Wanderers - a short film by Erik Wernquist from Erik Wernquist on Vimeo.

@темы: космос

---

Скажу честно, я не большой поклонник фан-арта. Но попадаются иногда действительно замечательные вещи.



Страница автора: viaestelar.deviantart.com/
У нее много рисунков не только по Мору, но и другим играм - Фаренгейту и Халфе, в частности. Но по Мору, на мой взгляд, самые удачные.

@темы: картинки, IPL, игры

---

"Look Me In The Eye" Глава 10

Глава 10
Уборка мусора

Я уже долгое время размышлял о том, как сбежать из родительского дома. Когда мне было пятнадцать, отец купил себе мотоцикл, чтобы ездить на работу. Мне он его не давал, но это навело меня на мысль о собственном байке. Я стал спрашивать всех своих знакомых, не продают ли они мотоцикл. Я искал дешевые мотоциклы в газетных объявлениях. И, наконец, нашел. «Хонда Дрим» 1966 года за двадцать пять долларов. Когда я смог привести его в рабочее состояние, у меня наконец появилась возможность сбежать, хотя бы временно. Именно с этой мыслью я отправился вместе с родителями на вечеринку к их другу Уолтеру Хендерсону по поводу его сорокалетия. На публике родители всегда вели себя идеально, поэтому я знал, что они на меня не набросятся. А если и начнется что-то странное, в центре города от них будет гораздо легче улизнуть и затеряться.
Родители редко что-то делали вдвоем. Однако, они оба дружили с Хендерсонами, поэтому на день рождения Уолтера отправились вместе. Мне Уолтер тоже был симпатичен – по крайней мере, то, что я о нем знал. Он преподавал английский в Амхерстском колледже и носил коричневый вельветовый пиджак. С ним всегда было интересно поболтать, и он, казалось, относился ко мне со сдержанным вниманием. Так или иначе, родителям почему-то очень хотелось, чтобы я пошел на эту вечеринку.
Раньше я никогда не бывал на преподавательских банкетах. Они предназначались для взрослых – как правило, это были друзья моих родителей. Некоторые были приятными людьми, другие казались самодовольными и заносчивыми, и быстро начинали меня бесить. Я знал, что меня считают изгоем, но прекрасно видел, что кое-кто из этих взрослых, с милой улыбкой говоривших мне, какой я пропащий человек, сам был ни на что не годен. А мой опыт общения с музыкантами показал мне, что в мире есть места, где изгоям рады.
Мать сказала:
– Джон Элдер, ты очень нравишься Уолтеру и Аннет. Они хотят видеть тебя на своей вечеринке.
«Может, и нравлюсь», – подумал я. – «А может, они думают, что я повеселю гостей, потому что я странный.» Да, вот это было более вероятно.
Отец добавил:
– Решать тебе, сын, но они действительно тебя пригласили. Если ты будешь игнорировать приглашения, тебя перестанут куда-нибудь звать.
Как будто меня до этого много звали.
Я согласился, но поехал не вместе с ними, а на своем мотоцикле. Когда мы прибыли, во дворе у Уолтера уже собралась внушительная толпа. Там был натянут тент, стоял стол с едой и даже был приглашен какой-то ансамбль. Все присутствующие были одеты лучше меня. «Наверняка у них хорошее образование, достойная работа, семья», – подумал я. Но потом решил: «Одежда на мне чистая. И душ я принимаю каждый день. Я ничем не хуже их.»
Уолтер по такому случаю распечатал визитки. Одну из них он мне вручил, когда мы приехали. На ней было написано:

Уолтер Хендерсон, 40 лет
Лектор – 40 разных тем
Путешественник – 40 разных стран
Кулинар – 40 разных блюд
Любовник – 40 разных женщин

Я сразу понял, что эта вечеринка будет мне по душе.
Я не знал, чем заняться, поэтому просто стоял на месте. Аннет заметила меня и повела знакомиться с кем-то из ее друзей. Полагаю, действовала она из благих побуждений. Представив нас друг другу, она поспешила к следующему гостю. Ее знакомый Джордж оказался пафосного вида профессором, который попытался завести со мной беседу.
– У нас есть сын, примерно твой ровесник, – сообщил он мне. – Мы очень им гордимся. Осенью он пойдет в Гарвард.
В это время мимо шла еще одна пара, и женщина сказала:
– А наша Джанет решила идти в колледж Смита. Так что еще четыре года она будет рядом с нами! А ты чем занимаешься?
И все трое устремили взгляды на меня.
Я ничем особенным не занимался. И уж точно не собирался в Гарвард. На самом деле, я оказался в парадоксальном положении – у меня было 99 процентов в тестах на уровень интеллекта, но при этом я вылетел из школы.
Я был уверен, что данную публику не впечатлит моя растущая репутация среди местных музыкантов, поэтому промолчал об этом.
– Вообще-то у меня уже есть работа, – сказал я.
– Правда? И какая же? – этот вопрос задал Терстон, еще один знакомый Аннет. Терстон, декан Амхерстского колледжа, давно мог не беспокоиться о своей карьере. Он стоял с бокалом в руке и снисходительно улыбался. Вероятно, думал, как там его сыночек в Йеле.
– Я работаю в сфере утилизации отходов. В Спрингфилде. Меня поставили в самые низы, чтобы я хорошо освоил это дело. Езжу на мусоровозе по Норт-Энду.
– Ты хочешь сказать, что ты мусорщик? – спросил кто-то вежливо, но с недоверием. Обычно мусорщики обычно не бывают на вечеринках университетских профессоров. Они приходят позже и опустошают мусорные баки. А не веселятся вместе с теми, кто превосходит их по интеллекту.
Я улыбнулся в ответ.
– Мы не называем себя мусорщиками. Мы – санитарные инженеры.
К этому времени в разговор вступил еще один пожилой мужчина. Я его не знал, но судя по уложенным волосам, твидовому пиджаку и галстуку-бабочке он явно имел дело не с мусором.
– Я инженер. И восемь лет ради этого учился. Не думаю, что какой-то мусорщик имеет право называть себя инженером.
Я решил сменить тему.
– Знаете, чего мы только там не насмотрелись. На прошлой неделе один мой приятель нашел мертвого младенца в ящике за общежитием колледжа.
Все пораженно умолкли, и вокруг меня повисла полная тишина.
– Говорят, его родила одна из студенток. Никто не знает, почему она его выбросила. У нее папаша – президент одной крупной фирмы. Но ее все равно посадили.
Возле меня собралось уже шесть человек. Я заставил их призадуматься. Способны ли их детишки на такое? Одна из женщин выдавила улыбку и сказала:
– Наверное, нелегко работать в любую погоду.
– Погода – это еще не проблема. Погода – ерунда. А вот о стаях диких собак и бандах беспризорников стоит беспокоиться.
– Беспризорников? – удивились они.
– Они попадаются в районах победнее. Двое недавно стукнули одного из наших по башке пивной бутылкой с гравием. Чуть не убили. Хуже всего, когда их несколько. Бывает, что и с ножами.
Похоже, мои слушатели были шокированы.
– А полиция не может выделить вам сопровождение? – спросил кто-то.
– Полиции наплевать. У них других проблем хватает. Город немаленький, в конце концов. Мы стали носить с собой резиновые дубинки. Оружие нам не разрешают. А некоторые парни вешают мотоциклетные цепи на шею. Когда размахиваешь цепью, никакая шпана с ножом к тебе не подберется.
Я дал им переварить эту информацию. Теперь они увидят мусорщиков в новом свете. Они смотрели на меня с ужасом, но ничего не могли поделать. Такого развлечения на их вечеринках еще не бывало.
– А что твои родители думают насчет твоей работы?
– Им хотелось, чтобы я пошел на врача, но когда я сказал им, сколько зарабатывает мой босс, они прониклись. У него больше денег, чем у любого доктора, которого я знаю. Так что, наверное, они мной гордятся.
– Откуда же у твоего босса столько денег? – спросил недавно подошедший гость с внешностью книжного червя.
– Чаевые. Мы повсюду получаем чаевые.
– Никогда о таком не слышала. Кто дает чаевые мусорщикам? Я никогда так не делаю, – говорившая женщина, похоже, была уверена в своих словах. Мусорщикам чаевые не положены.
– Ну, вы же не хотите, чтобы вся гадость из бака посыпалась на ваше крыльцо, когда мусорщик будет забирать его – тогда и нужны чаевые. А если такой бак упадет на вашу машину, тоже мало не покажется. Но если водителю мусоровоза дать денег, можете быть уверены, что этого не случится. А если вы владеете рестораном, без хороших чаевых тем более никуда, иначе ваша помойка переполнится, заведутся крысы, и санинспекция вас прикроет.
Вдохновленный их шокированным безмолвием, я продолжил.
– Вы не слышали о том кафе на Бостон-роуд? У них на кухне кишели крысы. Маленькая девочка пошла в туалет, и ее покусали. Жуткое было зрелище, все руки изгрызены. А ей всего девять лет. Эта забегаловка, наверное, никогда не откроется заново. Они не заплатили своему санитарному инженеру, и вот что случилось.
– Извини-ка, можно тебя на секундочку? – сказала Аннет. Она и моя мать заметили, что я развлекаю гостей. Они поманили меня в сторону. Я пошел к столу, взял блюдо с креветками, которых оставалось всего одиннадцать, и стал есть. Я отлично проводил время.
– Джон Элдер, что ты делаешь? Нельзя так морочить людям головы! Они же тебе верят!
– Ну, вы же сами меня пригласили.
И это правда. Но больше ни за что не пригласят.
– Аннет, у меня к тебе вопрос. Что легче погрузить в мусоровоз? Гору шаров для боулинга или гору мертвых младенцев?
– Не знаю, – мрачно сказала она.
– Младенцев. Можно использовать вилы.
Аннет и мать выглядели так, словно их сейчас стошнит. Обе они уже жалели, что позвали меня сюда. Но я не беспокоился. Я был уверен, что Уолтер счел бы все это хорошей забавой. Я доел последнюю креветку.
– Я пойду извинюсь перед вашими друзьями. Погодите здесь.
И я вернулся к компании новоиспеченных знатоков мусорного бизнеса.
– Извините, люди, но мне пора. Только что звонили с работы, срочное дело. Кто-то из конкурентов забросал наш мусоровоз бутылками с горючей смесью. Всех нас вызывают. Увидимся.
С этими словами я быстро направился к своему мотоциклу, надел шлем и кожаную куртку и завел мотор. Из-под заднего колеса полетели мелкие клочья травы. Уезжая, я смотрел, как в боковом зеркале уменьшаются фигурки моих чокнутых родителей и их друзей.

