя было назвать семьей. Я не могла нормально разговаривать, нормально ходить (я размахивала руками во все стороны), я не могла выглядеть, как все, и не могла думать, как все. Я не была нормальной. Стоит ли говорить, что жизнь была адом, и немота была главным проклятием – абсолютно худшей частью моего детства и взросления. Я не знаю, что такое счастливое детство, и завидую тем, у кого оно было. По-хорошему завидую.
«Немота – на самом деле, моя самая большая проблема. Всегда ею была. Мне и без того трудно говорить быстро, потому что мой мозг не думает словами. Он думает картинками, звуками, образами. Когда я расстроена или нервничаю, мой механизм «перевода» ломается. Я думаю, думаю и думаю, но не могу преобразовать это в слова – и не могу транслировать свои мысли иным образом. Это мучает меня и обижает других, когда я не могу им ответить.» (Andi)
Алкоголь и наркотики не помогают. В подростковом возрасте, чтобы исправить свою социальную неуклюжесть и немоту, я решила прибегнуть к помощи алкоголя и наркотиков. Я хотела узнать, смогу ли я «освободить свой разум» и воспринимать мир иначе. Возможно, это был способ сравняться с остальными моими соседями. Травка не улучшила мои социальные навыки. На самом деле, стало только хуже. Мои приступы немоты и обмороки участились. Аспи-девочки и родители, будьте осторожны – мы слишком восприимчивы физически и психически, чтобы пробовать даже «легкие» наркотики. Они могут нанести сокрушительный удар по нашему здоровью.
В редких случаях, когда я действительно могла расслабиться и общаться в компании, я ощущала счастье, восторг и облечение. И сейчас, если человек меня настораживает или заставляет нервничать, это влияет на мою способность воспринимать его речь – мне становится трудно разобрать слова. В свою очередь, ухудшается и моя способность говорить, а мысли становятся мутными и замедленными. Теперь я использую это как некий радар – хотя я учусь общаться с более широким кругом людей, я стараюсь не общаться с теми, кто на меня так воздействует. Добрые, открытые, приветливые люди не лишают меня речи, и с ними я хочу находиться рядом. Многие люди с СА / аутизмом говорят, что мы обладаем «шестым чувством», которое, возможно, служит компенсацией или альтернативой обычному восприятию. Думаю, у меня есть детектор «нехороших» людей, и когда он улавливает такого человека, он не дает мне разговаривать с ним. Хотя иногда помолчать стоило бы им, а не мне.
«Немота длилась у меня лет до 25. Она возникала в присутствии незнакомых или враждебно настроенных людей и продолжалась, пока я находилась в их обществе. Когда возникает избирательная немота, я не могу формулировать мысли – это словно чернота внутри.» (Widders)
Немота – не то же самое, что нежелание разговаривать или отсутствие интереса. Мы не выбираем ее добровольно.
«Когда я не принимаю лекарства, я не могу говорить – только если односторонне рассказываю о своих интересах. Диалог отнимает много сил, за ним трудно уследить. Большую часть времени я провожу сама по себе, наедине со своими мыслями.» (Camilla)
@темы: переводы, aspergirls, СА
-
-
19.06.2014 в 23:51Вот точно!