Глава 2
Постоянный товарищ по играм
– Джон Элдер, мы возвращаемся в Пенсильванию, – сообщил однажды отец, вернувшись с работы. В тот момент меня больше интересовала горсть серебряных долларов, которые я только обнаружил в ящике его стола. Монеты были старыми и тяжелыми, некоторые – конца 19-го века. Но отец продолжал говорить о переезде. Он забрал у меня из рук серебряный доллар и повторил:
– Джон Элдер, мы переезжаем!
То, что он забрал монету, возымело действие. Но вспоминая такие моменты, я понимаю, что родители были со мной не особенно ласковы. Хотели ли они вообще ребенка? Мне этого уже не узнать.
читать дальшеТеперь, когда мое внимание было обращено на отца, я спросил:
– Мы возвращаемся туда, где жили раньше?
– Нет, на этот раз в Питтсбург, – сказал он.
Как ему казалось, он нашел постоянную работу. В первый класс мне предстояло пойти уже в Питтсбурге, с новыми детьми. Мне было жаль расставаться со своим другом Джеффом, но в целом, в Сиэтле мне не очень нравилось, поэтому я не возражал.
Я кое-что усвоил в результате всех этих унижений от рук Ронни Ронсона, Чаки и прочих детей, с которыми я безуспешно пытался подружиться. Я начал понимать, что отличался от них. Но я не падал духом. Даже если я дефективный, я так просто не сдамся.
В Питтсбурге я наконец-то стал учиться, как заводить друзей. Теперь я знал, что дети и собаки – это разные вещи. Я больше не пытался погладить кого-то или потыкать палкой. А в девять лет на меня снизошло озарение.
Я понял, как нужно разговаривать с другими детьми.
Я сообразил, что когда кто-нибудь говорит: «Смотри, какой у меня грузовик», он ожидает ответа, который как-то связан с этой информацией. Вот что я отвечал раньше:
а) «У меня есть вертолет.»
б) «Я хочу печенья.»
в) «Моя мама сегодня сердится на меня.»
г) «Я катался на лошади, когда был на ярмарке.»
Я настолько привык жить в собственном мире, что говорил то, о чем думал в данный момент. Если я вспоминал, как катался на лошади, то не важно, говорят ли мне: «Смотри, какой у меня грузовик» или «Моя мама в больнице». Я все равно отвечал: «Я катался на лошади.» Чужие слова не меняли ход моих мыслей. Я как будто не слышал их. Хотя, на самом деле, слышал – я ведь отвечал. Но ответ не имел никакого смысла для того, кто со мной разговаривал.
Мое открытие изменило все это. Внезапно я понял, что правильным ответом, которого от меня ждут, будет:
д) «Классный грузовик! Можно его подержать?»
Более того, ответы «а», «б», «в» и «г» просто разозлят другого ребенка. В свете своих открытий, я понял, почему ковбои Ронни не хотели со мной разговаривать. Может быть, поэтому и Чаки меня игнорировала. (А может, она тоже была дефективной, как я. В конце концов, ей тоже нравились грузовики, и она смотрела в землю, когда я с ней разговаривал.)
С тех пор мои ответы перестали быть бессвязными – в большинстве случаев. Я не готов был стать душой компании, но мог поучаствовать в разговоре так, чтобы в воздухе не повисла звенящая тишина. Дела пошли на лад.
В каком-то смысле, взрослые помешали мне выяснить это раньше. Взрослые – а это были, в основном, члены семьи или друзья моих родителей – подходили ко мне и говорили что-нибудь, чтобы начать разговор. Если я отвечал невпопад, они никогда не заостряли на этом внимания. Они просто подыгрывали мне. Я не научился вести разговор, потому что они просто подстраивались под то, что я говорил. Ровесники же злились или обижались на меня.
Как этому учатся обычные дети? Они учатся, ориентируясь на реакцию других – то, к чему мой мозг не приспособлен. Позже я узнал, что люди с синдромом Аспергера не улавливают многие невербальные сигналы. Они плохо воспринимают жесты или выражения лица. По крайней мере, я не воспринимал. Я различал только крайние проявления эмоций, а когда дело доходило до крайностей, разговаривать, как правило, было уже поздно.