@темы: переводы, look me in the eye, СА

---

"...А второй замысел — игра про язык. Там сюжет такой, что наступает очень странная форма апокалипсиса — лингвистическая. Сначала начинает умирать язык традиционный. Что значит умирать? Слова внезапно перестают нести некую функцию логоса, то есть я что-то говорю-говорю-говорю, а ты понимаешь, что это всё неправда, неправда не потому, что я тебе вру, а потому что это не имеет никакого отношения к действительности, даже если я сам в это верю. Слова обесценились как выразители смысла. Осталось некое сотрясение воздуха. И это происходит со всеми языками. С английским, французским, китайским, тувинским… Из-за чего наступает какой-то грандиозный социальный апокалипсис. Общество разваливается. Коммуникации невозможны. В какой-то день люди просыпаются и понимают, что появился другой язык — настоящий. И каждому человеку раздали… как в «Королевской битве». Кому-то автомат, кому-то веер. Раздали некий багаж слов. Этого истинного языка. Кому-то триста, кому-то пять тысяч, кому-то сто тысяч. Кто-то родился с тем, что он может постоянно говорить истинным языком, это Избранные, которые сразу же начинают скрываться, потому что за ними начинается охота. Вот ты произнесешь свой лимит, в триста слов, причем ты можешь как-то его считать, контролировать. Есть слова уже заранее готовые, есть слова-бланки, которым ты можешь дать любое значение. <...>
И люди начинают с этим как-то жить. Начинается торговля словами. Начинается фальшивое изготовление этих слов, появляются люди, которые говорят, что умеют их крафтить, потому что никто ничего не понимает. И в этой мутной воде начинают ловить рыбку самые разные авантюристы. Правительство начинает охоту за людьми, которые умеют говорить истинной речью постоянно и много, потому что надо как-то воздействовать на население, потому что никакие ни письменные, ни устные коммуникативные акты уже не могут влиять на людей. Начинается политический кризис. Нужна пропаганда, для пропаганды нужны эти люди, они уж начинают чувствовать себя как первые христиане. Уходят в подполье, начинают скрываться, потому что они понимают, что нужны всем. Кто-то начинает их убивать, потому что остервенелые люди чувствуют, что это какие-то демоны. Они чувствуют, что случившееся губит нашу вселенную, и воспринимают их как некое зло, и в носителях нового языка они видят агентов этого зла. И начинается охота на ведьм, безумствующая толпа начинает их линчевать… Это всё у меня пока довольно сыро, но сама идея мне нравится. Сделать такую вот — рпг о коммуникациях…"

Upd: Запостила без всяких пояснений, но, на самом деле, это отрывок из интервью Николая Дыбовского, главы студии Ice-Pick Lodge. Вытащила из своих архивов)

@темы: IPL, игры

---

А ведь я уже год веду этот дневник. Удивительно.
На самом деле, этим словом можно охарактеризовать весь год. Удивительно - все то, что происходило за это время и продолжает происходить. Во многом как раз благодаря дневникам, а еще точнее - людям, которые здесь.

Заодно, поскольку за недавние дни случился некоторый наплыв читателей - всех приветствую) И да, видеть новые имена в списке - для меня тоже каждый раз удивительно. И важно.

Как и то, что прежние имена никуда не деваются.

И пока я совсем не ударилась в пафос... Просто спасибо вам всем.
Кажется, все-таки ударилась.

