(продолжение)
Существует тесная связь между эпилепсией и сном. У страдающих эпилепсией нарушения сна встречаются чаще. Некоторые ученые полагают, что такие явления, как ночные кошмары или хождение во сне (сомнамбулизм), – это результат ночной судорожной активности мозга. Примерно лет с шести и до начала подросткового периода я тоже ходил во сне – иногда чаще, иногда реже. Сомнамбулизм возникает в первые три часа сна, когда мозговые волны спящего имеют увеличенную амплитуду, а сон глубок и лишен сновидений. Обычно человек, ходящий во сне, не реагирует, если с ним заговорить, а при пробуждении не помнит, что с ним было. В моем случае, я выбирался из кровати и начинал ходить по комнате по одному и тому же маршруту. Иногда я принимался стучать в стены или в дверь своей комнаты. Родители просыпались, приходили и аккуратно сопровождали меня обратно в кровать. Будить ходящего во сне не опасно для его здоровья, но это может напугать его и дезориентировать.
читать дальшеРодители приняли несколько мер предосторожности, чтобы со мной ничего не случилось. Каждый вечер они убирали все игрушки с полу и оставляли включенным свет в коридоре. Кроме того, они приделали дверцу наверху лестницы после того, как однажды я во сне спустился вниз и добрался до кухни, где меня и нашли – я пытался открыть дверь, ведущую в сад.
Неудивительно, что днем я часто ощущал себя полностью обессиленным и хотел только спать и ничего больше. В школе я нередко опускал голову на парту и засыпал прямо на уроке. Учителя, которым родители подробно рассказали о моих проблемах, всегда относились ко мне с пониманием и терпением. Часто бывало так, что, проснувшись через десять, двадцать или тридцать минут, я в растерянности обнаруживал, что класс пуст, а дети бегают на игровой площадке, но учительница помогала мне прийти в себя.
Разнообразные побочные эффекты моих лекарств сильно повлияли на мой первый год учебы в школе. Мне было трудно сосредоточиться, я быстро уставал. В классе я был последним, кто освоил алфавит. Моя учительница, миссис Лемон, поощряла меня разноцветными наклейками, когда я делал меньше ошибок в буквах. Я не испытывал стыда или неуверенности из-за того, что отставал от других детей; они просто не были частью моего мира.
Дважды в год вместе с отцом я посещал Вестминстерскую детскую больницу в Лондоне, где мне сканировали мозг, чтобы проверить мое состояние. Мы ехали на такси, прибывали, как обычно, сильно заранее а затем ждали, когда нас позовут. За эти годы я, должно быть, провел многие и многие часы, сидя в больничных коридорах.
Через три года было решено постепенно снять меня с противосудорожных препаратов. Мама паниковала от мысли, что эпилепсия может вернуться, но, к счастью, приступы больше не повторялись. Побочное действие лекарств сошло на нет, и моя успеваемость в школе улучшилась.
Не ясно, оказала ли эпилепсия какой-то длительный эффект на мой мозг и на то, как он работает. Во время моих детских приступов судорожная активность начиналась в левой височной доле. Некоторые исследователи предполагают, что савантические способности могут объясняться травмой левого полушария и, как следствие, компенсацией правого. Дело в том, что способности, которые чаще всего наблюдаются у савантов, связаны именно с правым полушарием – включая таланты, связанные с числами и вычислениями.
Однако, сложно сказать, является ли эпилепсия причиной или симптомом повреждения левого полушария. Возможно, мои приступы появились в результате уже существовавшего повреждения мозга, может быть, полученного еще при рождении.
По этой причине, оказалось, что мои особенности восприятия представляют интерес для ученых. Меня пригласили принять участие в эксперименте, который проходил в Центре исследования аутизма в Кембридже осенью 2004 года. Руководит центром Саймон Барон-Коэн, профессор психопатологии развития и ведущий специалист в области расстройств аутистического спектра.
Эксперимент проверял так называемую теорию слабой центральной когерентности, согласно которой люди, находящиеся в спектре аутизма, лучше воспринимают детали в ущерб общей информации, тогда как большинство людей обращают внимание, прежде всего, на контекст и общий смысл, часто упуская мелкие детали. Например, исследования говорят о том, что аутичные дети лучше узнают знакомые лица на фотографиях, если им показать только фрагмент лица (по сравнению с контрольной группой неаутичных детей).
В тесте Навона участникам предлагается распознать заданный образ, показанный на «локальном» или «глобальном» уровне. Когда я проходил тест, меня просили нажимать кнопку левой рукой, если я видел на экране букву А, и правой, если не видел. Изображения сменялись очень быстро, так что отвечать нужно было не задумываясь. В нескольких случаях я нажимал «нет», а секунду спустя мой мозг понимал, что расположение других букв образовывало собой форму А. Этот эффект называется зрительной интерференцией, он часто применяется в оптических иллюзиях. Для большинства людей доминирует глобальный образ – например, если им показать букву М, составленную из маленьких букв А, сначала они увидят М, тогда как А заметят не сразу. В моем же случае, как и в случае большинства аутичных людей, интерференция работает противоположным образом: мне сложно заметить очертания большой буквы, поскольку мой мозг автоматически сосредотачивается на отдельных деталях.
На рисунке слева показана буква А, состоящая из маленьких М, а справа - буква М, состоящая из маленьких А.
@темы:
переводы,
born on a blue day,
СА