Вооружившись своими новообретенными способностями, я тут же начал заводить друзей. Я познакомился с сестрами Майерс, жившими через дорогу – Кристиной и Лизой. Я подружился с Ленни Персичетти, который жил через пять домов от нас. У нас сложилась команда – мы играли в прятки и строили крепости в лесу. Мы собирались в гараже за нашим домом, где парни постарше играли музыку. Мы гуляли по окрестностям, впервые без присмотра родителей. Ленни и я нашли развалины здания с какими-то древними механизмами в лесах Фрик-Парка. Мы могли исследовать что хотели.
Тем летом мы почувствовали себя большими. Мы были свободны. За нами никто не следил. Я был рад – внезапно оказалось, что я больше не одинок. А потом меня ждал еще один большой сюрприз.
– Джон Элдер, у меня будет малыш! – сообщила мама.
Я не знал, что ответить. Интересно, кто это будет – девочка? Я надеялся, что нет. Какой толк от младшей сестры. Лучше брат. Да. Младший брат! Мой собственный! Тогда у меня будет постоянный товарищ по играм.
Мамин живот становился все больше, и я мог послушать, как в нем шевелится ребенок. Это было здорово.
В день, когда он родился, пришел мамин брат Мерсер – он сидел со мной, пока родители были в больнице. Мне не терпелось увидеть своего брата. Наконец, дядя отвез меня туда, чтобы я мог на него посмотреть. Ему было всего несколько часов от роду.
– Кристофер Рихтер Робисон. Какой чудесный мальчик!
– Хочешь подержать его? – мама прижимала его к себе. Он был крошечный – меньше, чем я себе представлял.
– Он вырастет?
Вдруг он был карликом.
– Ты был таким же, когда родился, – сказала мама. В это было сложно поверить, но если я был такой мелюзгой, может быть, и он вырастет тоже.
Он был весь красный и почти не открывал глаз. Мама передала его мне. Я думал, он будет вырываться, как собака или кошка, но он ничего не делал. Я даже почти не чувствовал его, замотанного в одеяло. Это было совсем не похоже на то, когда держишь собаку. Мой собственный младший брат. Я был в полном восторге, но старался не показывать этого, чтобы его у меня не забрали.
Его принесли домой в желтом одеяле, и мама положила его в детскую кроватку, стоявшую напротив моей комнаты, в другом конце коридора. Я заглядывал туда и смотрел на него, но он ничего не делал. Иногда он смотрел на меня в ответ, но чаще всего просто спал. Он был забавный.
– Осторожно. Нужно придерживать ему головку.
Я крепко прижал его к себе, чтобы не выронить. Я всегда боялся, что у него переломится шея, как предупреждала мама. Но ничего не случилось.
Я посмотрел на него.
– Можешь что-нибудь сказать?
Он посопел.
– И это все?
Я нажал пальцем ему на нос – родители иногда так делали. Он закричал. Я быстро прислонил его к себе и начал качать. Он затих и снова стал сопеть.
– Я буду звать тебя Сопелка, – сказал я. Вот теперь у него было имя.
Я построил высокий кран из конструктора и стал поднимать кубики в его кроватку. Я подцеплял их прямо с пола и переносил к нему. Я рассчитывал, что он будет с ними играть, но он только смотрел.
– Гляди, Сопелка, я поднимаю для тебя кубики.
Он смотрел, как они движутся вверх и падают.
– Мама, смотри, я сделал кран для Сопелки! – мне было завидно, что она все время проводила с ним. Раньше она никогда меня не игнорировала.
– Это замечательно, Джон Элдер.
Мать подошла к его кроватке и похвалила мой кран. Я даже поднял несколько кубиков специально для нее, и она меня сфотографировала. Но ей не нравилось, как я его зову.
– Твоего брата зовут не Сопелка. Он Кристофер. Или Крис.
Она еще не поняла, что я никогда не буду звать его Кристофер или Крис. Тогда я сам еще этого не знал, но у меня почему-то всегда были проблемы с именами, если только я не придумал их сам.
Я позвал своих друзей посмотреть на брата.
– Это мой младший брат. Его зовут Сопелка.
Они были в восторге. Ни у кого из них не было новорожденного брата. Мне пока не удавалось заставить его что-то делать, но я знал, что он вырастет и научится разным вещам. Я им гордился.