---

"Look Me In The Eye" Глава 9, часть 2

Пора было решать, что делать дальше, раз уж я оказался пятнадцатилетним и самостоятельным. Я отправился в лес поразмыслить, как делал когда-то в детстве.
Я всегда любил природу, и теперь, когда школа осталась позади, казалось, в моем распоряжении все время в мире. Была весна, и я часто бродил в одиночестве, думая о дальнейшей жизни. Я сутками не возвращался домой, ночуя под деревьями и в заброшенных сторожках, которые находил в лесу.
Однажды я шел по молодой сосновой рощице в нескольких милях от дома, как вдруг откуда-то прогремел голос:
– Стой, где стоишь!
Я нырнул под ближайшие ветки. В любом направлении на мили отсюда не должно было быть ни единой живой души.
Тем не менее, в двадцати футах передо мной сидел лохматый парень в армейском камуфляже и грел кофейник над маленьким костром.
«Что за черт…»
Я встал на месте.
Он расположился посреди небольшой поляны. Я разглядел стоявшую за его спиной зеленую палатку. Оружия на виду не было. И не похоже, чтобы с ним был кто-то еще.
– Ты совсем еще пацан. Что ты тут делаешь?
Я не считал себя «пацаном», но он был старше и крупнее и, похоже, обитал в этом лесу. Я подумал, не лучше ли убежать, но видимой угрозы, кажется, не было. Я решил ответить.
– Я живу тут, – сказал я. – В паре миль отсюда. А ты сам почему здесь?
– Тоже живу, – ответил он. – Вот прямо здесь.
– В лесу?
Мне не доводилось встречать взрослых, которые жили в палатках.
– Пока что. Бывали места и похуже, – сказал он. – Ты садись.
Я сел, и он начал говорить.
Пол рассказал мне, что он ветеран Вьетнама. Его подстрелили, и нога его плохо слушалась. Покинув службу, он путешествовал по стране и жил тем, что даст земля. Я уже им восхищался.
– Пить будешь? – спросил он. Я не был уверен, что именно он предлагает, но кивнул. Он открыл маленькую стеклянную бутылочку, на вид как будто с газированным напитком. Я сделал глоток и чуть было не выплюнул, но сдержался, потому что хотел произвести впечатление.
– Что это? – спросил я. Я знал, что пить виски считалось признаком взрослости, хотя на вкус он та еще гадость. Может, и с этим так же.
– Хинная вода! – радостно сказал он, словно это что-то всем известное и, к тому же, хорошее. К тому времени, я знал все распространенные виды алкоголя. Водка. Виски. Ром. Текила. Бурбон. О хинной воде я не слышал ни разу.
– Пристрастился к ней во Вьетнаме, – пояснил он. – Спасает от малярии.
Я никогда не слышал, чтобы в Новой Англии кто-то болел малярией. «Может, это одна из тех редких болезней, типа менингита», – подумал я. – «Значит, это вроде как целебная вода.» Я сделал еще глоток. Я читал о том, как людям пришлось сражаться с малярией, чтобы построить Панамский канал. Я смотрел по сторонам, потягивая хинную воду и мысленно сравнивая леса Шутсбери с джунглями Центральной Америки.
Пол жил вдали от дорог, имея при себе лишь вещмешок и армейскую палатку. Под скамью он приспособил бревно и сидел возле маленького костерка, обложенного кольцом из камней, где грелся старый кофейник. Чем он питался?
– Я живу с земли и побираюсь в городе, – сказал он. Так или иначе он, похоже, не бедствовал, потому что вид у него был здоровый.
– Почему ты не построишь себе жилище? – спросил я.
– Я не хочу осесть, – сказал он. – Мне нужно, чтобы я мог тронуться с места в любую минуту.
Он действительно не строил укрытий. Казалось, никакая погода его не берет.
Я всегда думал, что знаю, как жить в лесу, но Пол показал мне, как многому мне еще нужно научиться. Он умел ловить зайцев в силки и готовить из них рагу. А на завтрак поймал форель. Мало того, он знал, где в мусорных ящиках можно найти совсем свежие овощи и хлеб. До знакомства с ним я даже не представлял, сколько всего можно отыскать на помойках такого городка, как наш.
От Пола я узнал, как ловить рыбу с помощью пневматического ружья. Это оказалось на удивление просто, если, конечно, вы меткий стрелок. Вы садитесь на берегу озера с ружьем наготове. В идеале лучше сидеть на дереве, футах в десяти над землей, чтобы видеть озеро сверху. Затем бросаете хлебные крошки в воду. Когда рыба подплывает за ними, вы в нее стреляете. Это намного проще, чем удить ее, хотя требует твердой руки.
– Я стреляю пулями из дробовика, – сказал Пол. – Тогда в рыбу даже не нужно попадать. Ее оглушает, когда пуля попадает в воду, и можно хоть руками вынимать. Проще только бросить в пруд гранату и взять большую сеть.
Вскоре именно это он и проделал возле Смитовского колледжа. Когда я прибежал на грохот, берег был усеян дохлой рыбой.
Благодаря Полу, я научился бесшумно ходить по лесу. Я узнал, как пробираться по кустарнику, не производя ни звука и не оставляя следов. Я научился жить в лесу, а не просто гулять в нем.
Также я научился внимательно смотреть под ноги.
– Растяжка, берегись!
Оказалось, Пол натянул по периметру лагеря куски тонкой проволоки, чтобы никто не застал его врасплох. Они были практически невидимы.
– Если бы она вела к противопехотной мине, ты был бы уже не жилец.
В детстве мне даже в голову не приходило искать растяжки и мины в лесах Шутсбери. Но и тридцать лет спустя я помню его уроки и всегда смотрю, куда ступаю.
Он говорил о времени, проведенном на службе. Я ожидал, что ветеран Вьетнама будет рассказывать о боях в далекой стране, но услышал я совсем другое. Он рассказывал, как в джунглях на него напали тигры. Он рассказывал, как грузил тюки с контрабандой и наркотиками в самолеты «DC-3». Он рассказывал, как расставлял ловушки для врагов и протыкал их заточенными кольями. Его истории были совсем не похожи на мои представления о войне, которые я почерпнул из сериала «В бой» с Виком Морроу.
Пол оставался на том месте все лето. Я приходил к нему почти каждый день и даже не раз оставался на несколько дней. Там было хорошо. Можно было забыть о семейных дрязгах и необходимости найти работу, и никто меня не допекал. Умения, помогавшие Полу скрываться в азиатских джунглях, позволяли ему оставаться незаметным и в Шутсбери. А с ним я тоже был невидим.
Жить с другом в лесу было здорово, но каждый раз, как я собирался в город, мне предстояла шестимильная пешая прогулка. Я никогда не хотел становиться отшельником. Я всегда представлял себя рядом с другими людьми, даже если мне было сложно с ними общаться. Я понял, что мне нужен какой-то талант, который заставит людей обращаться ко мне. Тогда мне не нужно будет инициировать общение – нужно будет просто отвечать, что для меня гораздо проще. К счастью, как раз в этом пригождались мои умения по ремонту и улучшению музыкального оборудования. Казалось, я мог заставить звучать его так, как не удавалось большинству. Все чаще музыканты стали сами выходить на меня.
С каждой неделей я становился взрослее. Я научился избегать мин-ловушек и начал представлять свое будущее в сфере музыки.
В сентябре, когда ночами стало холодать, Пол начал поговаривать о том, чтобы двинуться на юг, в направлении Флориды. Одним осенним утром я пришел повидать его, но не обнаружил на месте. От его присутствия не осталось ни следа. Лагерь был убран начисто. Если я прошел здесь парой дней позже, я бы даже не догадался, что кто-то здесь жил в течение двух месяцев. Ни мусора, ни примятой травы, ни малейших следов.
Я не знал, куда он отправился, и никогда никому не рассказывал о нем и о том, чему он меня научил. Годы спустя я увидел сюжет в новостях, где Пол давал показания на бостонском антивоенном слушании, и узнал, что он был героем, «зеленым беретом» с множеством наград.
А мне пора было выходить из леса и возвращаться к людям.

