В том же 1995 году я сдал аттестационные экзамены. Я получил максимальную оценку – «отлично с плюсом» – по истории, а также «отлично» по английскому языку, английской литературе, французскому и немецкому. По физике было только «хорошо», по столярному делу – «удовлетворительно». На предварительном экзамене по математике я оказался в числе лучших, но итоговый написал на «хорошо», потому что алгебра давалась мне с трудом. Я плохо понимал формулы, где вместо чисел, с которыми я имел синестетическую и эмоциональную связь, использовались буквы, никакого отклика во мне не вызывавшие. Именно поэтому в программе предуниверситетской подготовки я решил не заниматься математикой, а выбрал историю, французский и немецкий.
читать дальшеОдна из преподавателей французского, миссис Купер, помогла организовать мою первую поездку за границу – в Нант, прибрежный город на северо-западе Франции – когда мне было семнадцать. Учительница знала там семью, которая готова была приютить меня на это время. Прежде я никогда не нуждался в паспорте, поэтому его пришлось срочно оформлять перед полетом в середине лета. Помню, я очень нервничал из-за того, что мне придется одному, без своих близких, лететь на самолете и жить в другой стране. Но также я с радостью ждал возможности попрактиковаться во французском, и в итоге я неплохо справился. В течение этих десяти дней семья, где я гостил, относилась ко мне чрезвычайно тепло. Хозяева поддерживали мое желание говорить на французском, при этом понимая, что время от времени мне нужен покой. Все разговоры были en français – за игрой в настольный теннис, во время поездок на пляж и за неторопливыми обедами с большим количеством блюд из морепродуктов. Домой я вернулся в целости и сохранности, не считая того, что моя чувствительная кожа обгорела на солнце.
В то же лето в нашей школе появился немецкий мальчик по имени Йенс, который приехал сюда, чтобы улучшить свой английский. Поскольку я был единственным в классе, кто мог говорить по-немецки, он сидел со мной за одной партой и повсюду за мной ходил. Мне нравилось иметь товарища, с которым можно поговорить и скоротать время на переменах. Мы общались на смеси немецкого и английского. Йенс научил меня многим современным немецким словам, которых я не встречал раньше, например, Handy – «мобильный телефон» и Glotze – «телевизор». После того как он вернулся в Германию, мы стали поддерживать связь по электронной почте: он писал мне по-английски, а я отвечал по-немецки.
Взросление меняло меня – я становился выше ростом, а мой голос делался грубее. Родители научили меня пользоваться дезодорантом и бриться, хотя последнее оказалось для меня очень сложным и неприятным процессом, так что я часто отращивал длинную щетину. Всплеск гормонов влиял на то, как я воспринимал людей вокруг. Я не понимал, что такое чувства – они были чем-то, что просто случалось со мной, и зачастую как будто возникали из ниоткуда. Я лишь ощущал тягу быть к кому-то ближе и, не понимая близость как, прежде всего, эмоциональное понятие, подходил к другим ученикам на школьной площадке и вставал рядом настолько близко, что ощущал исходившее от их тел тепло. Я по-прежнему не понимал, что такое личное пространство, и не догадывался, что мое поведение может быть кому-то неприятно.
С одиннадцати лет я знал, что меня привлекают другие парни, хотя лишь несколько лет спустя осознал, что я «гей». Другие мои одноклассники интересовались девочками и много говорили о них, но это уже не делало меня большим изгоем, чем раньше – к тому времени я прекрасно понимал, что мой мир сильно отличается от их мира. Я никогда не стыдился своих чувств, потому что я их не выбирал; они были столь же спонтанны и столь же реальны, как другие физиологические следствия полового созревания. Все подростковые годы я был очень неуверен в себе из-за того, что меня дразнили, и из-за неспособности общаться со сверстниками, поэтому возможностей для свиданий у меня не было. В школе были уроки полового воспитания, но они не вызывали у меня интереса и не объясняли чувства, которые я испытывал.
Впервые я влюбился в шестнадцать лет, после того, как пошел в классы предуниверситетской подготовки. Мой класс был гораздо меньше, чем раньше – учеников было всего двенадцать – и среди новеньких оказался парень, который только что сюда переехал и так же изучал историю на продвинутом уровне, как и я. Он был высоким, общительным и уверенным в себе, хоть и появился в школе совсем недавно – во многом, он был полной моей противоположностью. Я странно себя ощущал, когда смотрел на него: у меня пересыхало во рту, желудок сжимался, а сердце начинало колотиться часто-часто. Поначалу мне было достаточно просто видеть его каждый день, хотя если он опаздывал, я не мог сосредоточиться на уроке и ждал, когда же он войдет в дверь.