Постоянный товарищ по играм
– Джон Элдер, мы возвращаемся в Пенсильванию, – сообщил однажды отец, вернувшись с работы. В тот момент меня больше интересовала горсть серебряных долларов, которые я только обнаружил в ящике его стола. Монеты были старыми и тяжелыми, некоторые – конца 19-го века. Но отец продолжал говорить о переезде. Он забрал у меня из рук серебряный доллар и повторил:
– Джон Элдер, мы переезжаем!
То, что он забрал монету, возымело действие. Но вспоминая такие моменты, я понимаю, что родители были со мной не особенно ласковы. Хотели ли они вообще ребенка? Мне этого уже не узнать.
читать дальшеТеперь, когда мое внимание было обращено на отца, я спросил:
– Мы возвращаемся туда, где жили раньше?
– Нет, на этот раз в Питтсбург, – сказал он.
Как ему казалось, он нашел постоянную работу. В первый класс мне предстояло пойти уже в Питтсбурге, с новыми детьми. Мне было жаль расставаться со своим другом Джеффом, но в целом, в Сиэтле мне не очень нравилось, поэтому я не возражал.
Я кое-что усвоил в результате всех этих унижений от рук Ронни Ронсона, Чаки и прочих детей, с которыми я безуспешно пытался подружиться. Я начал понимать, что отличался от них. Но я не падал духом. Даже если я дефективный, я так просто не сдамся.
В Питтсбурге я наконец-то стал учиться, как заводить друзей. Теперь я знал, что дети и собаки – это разные вещи. Я больше не пытался погладить кого-то или потыкать палкой. А в девять лет на меня снизошло озарение.
Я понял, как нужно разговаривать с другими детьми.
Я сообразил, что когда кто-нибудь говорит: «Смотри, какой у меня грузовик», он ожидает ответа, который как-то связан с этой информацией. Вот что я отвечал раньше:
а) «У меня есть вертолет.»
б) «Я хочу печенья.»
в) «Моя мама сегодня сердится на меня.»
г) «Я катался на лошади, когда был на ярмарке.»
Я настолько привык жить в собственном мире, что говорил то, о чем думал в данный момент. Если я вспоминал, как катался на лошади, то не важно, говорят ли мне: «Смотри, какой у меня грузовик» или «Моя мама в больнице». Я все равно отвечал: «Я катался на лошади.» Чужие слова не меняли ход моих мыслей. Я как будто не слышал их. Хотя, на самом деле, слышал – я ведь отвечал. Но ответ не имел никакого смысла для того, кто со мной разговаривал.
Мое открытие изменило все это. Внезапно я понял, что правильным ответом, которого от меня ждут, будет:
д) «Классный грузовик! Можно его подержать?»
Более того, ответы «а», «б», «в» и «г» просто разозлят другого ребенка. В свете своих открытий, я понял, почему ковбои Ронни не хотели со мной разговаривать. Может быть, поэтому и Чаки меня игнорировала. (А может, она тоже была дефективной, как я. В конце концов, ей тоже нравились грузовики, и она смотрела в землю, когда я с ней разговаривал.)
С тех пор мои ответы перестали быть бессвязными – в большинстве случаев. Я не готов был стать душой компании, но мог поучаствовать в разговоре так, чтобы в воздухе не повисла звенящая тишина. Дела пошли на лад.
В каком-то смысле, взрослые помешали мне выяснить это раньше. Взрослые – а это были, в основном, члены семьи или друзья моих родителей – подходили ко мне и говорили что-нибудь, чтобы начать разговор. Если я отвечал невпопад, они никогда не заостряли на этом внимания. Они просто подыгрывали мне. Я не научился вести разговор, потому что они просто подстраивались под то, что я говорил. Ровесники же злились или обижались на меня.
Как этому учатся обычные дети? Они учатся, ориентируясь на реакцию других – то, к чему мой мозг не приспособлен. Позже я узнал, что люди с синдромом Аспергера не улавливают многие невербальные сигналы. Они плохо воспринимают жесты или выражения лица. По крайней мере, я не воспринимал. Я различал только крайние проявления эмоций, а когда дело доходило до крайностей, разговаривать, как правило, было уже поздно.