@темы: переводы, look me in the eye, СА

---

"Look Me In The Eye" Глава 9, часть 1

Глава 9
Я бросаю школу

С приближением моего шестнадцатилетия я все меньше времени проводил в школе и все больше ошивался в барах с местными музыкантами. По всем предметам я считался неуспевающим. Работа в мастерской с Джоном и Фредом была единственным делом, которое меня интересовало. И прогулки с Мишкой до ее дома. Я уже не мог дождаться выпуска – казалось, с каждым днем он все дальше.
Родители будто не замечали моих проблем. В конце концов, они были главными героями своей собственной эпической драмы, а я – лишь второстепенным персонажем. К этому моменту они практически предоставили меня и Прохвоста самим себе. Это позволяло им сосредоточить все свои силы на взаимных нападках. Их скандалы возрастали по интенсивности, пока не случался взрыв. Иногда это заканчивалось тем, что мать спешно покидала дом вместе со мной и братом.
– Ваш отец сорвался, – объявила она в один из таких дней. – Он взбесился. Он хочет всех нас убить. Мы должны спрятаться, пока врачи его не заберут.
Она уже говорила это раньше и скажет еще не раз в тот год, но я не знал, кому верить. Возможно, она была права, учитывая, как отец обходился со мной прежде. Однако, думая об этом годы спустя, я подозреваю, что это была лишь паранойя моей матери, подпитываемая ее болезнью и все более странным поведением доктора Финча. Он переименовал свой кабинет в Институт внутреннего роста и в солнечные дни разгуливал по городу с зонтом и большой связкой воздушных шаров. Он говорил, что таким образом привлекает внимание общественности к своему делу.
Время от времени, когда мать задавала ему трудный вопрос, он прибегал к методу, который называл «обращением к Библии». Он говорил: «Маргарет, откройте Библию и поставьте палец на страницу.» Она выполняла, он зачитывал соответствующий абзац, и мы обсуждали, что делать дальше. Не хочу плохо отзываться о Библии, но, честно говоря, не думаю, что это подходящий источник для ответов на вопросы в духе: «Стоит ли нам уехать из дома и пожить какое-то время в Глостере?» «Я пришел получить совет профессионала», – думал я. – «Библию я могу и дома почитать.»
Однако, мне трудно было возражать даже самым сомнительным его методам, потому что доктор и его семья всегда были очень добры ко мне, и от общения с ним мне действительно становилось легче.
После нескольких дней «отдыха» мы вернулись домой. За время нашего отъезда полиция арестовала отца и поместила его в государственную больницу Нортгемптона под наблюдение. Когда через неделю или около того его выпустили, он выглядел присмиревшим и менее склонным к агрессии. Я пристально наблюдал за ним, помня о его прежнем поведении. Впрочем, я всегда считал, что вероятность того, что он убьет нас, невелика. Он был буйным, когда пил, но не более того, а в трезвом состоянии он вряд ли стал бы гоняться за нами и убивать. Кроме того, благодаря беседам с доктором, он больше не бросался на меня, даже если ему, может быть, и хотелось этого.
В каком-то смысле, доктор Финч был наименее предсказуемым элементом этой формулы. Иногда ему как будто удавалось утихомирить родителей, иногда он только сильнее их распалял.
Оглядываясь на те годы, я понимаю, что у отца была тяжелая депрессия. В то же самое время мать по-настоящему превращалась в сумасшедшую. Она рассказывала мне о демонах, которые за ней наблюдают, время от времени прерывалась и по-волчьи выла. Мой брат очень хорошо описал это в своей книге: В ее глазах появлялся маниакальный блеск. Она беспрестанно говорила что-то и непрерывно курила, а потом начинала делать это все быстрее, быстрее и быстрее, и вдруг совершала что-то из ряда вон выходящее – например, съедала сигаретный окурок посреди разговора. «Что если это наследственное?» – думал я. – «Ждет ли меня то же самое?» Ужасающий страх потерять разум еще долго преследовал меня вплоть до зрелых лет.
Мы с братом метались между матерью и отцом. Их друзья и дочь доктора Финча подключались к заботе о нас, когда родители оба были не в состоянии это делать. Мне вспоминается, что больше всех помогала подруга матери Пэт Шнайдер, но были и многие другие, чьи имена я позабыл. Не знаю, что было бы с нами без тех людей. Наверное, мы оказались бы в приюте или еще где-нибудь похуже.
Когда через пару месяцев после нашего «отдыха» в Глостере, за матерью приехала «скорая», я был согласен с доктором Финчем, что ей необходимо провести какое-то время в больнице. Я смутно помню, что навещал ее. Мы проходили через несколько дверей, запиравшихся на замки, как в тюрьме, да и сама мать напоминала заключенную. Она была похожа на зомби от тех лекарств, что ей давали. Я не знал, выйдет ли она оттуда когда-нибудь.
Это было тяжелое время для меня и Прохвоста еще и потому, что мы не знали, кто говорит правду. Казалось, каждый излагает какую-то свою историю.
– Ваша мать временно потеряла рассудок, – говорил отец, когда ее не было. – Это у нее семейное.
Его голос звучал абсолютно спокойно. В ее отсутствие он не напивался. «Почему он не может быть таким все время?» – думал я. Мать, в свою очередь, внушала нам мысль, что когда-нибудь он выследит нас и убьет. По крайней мере, так она утверждала до тех пор, пока ее саму не запирали.
Хуже всего было то, что родители менялись в мгновение ока. В иные дни отец просто лежал в кровати и бредил. «Повсюду летучие мыши… мне нужно добраться до раковины.» «Он просто притворяется!» – бесилась мать. Я никогда не знал, так это или нет. На следующий день они вели себя, как ни в чем не бывало.
Для деда Джека все было ясно, как белый день. «От семейки твоей матери одни беды! Эти Рихтеры все полоумные! Посмотри на них!» Я их видел, и мне они казались нормальными. Хотя комментарии деда всерьез заставляли задуматься. Долгое время мне хотелось переехать в Джорджию и жить с Джеком, но я этого так и не сделал.
– Ваши родители – очень хорошие люди и желают вам добра. Просто у них очень трудное время, – Пэт Шнайдер и дочь Финча пытались нас успокоить. Но это не их родители слетали с катушек и не их родителей регулярно сажали под замок.
Я старался приглядывать за Прохвостом, но это было нелегко.
Во всем этом хаосе было немного шансов, что я снова стану отличником или хотя бы сдам экзамены. Слишком велики были семейные проблемы, и слишком много у меня было «дефектов». Я уже упоминал, что не мог смотреть людям в глаза. Были и другие сложности. Очевидно, у меня также имелась привычка качать головой взад-вперед, подпрыгивать и покачиваться из стороны в сторону. Стресс это только усиливал.
– Почему ты так качаешь головой?
В детстве я часто слышал это от учителей и других взрослых. Мне приходится слышать разновидность этой фразы и сегодня.
– Папа, перестань вести себя, как аутист!
Так говорит мой сын-подросток, когда я начинаю раскачиваться в ресторане.
Оба комментария – которые я считаю придирками, ведь этим я никому не причиняю вреда – относятся к моей манере неосознанно совершать некие повторяющиеся движения. Иногда я лежу на диване и болтаю ногой взад-вперед. Или читаю меню в ресторане, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Или просто мотаю головой вверх-вниз. Все это кажется мне совершенно естественным. Но, видимо, «нормальные» люди так не делают. Я не знаю, почему это делаю, на самом деле, я редко замечаю, как начал. Это просто происходит.
Потом кто-нибудь говорит: «Прекрати мотать головой!», и я останавливаюсь.
– Да что с тобой такое! Я пять минут назад тебе сказала, а ты опять за свое! Ты назло мне это делаешь?
Подобные реплики только усиливали чувство, что в школе мне делать нечего.
Также меня часто упрекали или высмеивали за неподходящие выражения лица. Эти нападки всегда были для меня неожиданными и вызывали желание убежать и спрятаться.
– Что ты на меня уставился?
– Убери это тупое выражение с лица. Сейчас же!
– Ты меня пугаешь! Пялишься на меня, как набитое чучело.
В десятом классе я регулярно слышал вариации на тему «чучела» от учительницы английского, миссис Кроули. «Ну, что ты уставился?» – спрашивала она. Это был не вежливый вопрос, а грубый окрик. Однажды мне это надоело, и я ответил на ее грубость со всей любезностью.
– Миссис Кроули, – ответил я милейшим голосом. – Я просто представлял, как вы сидите в глубокой яме с тяжелой стальной решеткой наверху. А еще там много крыс. И все они по вам бегают.
Я улыбнулся, обнажив все зубы, как делают собаки, когда собираются укусить.
За это я заработал поход к директору, а затем к школьному психологу. Но это того стоило. Миссис Кроули больше не сделала мне ни одного замечания.
Я не помню, чтобы кто-то из взрослых пытался понять, почему я так смотрел. Если бы они спросили, я, наверное, смог бы объяснить. Иногда я просто размышлял о чем-то и смотрел в их сторону отсутствующим взглядом. Иногда я пристально наблюдал за ними, пытаясь понять их поведение.
Родители решили предпринять последнее усилие, чтобы я остался в школе. Они записали меня в группу для проблемных детей. Каждую неделю мы собирались в старом фермерском доме, принадлежавшем университету, и обсуждали свои проблемы в отношениях с людьми. Нас было шестеро плюс руководитель – студент психологического факультета. Там меня не учили, как ладить с людьми, но я узнал, что есть много других детей, которые тоже этого не умеют. От этой мысли становилось легче. Я понял, что нахожусь не на самом дне. А если даже и на дне, то там не так уж плохо, потому что нас таких много.
За первые шестнадцать лет моей жизни родители водили меня, по меньшей мере, к дюжине так называемых специалистов. Никто из них даже не приблизился к разгадке, что со мной не так. Справедливости ради, должен сказать, что синдром Аспергера тогда еще не существовал как диагноз. Хотя аутизм был известен – но никто даже слова не сказал, что у меня может быть какая-либо форма аутизма. Под аутизмом понималось гораздо более тяжелое состояние – когда дети совсем не говорят и не могут позаботиться о себе. Вместо того, чтобы взглянуть на меня внимательно и с пониманием, им куда проще было сказать, что я ленивый, или агрессивный, или неуправляемый. Ни один из этих эпитетов не способствовал решению моих проблем.
Одной группы поддержки было слишком мало, чтобы уладить мои школьные беды. Так что, когда мой следующий табель украсился сплошными «F», я понял, что мне пора уходить. Меня мало что держало в школе кроме смутной идеи, что законным выпускником быть лучше, чем недоучкой. Но оставалась еще одна проблема. Мне было пятнадцать лет, а по закону запрещалось самовольно прерывать учебу до шестнадцати.
Однако, в школе так жаждали от меня избавиться, что преподнесли мне решение на блюдечке. «Если сдашь экзамен на аттестат и наберешь хотя бы 75 процентов, будем считать тебя выпускником, и можешь уходить.» Школьный психолог сообщил это тем же тоном голоса, каким на своей второй работе – продавцом подержанных машин – втюхивал кому-нибудь разваленный «Кадиллак» за двести долларов. Я прошел тест и набрал 96 процентов. Мне предложили аттестат, сообщив, что надо уплатить «небольшую пошлину».
– Всего двадцать долларов, – с улыбкой сказал секретарь.
Я улыбнулся в ответ.
– Нет, спасибо, – ответил я. – Мне не нужен ваш аттестат.
И ушел, не оглядываясь. Казалось, родители даже не заметили всего этого.

@темы: переводы, look me in the eye, СА

---

Делаю то, чего не делала очень давно - качаю альбомы незнакомых мне групп (в основном, прог) и запоем слушаю. Проснулась жажда новой музыки - и это меня чрезвычайно радует.

Наиболее любопытные находки буду выкладывать)



Прог с женским вокалом - редкость) Не могу сказать, что мне все у них нравится, но некоторые вещи очень интересны.