Однажды я увидел, как он читает в школьной библиотеке, и сел за стол рядом с ним. Я так нервничал, что даже забыл представиться. К счастью, он узнал меня по классу и просто продолжил читать. Я так и сидел, не в силах произнести ни слова, все пятнадцать минут, пока не прозвенел звонок. Тогда мне пришла в голову мысль, что если я помогу ему с историей, мне будет намного проще с ним общаться. Страницу за страницей, я переписал весь конспект по истории за прошедший месяц и отдал ему, когда в следующий раз увидел его в библиотеке. Он удивился и спросил, почему я это делаю. Я ответил, что хочу помочь, поскольку он в школе недавно. Он взял тетрадь и поблагодарил меня. Я переписывал для него и другие конспекты, которые он принимал только после того, как я заверял его, что мне это совсем не трудно. Однако, он ни разу не пытался заговорить со мной как с другом или как-то провести со мной время. Я не находил себе места и вскоре написал о своих чувствах в короткой записке, которую и отдал ему в библиотеке на одной из перемен. Отдав ему записку, я сразу вышел, так как не в силах был смотреть, как он читает мои самые сокровенные мысли. Позже, в конце учебного дня, когда я шел к воротам, я увидел, как он стоит на дорожке, смотрит по сторонам и ждет. В глубине души мне хотелось развернуться и убежать, поскольку я все еще был не в состоянии встретиться с ним, но было поздно: он меня заметил. Мы стояли друг напротив друга и на короткий счастливый миг мне показалось, что он меня понял. Он вернул мне записку и сказал спокойно и мягко, что он не тот человек, каким я хотел бы его видеть. Он не был зол или расстроен и не спешил уйти; он стоял и терпеливо смотрел на меня, пока я не опустил голову и не ушел.
Вернувшись домой, я сделал то, что всегда делал в моменты грусти и растерянности – стал слушать любимую музыку, которая, помогала мне успокоиться. Моей любимой группой были The Carpenters, но я часто слушал и других исполнителей, например, Alison Moyet и The Beach Boys. Я легко переношу повторы, так что иногда я проигрывал в плеере одну и ту же песню по сто раз, слушая ее часами без перерыва.
Последние два учебных года были сложны и по другим причинам. Новая структура уроков и новые темы стали для меня большой неожиданностью, и мне было сложно к ним привыкнуть. По истории мы изучали совсем не то, что раньше, и мне это было совсем не интересно. Письменных заданий стало гораздо больше, и мне было трудно писать о событиях и идеях, о которых я мало что знал и которые меня не увлекали. Однако, с учителем истории, мистером Секстоном, у меня были прекрасные отношения – гораздо лучше, чем с кем-либо из сверстников. Он уважал мою любовь к предмету и после уроков любил поговорить со мной о тех областях истории, которые интересовали меня больше всего. Программа продвинутого уровня была довольно гибкой, занятий было меньше, а темы были более узкими, и так что я мог учиться в комфортном для себя темпе. Однако, к концу последней четверти я ощущал себя уставшим и неудовлетворенным. Я хорошо сдал итоговые экзамены, но это не давало мне ответа на вопрос, который к тому времени постоянно крутился у меня в голове: «Что дальше?»
читать дальшеОдна из преподавателей французского, миссис Купер, помогла организовать мою первую поездку за границу – в Нант, прибрежный город на северо-западе Франции – когда мне было семнадцать. Учительница знала там семью, которая готова была приютить меня на это время. Прежде я никогда не нуждался в паспорте, поэтому его пришлось срочно оформлять перед полетом в середине лета. Помню, я очень нервничал из-за того, что мне придется одному, без своих близких, лететь на самолете и жить в другой стране. Но также я с радостью ждал возможности попрактиковаться во французском, и в итоге я неплохо справился. В течение этих десяти дней семья, где я гостил, относилась ко мне чрезвычайно тепло. Хозяева поддерживали мое желание говорить на французском, при этом понимая, что время от времени мне нужен покой. Все разговоры были en français – за игрой в настольный теннис, во время поездок на пляж и за неторопливыми обедами с большим количеством блюд из морепродуктов. Домой я вернулся в целости и сохранности, не считая того, что моя чувствительная кожа обгорела на солнце.
В то же лето в нашей школе появился немецкий мальчик по имени Йенс, который приехал сюда, чтобы улучшить свой английский. Поскольку я был единственным в классе, кто мог говорить по-немецки, он сидел со мной за одной партой и повсюду за мной ходил. Мне нравилось иметь товарища, с которым можно поговорить и скоротать время на переменах. Мы общались на смеси немецкого и английского. Йенс научил меня многим современным немецким словам, которых я не встречал раньше, например, Handy – «мобильный телефон» и Glotze – «телевизор». После того как он вернулся в Германию, мы стали поддерживать связь по электронной почте: он писал мне по-английски, а я отвечал по-немецки.
Взросление меняло меня – я становился выше ростом, а мой голос делался грубее. Родители научили меня пользоваться дезодорантом и бриться, хотя последнее оказалось для меня очень сложным и неприятным процессом, так что я часто отращивал длинную щетину. Всплеск гормонов влиял на то, как я воспринимал людей вокруг. Я не понимал, что такое чувства – они были чем-то, что просто случалось со мной, и зачастую как будто возникали из ниоткуда. Я лишь ощущал тягу быть к кому-то ближе и, не понимая близость как, прежде всего, эмоциональное понятие, подходил к другим ученикам на школьной площадке и вставал рядом настолько близко, что ощущал исходившее от их тел тепло. Я по-прежнему не понимал, что такое личное пространство, и не догадывался, что мое поведение может быть кому-то неприятно.