Вооружившись своими новообретенными способностями, я тут же начал заводить друзей. Я познакомился с сестрами Майерс, жившими через дорогу – Кристиной и Лизой. Я подружился с Ленни Персичетти, который жил через пять домов от нас. У нас сложилась команда – мы играли в прятки и строили крепости в лесу. Мы собирались в гараже за нашим домом, где парни постарше играли музыку. Мы гуляли по окрестностям, впервые без присмотра родителей. Ленни и я нашли развалины здания с какими-то древними механизмами в лесах Фрик-Парка. Мы могли исследовать что хотели.
Тем летом мы почувствовали себя большими. Мы были свободны. За нами никто не следил. Я был рад – внезапно оказалось, что я больше не одинок. А потом меня ждал еще один большой сюрприз.
– Джон Элдер, у меня будет малыш! – сообщила мама.
Я не знал, что ответить. Интересно, кто это будет – девочка? Я надеялся, что нет. Какой толк от младшей сестры. Лучше брат. Да. Младший брат! Мой собственный! Тогда у меня будет постоянный товарищ по играм.
Мамин живот становился все больше, и я мог послушать, как в нем шевелится ребенок. Это было здорово.
В день, когда он родился, пришел мамин брат Мерсер – он сидел со мной, пока родители были в больнице. Мне не терпелось увидеть своего брата. Наконец, дядя отвез меня туда, чтобы я мог на него посмотреть. Ему было всего несколько часов от роду.
– Кристофер Рихтер Робисон. Какой чудесный мальчик!
– Хочешь подержать его? – мама прижимала его к себе. Он был крошечный – меньше, чем я себе представлял.
– Он вырастет?
Вдруг он был карликом.
– Ты был таким же, когда родился, – сказала мама. В это было сложно поверить, но если я был такой мелюзгой, может быть, и он вырастет тоже.
Он был весь красный и почти не открывал глаз. Мама передала его мне. Я думал, он будет вырываться, как собака или кошка, но он ничего не делал. Я даже почти не чувствовал его, замотанного в одеяло. Это было совсем не похоже на то, когда держишь собаку. Мой собственный младший брат. Я был в полном восторге, но старался не показывать этого, чтобы его у меня не забрали.
Его принесли домой в желтом одеяле, и мама положила его в детскую кроватку, стоявшую напротив моей комнаты, в другом конце коридора. Я заглядывал туда и смотрел на него, но он ничего не делал. Иногда он смотрел на меня в ответ, но чаще всего просто спал. Он был забавный.
– Осторожно. Нужно придерживать ему головку.
Я крепко прижал его к себе, чтобы не выронить. Я всегда боялся, что у него переломится шея, как предупреждала мама. Но ничего не случилось.
Я посмотрел на него.
– Можешь что-нибудь сказать?
Он посопел.
– И это все?
Я нажал пальцем ему на нос – родители иногда так делали. Он закричал. Я быстро прислонил его к себе и начал качать. Он затих и снова стал сопеть.
– Я буду звать тебя Сопелка, – сказал я. Вот теперь у него было имя.
Я построил высокий кран из конструктора и стал поднимать кубики в его кроватку. Я подцеплял их прямо с пола и переносил к нему. Я рассчитывал, что он будет с ними играть, но он только смотрел.
– Гляди, Сопелка, я поднимаю для тебя кубики.
Он смотрел, как они движутся вверх и падают.
– Мама, смотри, я сделал кран для Сопелки! – мне было завидно, что она все время проводила с ним. Раньше она никогда меня не игнорировала.
– Это замечательно, Джон Элдер.
Мать подошла к его кроватке и похвалила мой кран. Я даже поднял несколько кубиков специально для нее, и она меня сфотографировала. Но ей не нравилось, как я его зову.
– Твоего брата зовут не Сопелка. Он Кристофер. Или Крис.
Она еще не поняла, что я никогда не буду звать его Кристофер или Крис. Тогда я сам еще этого не знал, но у меня почему-то всегда были проблемы с именами, если только я не придумал их сам.
Я позвал своих друзей посмотреть на брата.
– Это мой младший брат. Его зовут Сопелка.
Они были в восторге. Ни у кого из них не было новорожденного брата. Мне пока не удавалось заставить его что-то делать, но я знал, что он вырастет и научится разным вещам. Я им гордился.
@темы: переводы, look me in the eye, СА