@темы: музыка

---

21.11.2014 в 16:22

Пишет  Luc-i-ana:

04.10.2014 в 02:04

Пишет  Flavia:

Музыка

@темы: музыка

---

"Look Me In The Eye" Глава 8, часть 2

Над лесами Шутсбери сгустилась жаркая летняя ночь. Но вот тишина сонного городка была нарушена. Когда в доме все спали, я открыл окно своей комнаты и выбрался наружу. С собой у меня был нож и фонарик, хотя если все пройдет по плану, они мне не понадобятся. Я знал дорогу и хорошо подготовился. Я пошел вдоль грунтовой дороги, ныряя в кусты каждый раз, как приближались фары машин. Цель моя находилась примерно в миле отсюда – линия электропередач на Сэнд-Хилл-роуд. Под стальной высоковольтной вышкой, в сотне ярдов от дороги, были расставлены в виде пентаграммы пять галлоновых банок краски. Я тщательно расчистил площадку от листьев и мусора и срезал несколько прямых веток с соседних деревьев – они служили линиями пентаграммы, а банки – ее углами. В центре стояло пятигаллоновое ведро с кровельной смолой, очерченное кругом из камней. Я расставил их еще днем, а сейчас поджег. Когда все это загорелось, в небо поднялось густое облако черного едкого дыма, заслонившего звезды.
Я надеялся, что масляные краски будут гореть разными цветами, но пламя получилось одинаково темно-желтым. Я стащил их со стройки поблизости, и у меня не было времени их испытать. Я пожалел, что у меня нет керосина, чтобы как-то оживить обстановку. Или даже бензина. Но было уже поздно. Придется обойтись краской.
Ночь стояла безлунная, и от поднимавшегося дыма было еще темнее. Но скоро огонь разгорится, и тогда мои гости смогут как следует все рассмотреть. А пока до их прибытия еще оставалось время.
Все приготовления я осуществлял в темноте. Это было непросто – особенно залезть на вышку. Все-таки жутко, когда в нескольких футах над твоей головой проходят семьдесят пять тысяч вольт. Любое резкое движение могло стать смертельным. Один раз, подняв руку, я услышал треск электричества – тогда я медленно и осторожно ее опустил. Сложнее всего было затянуть веревку. Для четырнадцатилетнего парня это был сильный рывок. Но я справился. И меня никто не увидел.
К одиннадцати часам движение на дороге совсем прекратилось. За последний час с небольшим не проехало ни одной машины. Все было готово.
Огонь уже разгорелся, и любой, кто подошел бы ближе, увидел проделанное мной. Футах в десяти над пентаграммой висело тело. Это был манекен. Он был одет в старое тряпье, а веревка, затянутая на его шее, крепилась на поперечной перекладине вышки. Я заранее тренировался делать удавки, пока у меня не стало получаться как надо. Петля вышла идеальной – это увидел бы любой, у кого был фонарик. Ступни уже почернели и закоптились от дыма, и чернота поднималась вверх по ногам. Скоро все тело будет покрыто отвратительной маслянистой сажей. Смола в центре булькала и пузырилась. Края металлических банок тускло светились красным.
Я тщательно рассчитал высоту, на которой висело тело. Слишком высоко, чтобы снять его с земли, но достаточно низко, чтобы было заметно в огне. В целом, я был доволен. С дороги, на расстоянии пары сотен ярдов, пожар слабо виднелся сквозь кусты – недостаточно ярко, чтобы привлечь внимание. В учебное время студенты регулярно разводили здесь костры и устраивали ночные гулянки.
Но сейчас были летние каникулы, и это была не студенческая вечеринка.
Пора было сообщить об этом куда следовало.
Я вышел к дороге. Стояла кромешная тьма. На полмили в обоих направлениях ни единого дома или фонаря, только пустая грунтовая дорога. Единственными людьми, до которых долетел бы крик, были покойники на кладбище возле ручья. Я забрался на столб и подсоединил к проводам монтерский телефонный аппарат, который пару месяцев назад стащил вместе с некоторыми другими инструментами из грузовика заезжавших сюда ремонтников.
Я подключился к телефонной линии мистера Эллиса, одного из наименее любимых мной соседей. Индивидуальные линии связи шли здесь по медным проводам, натянутым от столба к столбу. В нашем городке было 273 жителя, согласно последней на тот момент переписи, и телефоны имелись не у всех. Если вы собрались лазать по столбам и подключаться к проводам в темноте, нужно было знать, по каким идет телефонный сигнал, а по каким – электричество. Иначе вас мигом поджарит.
В аппарате послышался гудок. Закрепившись на столбе с помощью двух ремней, позаимствованных у отца, я набрал номер полиции штата, который выучил заранее.
– Полиция-штата-данный-разговор-записывается, – без пауз произнесли там.
– Я хотел бы сообщить о повешении, – сказал я самым низким и грубым голосом, на какой был способен.
– Что-о? – это прозвучало уже медленнее.
– Ритуальное повешение. На Сэнд-Хилл-роуд. Человек. На линии электропередач. Приезжайте и посмотрите.
Я отключил телефон, спустился вниз и скрылся в лесу. «Если они могут отследить звонок», – сказал я себе, – «придурок Эллис получит сегодня гостей.» У него тоже был сын, заносчивый маленький паршивец. «Может, они разбудят его и хорошенько расспросят об этом», – подумал я. – «Или даже арестуют.» Я усмехнулся этой мысли.
Обратно я шел в обход через ручей, на случай, если полиция приведет собак. Ночью я чувствовал себя в лесу как дома. У меня был острый слух, и я прекрасно видел в темноте. Я забрался на свой наблюдательный пункт в ветках сосны. Отсюда был отличный панорамный обзор всей сцены, но при этом я находился достаточно далеко, чтобы меня не увидели даже со светом. Если кого-то отправят обыскивать лес, они просто пройдут подо мной. А когда понадобится, я смогу незаметно отсюда слезть. Но пока я ждал в темноте.
Когда-то я боялся темноты, но не теперь. Еще я когда-то боялся лающих собак. Я морщился и мысленно говорил: «Только не кусайся, собачка, я сейчас уйду». Теперь же я смотрел на них и думал: «Я твой худший кошмар. Попробуй подойди, и я распорю тебе брюхо.» Чем яснее я представлял это себе, тем больше собаки мне верили.
Все поменялось. Теперь собаки боялись меня.
Прошло пятнадцать минут. Возможно, полиция была еще далеко. Может быть, они решили вздремнуть. Наконец, я увидел свет приближающихся фар. Ожидание закончилось.
Полицейская машина встала на дороге. Открылась и закрылась дверь. Вышел только один человек – в то время полицейские обычно патрулировали в одиночку. Я знал, что мой пожар привлечет его. Больше вокруг не на что было смотреть. Линия электропередач тут только одна, а пожар был единственным источником света. Сейчас он горел еще ярче. Пляшущие отблески освещали лицо полицейского, идущего к вышке. В руке у него был фонарик. Он направил луч вверх. Над огнем, в клубах дыма, едва заметно покачивалось тело. Полицейский застыл на месте.
Я услышал, как он выругался.
Он огляделся, рыская лучом по кустам в поисках засады. Затем вытащил пистолет, хотя стрелять было не в кого. В кино обычно в этот момент что-нибудь большое и черное хватало полицейского сзади и под вопли утаскивало в болото. Судя по его лицу, он тоже смотрел эти фильмы. Я сидел очень тихо – не хотелось бы, чтобы меня подстрелили. Вокруг стояла тишина, только стрекотали ночные насекомые, поскрипывали деревья, и изредка шелестел ветер в ветвях. Полицейский вздрагивал и оборачивался от каждого шороха. Было совсем темно, если не считать отблесков пожара и фар полицейской машины на дороге. Вдруг он сунул пистолет в кобуру, развернулся и побежал к машине. Я услышал, как хлопнула дверь.
Послышался щелчок – он заблокировал двери. Заблестела синяя мигалка. Патрульный оставался внутри. Я был не удивлен. На его месте, я бы тоже заперся в машине после такого зрелища. Полицейским полагается быть храбрыми, но у всего есть предел.
Я слышал переговоры по рации, но не мог разобрать слов. Видимо, он вызвал подкрепление. Прошло десять минут. Пожар продолжал разгораться. Появились еще две машины. Полицейские высыпали наружу и стали переговариваться. Всем известно, что вместе не так страшно. Теперь они осмелели.
– Где он?
Первый повел всех остальных. Они подошли к вышке и подняли головы.
– Вот сукин сын! – сказал кто-то из прибывших.
– Что будем делать?
– Полезай и срежь его.
– Я не хочу, чтобы меня поджарило к чертовой матери.
– Он никуда не денется. Все равно уже мертвый.
– Вызовите пожарных.
– И электриков.
Они водили фонариками из стороны в сторону, ища преступников. Один вернулся к машине, вероятно, чтобы вызвать пожарных и службу электросети. Перед тем, как идти к своим, он взял из багажника помповый дробовик. Наверняка заряженный. Но стрелять было не в кого. Не было никакой засады. По-прежнему стояла тишина. Прошло еще какое-то время. Сидеть на дереве становилось скучно.
Никто не трогал горящую пентаграмму. Интересно, что они подумали обо всем этом. Сатанинский ритуал? Линчевание? Изощренное самоубийство? К тому времени тело совершенно почернело от сажи и начинало оплывать от горящей смолы, булькавшей в ведре. Я был рад, что использовал смолу. Падающие капли и едкий черный дым не давали им подойти ближе.
Прибыли пожарные. Сначала только одна красная машина, затем еще несколько пожарных приехали сами кто на чем. Скоро на дороге скопилось полдюжины машин, мигающих красными огнями.
Следом появилась бригада электриков на большом желтом грузовике с подъемником. Я ухитрился в одиночку подвесить своего приятеля, но понадобилось двадцать человек, чтобы его снять.
Теперь повсюду мигали синие, красные, желтые огни. Дорога была перегорожена. Трещали рации. Случись это в городе, тут бы уже собралась толпа зевак. Наконец они решили потушить пожар, но вели себя так, будто все это сейчас рванет. Казалось, пожарные боятся подойти к банкам с краской. Возможно, зрелище было для них слишком уж невиданным.
Копы продолжали шарить фонариками по траве, но улик никаких не было. Я позаботился об этом. На мне были перчатки, а все остальные вещи были где-то найдены мной или украдены. Ни один предмет, оставшийся у вышки, не был мной куплен и не мог привести ко мне. А с дерева им не снять отпечатки пальцев. Так что они меня не поймают.
На Сэнд-Хилл-роуд не было пожарных колонок, но в пожарной машине имелся бак с водой. Они раскатали шланг и потащили его к вышке. Я удивился, почему им было не подъехать ближе, но, наверное, они просто застряли среди всех этих машин на дороге. С расстояния пятидесяти футов пожарные подали воду. Шланг дернулся, струя окатила горящие банки и разбросала их. Поднялось большое облако пара, огонь полыхнул с новой силой, горящая краска и смола брызнули во все стороны. Теперь горела и трава. Внезапно нашлась работа и тем пожарным, что слонялись вокруг без дела. На какое-то время все забыли о трупе. В ход пошли еще шланги, лопаты, пена, и вскоре вся земля вокруг была мокрой и темной. Пожарные ходили, затаптывая тлеющие угли ногами. Теперь, без света, тела было почти не видно. Кто-то из полицейских посветил на него фонариком.
– Отрубите электричество, черт вас дери! Имейте хоть какое-то уважение!
Ток отключили. Я понял это, потому что стих слабый треск проводов. Не осталось ни звука, кроме стрекота сверчков. Грузовик аварийной службы свернул с дороги и подъехал к вышке. Водитель остановился у ее основания и выставил подпорки у колес. За ним последовала «скорая». Еще одна машина электриков осветила фарами землю под вышкой. Заработал подъемник на первом грузовике. Медики встали внизу с носилками. Пора было снять тело.
– Готовы там внизу?
– Готовы.
Монтер дотянулся и перерезал веревку. Тело рухнуло вниз. Медики кинулись его подбирать. Тут же кто-то разразился бранью, и от почтения к покойнику не осталось и следа.
Еще через пару секунд кто-то с отвращением воскликнул:
– Да это манекен!
– Кукла из магазина!
– Кто-то подстроил все это!
Улыбнувшись, я соскользнул с дерева вниз. Пора было спешить домой – вдруг кто-то решит заглянуть ко мне в комнату. Монтерский телефон и темную одежду я по пути спрятал на кладбище. Взобравшись по доске, заранее прислоненной к стене дома, я залез в окно своей спальни. Перед тем, как спрыгнуть внутрь, я оттолкнул доску, и она упала в высокую траву среди автомобильных запчастей и мусора перед домом. Я забрался в кровать и притворился спящим. Вскоре я по-настоящему заснул.
Я всегда знал, что когда-нибудь мне пригодится манекен, которого я увидел в мусорном ящике позади магазина одежды мистера Уолша. Нелегко было дотащить его до дома и спрятать, но оно того стоило.
На следующий день я вернулся за манекеном к линии электропередач. Он исчез. Видимо, забрала полиция. От вчерашнего веселья не осталось следов, кроме выжженного пятна травы перед вышкой и обуглившихся банок из-под краски. Смола впиталась в землю между камнями, ветки были разбросаны по сторонам. Я пожалел, что ни с кем не могу поделиться впечатлениями. Друзей у меня было мало, а брату я рассказать не мог, потому что ему было всего шесть лет. Он наверняка выдал бы меня матери кого-нибудь из своих мелких приятелей. Я еще долго никому не рассказывал об этом случае.
Через несколько дней мать отвезла меня в аэропорт – настала пора моего ежегодного визита к бабушке и дедушке. Так еще и лучше – если копы наведаются к нам и будут спрашивать о манекене, я буду в это время в Джорджии.