С одиннадцати лет я знал, что меня привлекают другие парни, хотя лишь несколько лет спустя осознал, что я «гей». Другие мои одноклассники интересовались девочками и много говорили о них, но это уже не делало меня большим изгоем, чем раньше – к тому времени я прекрасно понимал, что мой мир сильно отличается от их мира. Я никогда не стыдился своих чувств, потому что я их не выбирал; они были столь же спонтанны и столь же реальны, как другие физиологические следствия полового созревания. Все подростковые годы я был очень неуверен в себе из-за того, что меня дразнили, и из-за неспособности общаться со сверстниками, поэтому возможностей для свиданий у меня не было. В школе были уроки полового воспитания, но они не вызывали у меня интереса и не объясняли чувства, которые я испытывал.
Впервые я влюбился в шестнадцать лет, после того, как пошел в классы предуниверситетской подготовки. Мой класс был гораздо меньше, чем раньше – учеников было всего двенадцать – и среди новеньких оказался парень, который только что сюда переехал и так же изучал историю на продвинутом уровне, как и я. Он был высоким, общительным и уверенным в себе, хоть и появился в школе совсем недавно – во многом, он был полной моей противоположностью. Я странно себя ощущал, когда смотрел на него: у меня пересыхало во рту, желудок сжимался, а сердце начинало колотиться часто-часто. Поначалу мне было достаточно просто видеть его каждый день, хотя если он опаздывал, я не мог сосредоточиться на уроке и ждал, когда же он войдет в дверь.
Однажды я увидел, как он читает в школьной библиотеке, и сел за стол рядом с ним. Я так нервничал, что даже забыл представиться. К счастью, он узнал меня по классу и просто продолжил читать. Я так и сидел, не в силах произнести ни слова, все пятнадцать минут, пока не прозвенел звонок. Тогда мне пришла в голову мысль, что если я помогу ему с историей, мне будет намного проще с ним общаться. Страницу за страницей, я переписал весь конспект по истории за прошедший месяц и отдал ему, когда в следующий раз увидел его в библиотеке. Он удивился и спросил, почему я это делаю. Я ответил, что хочу помочь, поскольку он в школе недавно. Он взял тетрадь и поблагодарил меня. Я переписывал для него и другие конспекты, которые он принимал только после того, как я заверял его, что мне это совсем не трудно. Однако, он ни разу не пытался заговорить со мной как с другом или как-то провести со мной время. Я не находил себе места и вскоре написал о своих чувствах в короткой записке, которую и отдал ему в библиотеке на одной из перемен. Отдав ему записку, я сразу вышел, так как не в силах был смотреть, как он читает мои самые сокровенные мысли. Позже, в конце учебного дня, когда я шел к воротам, я увидел, как он стоит на дорожке, смотрит по сторонам и ждет. В глубине души мне хотелось развернуться и убежать, поскольку я все еще был не в состоянии встретиться с ним, но было поздно: он меня заметил. Мы стояли друг напротив друга и на короткий счастливый миг мне показалось, что он меня понял. Он вернул мне записку и сказал спокойно и мягко, что он не тот человек, каким я хотел бы его видеть. Он не был зол или расстроен и не спешил уйти; он стоял и терпеливо смотрел на меня, пока я не опустил голову и не ушел.
Вернувшись домой, я сделал то, что всегда делал в моменты грусти и растерянности – стал слушать любимую музыку, которая, помогала мне успокоиться. Моей любимой группой были The Carpenters, но я часто слушал и других исполнителей, например, Alison Moyet и The Beach Boys. Я легко переношу повторы, так что иногда я проигрывал в плеере одну и ту же песню по сто раз, слушая ее часами без перерыва.
Последние два учебных года были сложны и по другим причинам. Новая структура уроков и новые темы стали для меня большой неожиданностью, и мне было сложно к ним привыкнуть. По истории мы изучали совсем не то, что раньше, и мне это было совсем не интересно. Письменных заданий стало гораздо больше, и мне было трудно писать о событиях и идеях, о которых я мало что знал и которые меня не увлекали. Однако, с учителем истории, мистером Секстоном, у меня были прекрасные отношения – гораздо лучше, чем с кем-либо из сверстников. Он уважал мою любовь к предмету и после уроков любил поговорить со мной о тех областях истории, которые интересовали меня больше всего. Программа продвинутого уровня была довольно гибкой, занятий было меньше, а темы были более узкими, и так что я мог учиться в комфортном для себя темпе. Однако, к концу последней четверти я ощущал себя уставшим и неудовлетворенным. Я хорошо сдал итоговые экзамены, но это не давало мне ответа на вопрос, который к тому времени постоянно крутился у меня в голове: «Что дальше?»
@темы: переводы, born on a blue day, СА
-
-
17.07.2018 в 12:51