@темы: переводы, look me in the eye, СА

---

Нашла отлично скомпонованный ролик со всеми текстами и "либретто", очень удобно слушать и следить. Довольно давно не слушала этот альбом, и вот сейчас совершенно по-новому пробрало... Особенно вот эта часть с 6:03, когда впервые вступает главный персонаж.

@темы: музыка

---

"Look Me In The Eye" Глава 8, часть 1

Глава 8
Собаки меня боятся

Любой ребенок вам скажет, что самый добрый и терпеливый пес начнет кусаться, если слишком долго дергать его за уши и тянуть за хвост. У синдрома Аспергера есть темная сторона, и причина ее в том, что в детстве люди поступают с нами не так, как они хотели бы, чтобы поступали с ними. Чем старшее я становился, тем больше казалось, что меня очень мало кто любит. Разве что Мишка. И бабушка с дедушкой с отцовской стороны. Каждое лето я гостил у них в Джорджии. Они жили в Лоренсвилле, небольшом городке в часе езды от Атланты.
В мое тринадцатое лето они встретили меня в аэропорту, как и всегда. Сойдя с самолета, я сразу же увидел бабушку Кэролин. Она подбежала и стиснула меня в объятиях. Я стал вырываться. Я уже не маленький, чтобы вот так меня тискать.
– О-ой, Джон Элдер! Смотри-ка, как ты вырос! Какой красавец!
Я продолжал попытки освободиться, но мне было приятно, что они всегда так гордятся мной и радуются моему приезду. Только они и были мне рады.
– Твой дядя Боб приедет на выходные. Он сказал, что учит тебя водить! Батюшки мои, мой мальчик водит машину!
Мы спустились в зал получения багажа, а после направились туда, где стоял «Кадиллак» моего деда – возле тротуара, где стоянка была запрещена. Я забрался на сиденье, направил кондиционер себе в лицо, и мы выехали из аэропорта.
Было здорово вернуться в Джорджию.
В те выходные дядя Боб и я взяли новую машину моей бабушки. Это был двухдверный «Бьюик Электра 225» бордового цвета. Немного нервничая, я сдвинул водительское сиденье вперед, чтобы дотянуться до педалей. Я управлялся с фермерской техникой с двенадцати лет, но теперь мне предстояло вести автомобиль. По дороге.
– Если умеешь водить трактор, справишься и с «Бьюиком».
Ему легко было говорить. В конце концов, машина бабушкина, а не его. И какой бы она ни казалась большой, она была намного меньше дедушкиного трактора.
– Ей куда легче управлять, чем трактором. У нее коробка-автомат и гидроусилитель руля.
Я сотню раз ездил по дорогам на большом тракторе, когда косил, или убирал сено, или делал другую работу. Это был красный «Мэсси Фергюсон». Когда дед просил прикупить ему удобрений и патронов для дробовика, я даже ездил на тракторе в город. Иногда я ездил в «Баскин Роббинс» за мороженым. Я парковался на стоянке рядом с машинами и шел в кафе. А потом выжимал из трактора всю мощь, чтобы успеть домой, пока мороженое не растаяло.
Тракторов я не боялся, не так уж быстро они ездили. Автомобиль – совсем другое дело. Я завел мотор и осторожно надавил на педаль газа. «Бьюик» рванулся вперед, и я тут же ударил по тормозам. Машина встала, взрыв белый песок, которым была посыпана дорожка перед домом. Хорошо, что нас никто не видел.
– Полегче, полегче, – сказал дядя.
С большой осторожностью я отпустил тормоз. Машина покатилась. Так же мягко я снова нажал на педаль. Колеса замерли. Дядя был прав. Машиной легко было управлять. И она была очень мощной.
До края въездной дорожки мы добрались без происшествий. Я остановился там, где из леса выходила грунтовая дорога и пересекала трассу 27. В этом месте я обычно разворачивал сенокосилку. Асфальт блестел от жары, время от времени мимо проносились автомобили. Я поглядел на другую сторону дороги, где виднелся пруд Мэтьюс – в нем я выловил большеротого окуня, которого дед выпотрошил и приготовил на обед.
– Все в порядке. Посмотри по сторонам и выезжай на дорогу, – подбодрил меня Боб с пассажирского сиденья.
Мы выехали на трассу. Я лишь чуть-чуть прибавил газу, а стрелка спидометра уже метнулась к цифре «40».
– У нее двигатель четыреста пятьдесят пять кубов и четырехкамерный карбюратор. Мчится только так, – сказал Боб.
Дед всегда покупал самое лучшее. Я тронул тормоза, чтобы убедиться, что смогу с ними справиться, и шины слабо взвизгнули. Мы направлялись к дому моей прабабушки, до него было еще около мили. Мы с дядей называли ее «бабуля». Она была древней маленькой старушкой и уже никуда не выходила. Когда я был маленьким, то думал, что она участвовала в Гражданской войне. Это, конечно, было не так, но родилась она почти сразу после той войны. Жила она в кирпичном домике, в паре миль от моих бабушки и дедушки. В серванте у нее лежали шарики из алюминиевой фольги, и она угощала нас гуляшом и жареными стручками окры.
Бабуля никогда не видела меня даже на тракторе и поразилась, что я умею водить.
– Джон Элдер, ты смотри-ка! Такой большой вырос! И машину водишь!
«Надо же», – подумал я. – «Она в таком же восторге, как бабушка. Даже говорит теми же словами!» По ее лицу это было не так заметно, поскольку она была очень стара. Я был доволен и горд, но старался не показывать этого, потому что к тому времени знал, что «настоящие мужики» не проявляют эмоции по таким поводам.
Она засуетилась на кухне, доставая угощения. Когда я гостил у родственников на юге, я никогда не оставался голодным. Бабушка покупала мне мороженое ведрами.
– Скоро совсем взрослым будешь, со своей машиной! Ты знал, что у моего папы был первый автомобиль в Чикамоге? Он доставил его поездом из Чаттануги.
Я шевельнул ушами. Столько машин вокруг, а у моего прапрадеда была первая машина в городе. Конечно, Чикамога поменьше Лоренсвилля, но все-таки… Ух. Я был впечатлен. Оказывается, у меня была настоящая автомобильная родословная.
Бабуля стояла в дверях, чтобы посмотреть, как я отъезжаю. Пятясь, я отъехал от дома, вывернул руль, выровнял машину и приготовился выехать на дорогу. Я двинулся вперед, но возникла проблема. Я запутался. Слишком много было всего. Педаль тормоза. Педаль газа. Руль. Рычаг скоростей.
Я не смог справиться с последовательностью действий, и «Бьюик» оказался в канаве, попутно опрокинув почтовый ящик. В Джорджии вдоль дороги всегда проходила канава.
Дядя, стоявший снаружи и гордо смотревший, как я выруливаю самостоятельно, резво отскочил назад, чтобы не попасть под колеса.
– Черт тебя дери, Джон Элдер! Ты помял машину! И сбил ящик!
– Ой-ой-ой, Джон Элдер! – воскликнула бабуля.
Дядя подбежал к машине и поставил ее на ручник. Я выбрался.
Боб сел на место водителя и вывел «Бьюик» из канавы. Мы осмотрели его. Царапин на хроме вроде не было. Почтовый ящик тоже не сильно пострадал, только столбик немного погнулся в том месте, где его выдернуло из земли. Я попробовал поставить его обратно, но дырка была слишком большой, и ящик не держался. Казалось, он совсем сломан. Меня вдруг охватила паника.
– Спокойно, – сказал Боб. – Мы съездим за ямокопателем и все поправим.
Боб отвез нас обратно. За домом у бабушки с дедушкой стоял сарай, забитый коробками с болтами и гайками, старыми инструментами, газонокосилками и всяким безымянным хламом. Данди – мой прадед – собрал здесь самые разные сельскохозяйственные принадлежности.
Дядя Боб вытащил на свет инструмент с двумя длинными ручками, торчащими из стального ковша.
Я был в восхищении. Я и не знал, что у нас есть ямокопатель. Он напоминал металлическую двухстворчатую раковину с длинными ручками. Этим инструментом можно было не только рыть ямы на поле – ему можно было найти множество применений.
Я отнес его в машину. За руль сел дядя. Я не возражал – одной поездки с меня пока хватит.
– Я сам выкопаю яму, – сказал я. Мне не терпелось испробовать инструмент в деле.
– Лучше я, Джон Элдер. Нам нужно успеть, пока мама не вернулась и не увидела, что мы натворили с ее машиной, – дядя называл мою бабушку мамой. Я звал ее Кэролин.
Боб вогнал инструмент в грунт и вынул порцию земли. Минуты через две у него уже была яма глубиной пару футов. Мы заново установили почтовый ящик и утрамбовали землю вокруг столбика.
Когда мы вернулись, я вытащил ямокопатель из багажника, зашел за сарай и вонзил его в землю, как делал дядя Боб. Это оказалось не так-то просто!
Спустя два дня я вырыл дыру такой глубины, насколько хватало ручек. Я копал, сколько мог. С этими ямами можно было придумать что угодно.
Можно залезть туда с пулеметом, и это будет окоп.
Можно закрыть яму бумагой, присыпать землей, и получится ловушка.
Можно посадить туда собаку и держать ее как в клетке.
Остаток лета я только и делал, что копал ямы. Я хотел забрать инструмент домой, но дед с бабушкой сказали, что он им нужен.
Как только я вернулся в Массачусетс, я спустился в наш подвал, чтобы посмотреть, какие инструменты есть у отца. Оказалось, ямокопатель у него тоже был.
Я вышел во двор и принялся за дело. Не успел я выкопать яму себе по колено, как наткнулся на камень. Я сдвинулся на пару футов в сторону, но и там было то же самое. Довольно скоро двор заполнился ямами с каменным дном.
В Джорджии мне не попадался камень. Это была еще одна причина, почему там мне нравилось больше.
Сбоку от нашего дома лежала большая куча крупных древесных опилок. Отец купил их целый грузовик и собирался рассыпать по двору, чтобы тот выглядел чище. Но он так ничего и не сделал, поэтому куча осталась на месте и гнила там, где ее выгрузили. Я решил, что в ней копать яму будет удобнее. В древесной трухе не должно быть камней.
Конечно, опилки рыть было легко. До камня я дошел только тогда, когда яма была не меньше пяти футов в глубину. Мне хотелось испытать ее на деле.
– Прохвост, иди сюда! Будем испытывать яму, – крикнул я в окно. Он сидел в своей комнате, обернув голову фольгой, и разглядывал фотографии в журнале “People”. Прохвост часто соглашался на мои эксперименты – обычно он от них не страдал, а иногда ему даже было весело.
Прохвост поморгал, выходя из дома на свет. Он всегда сидел в темноте, если я не выманивал его на улицу. Я подозвал его к себе, выбрав для начала яму поменьше. Я не хотел, чтобы он что-то заподозрил.
– Я хочу проверить, легко ли выбраться из этих ям. Ложись на землю, а я тебя спущу. Посмотрим, как быстро ты выберешься.
– Ладно, – сказал он.
Я взял его за ноги и опустил в яму вниз головой. Он перекинул ноги на сторону и мигом выбрался.
– Легко!
Конечно, легко. Поэтому я с нее и начал. Но я ничего не сказал.
– Попробуем теперь вот эту.
Мы подошли к яме в куче опилок. Я снова взял его за ноги и опустил вниз. Яма была глубже его роста, и он полностью исчез из виду. Он вертелся и дрыгал ногами, но добился лишь того, что опилки посыпались ему на голову. Он застрял там надолго.
Я был доволен. Отличная яма для крупной добычи. Я пошел в дом минут на десять-пятнадцать, чтобы перекусить. Когда я вернулся, Прохвоста нигде не было видно. Я ожидал, что он вылезет за это время, но он все еще сидел в яме. Я попинал опилки с краев, чтобы посмотреть, не заставит ли это его появиться. Он только заорал. Я вытащил его, пока соседи не услышали.
Когда он вылез, то был весьма зол, несмотря на то, что я только что его спас.
– Ты засунул меня в яму! – кричал он. Лицо его было почти багровым, он размахивал руками, подпрыгивал и вопил. Я с интересом наблюдал за ним, держась на безопасном расстоянии. Возможно, он был красным от злости. А возможно, от того, что пятнадцать минут провел вниз головой.
– Конечно, я засунул тебя в яму, Прохвост. Для этого мы сюда и пришли. Испытывать ямы.
С минуту он озадаченно смотрел на меня, размышляя над этим очевидным фактом.
– Я думал, ты ловчее окажешься. А ты застрял. Наверное, ты недоразвитый какой-то.
Для него это оказалось последней каплей.
– Я не недоразвитый! – брат кинулся лупить меня своими кулачонками. Я попытался спихнуть его обратно в яму, но он убежал и начал бросаться в меня камнями и ветками. Я ушел в дом и запер дверь. Впустил я его, когда он уже успокоился.
На следующий день я закрыл дырки поменьше коричневыми бумажными пакетами, а сверху набросал земли. Я ежедневно проверял, не попалась ли туда какая-нибудь живность. Я посоветовал Прохвосту заманить в большую яму кого-нибудь из его друзей, но успеха в этом мы не добились.
Прошло лето, а ямы так и стояли пустыми. Прохвост развлекался тем, что опускал и доставал из них свои игрушечные машинки, но от большой он держался подальше. Приближался Хэллоуин, и у меня возникла идея. В то время пиротехническая смесь продавалась за несколько центов – ее можно было купить в лавках театральных принадлежностей. Я решил заложить смесь в ямы и провести от них провода, а детонатор установить в своей комнате. Когда дети придут просить конфеты, я устрою для них кино про войну, где они сыграют главные роли. Только понадобится больше ям. Пора было подключить Прохвоста к работе.
В день Хэллоуина все было готово.
Прохвост стоял в дверях, изображая милого ребенка с невинной улыбкой. Он обожал работать приманкой. Любители конфет направлялись по дорожке к дому и проходили мимо моих ям. От каждой из них тянулись провода, идущие в мою комнату, откуда я наблюдал за представлением. Когда дети подходили ближе, я замыкал провода и детонировал порох в одной из ям. Раздавался адский грохот, сверкала вспышка, вверх вздымался огненный шар, и комья земли летели по сторонам. Дети с криками разбегались.
В тот Хэллоуин мы сэкономили кучу конфет. Мало кто отваживался придти к нам во второй раз. На следующий день все конфеты съели мы сами.
С возрастом мои розыгрыши становились все более изощренными. Когда мне было четырнадцать, школьный психолог сказал: «Джон, некоторые твои шутки опасны. В них есть нездоровые наклонности. Это говорит о глубоких эмоциональных проблемах.» Некоторые мои розыгрыши действительно были довольно жестоки. Обида от того, как другие дети обходились со мной всю мою жизнь, превращалась в злость. Если бы не электроника и музыка, я бы, скорее всего, плохо закончил свою жизнь. Примерно в то же время я осуществил розыгрыш, который превзошел все остальные.

@темы: переводы, look me in the eye, СА

---

Нет, я все-таки оставлю эту песню здесь)) Она основательно ко мне прицепилась - и продолжает веселить. Суровые шведские прогеры)

Кое-что из более свойственного им творчества:



И моя любимая песня у них:



А вообще в их песнях классная бас-гитара.

К слову, о прогерах... Вспомнился давний прикол: "Как отличить музыканта от программиста? Спросите у них, что такое C#."
На самом деле, даже задумалась, какая из двух расшифровок приходит мне в голову первой))

@темы: музыка

---

Себе на заметку

В сентябре вышел художественный фильм о Стивене Хокинге - "Theory of Everything". На торрентах пока не видно, но надо будет посмотреть. Правда, описание на википедии - romantic biographical film - подсказывает, что науки там будет немного))
Про Хокинга, кстати, есть весьма неплохой фильм 10-летней давности от BBC.

А чуть раньше вышел фильм про Алана Тьюринга - "The Imitation Game". Тоже любопытно. Надо сказать, радует неожиданное внимание к личностям ученых)

---

И снова не покидает чувство, что делаю слишком мало и не то, что нужно.

К переводимой книге это не относится, это как раз то немногое, что действительно "то". Но этого мало. И дело даже не только в переводах, а вообще.

---

"Look Me In The Eye" Глава 7, часть 2

Я занимался все лето, подыгрывал песням на радио и изучал ноты. Басист из меня, впрочем, был ужасный. Песни звучали у меня в голове. Я умел читать нотную запись. Но я не мог преобразовать ту музыку, что слышал в мыслях, в движения пальцев по струнам. Звуки, которые я извлекал из баса, были такими же неуклюжими, как и я сам.
Я посмотрел на свой усилок. Лео Фендер создавал знаменитые на весь мир гитары и усилители, но мне казалось, их еще было куда совершенствовать. Что если я смогу разобрать его и улучшить? Если у меня не выходит играть на басу, может быть, получится что-то сделать с усилителем.
В каком-то магазине я увидел полезную книгу – «Усилители для музыкальных инструментов» – и доставал родителей мольбами и уговорами, пока они мне ее не купили. Я был полон идей, как пустить в дело свой запас телевизионных деталей.
Идеи сработали. Усилок стал намного мощнее, а звук стал более сочным. Я приволок его на местный концерт и попросил музыкантов сравнить его с их оборудованием. В итоге, он обошел чуть ли не всех музыкантов в городе.
– Черт, а ведь круто звучит!
Они сразу принялись хвалить мою работу. Я чувствовал себя победителем.
– Можешь сделать с моим то же самое? – я начал часто слышать эту фразу и стал переделывать усилки для местных музыкантов, а они рассказывали об этом своим коллегам. Кроме того, я занялся ремонтом сломанного оборудования.
Я начал понимать взаимосвязь между звучанием и теми изменениями, что я вносил в конструкцию усилителя. Люди это заметили.
– Можешь сделать, чтобы бас звучал резче?
– Можешь сделать низкие ноты почетче?
– Можешь смягчить перегруз?
Набравшись немного опыта, я научился переводить слова музыкантов в технические описания, которые потом использовал в работе. Например, «жирный» звук означал «сильные искажения по четным гармоникам». И теперь я знал, как добавить эти искажения.
Вскоре мы перешли от простых изменений звука к созданию совершенно новых эффектов. В то время единственными звуковыми эффектами, доступными большинству музыкантов, были реверберация и тремоло. Я начал экспериментировать, создавая новые эффекты, новые звуки.
Также я принялся экспериментировать с транзисторными схемами. Усилители «Фендер» были ламповыми, их придумали еще в 50-е годы. Транзисторные схемы были новее, а интегральные и вовсе считались последним словом техники. Изучая схемы, я понял, как умещать спецэффекты в небольшие коробочки на батарейках. Сначала я в мельчайших деталях представлял их у себя в голове, попутно оттачивая свой мыслительный процесс, затем собирал устройство по-настоящему и сравнивал предполагаемый результат с реальным. Со временем представлять получалось все точнее. Когда я развил способность воображать и даже слышать потоки звука, текущие через мои схемы, проблемы с математическими текстами перестали мне мешать.
В тот период я совершил пару очень важных открытий. Во-первых, я стал понимать суть самих электронных деталей. Они были кирпичиками, из которых строилось все остальное. Во-вторых, я неким образом догадался, как визуально представлять себе сложные математические функции, описывающие работу электронных схем. К примеру, я видел, как чистые гитарные звуки входят в схему, и видел измененные волны на выходе – гораздо более сложные. Я понимал, как устройство схемы и ее компоненты меняют эти волны. Что еще более примечательно, я развил способность мысленно преобразовывать эти воображаемые волны в воображаемые же звуки, и часто эти звуки совпадали с реальными.
Никто не знает, почему один человек обладает таким даром, а другой нет, но мне встречались и другие люди с синдромом Аспергера, обладающие подобными савантическими талантами. Думаю, в моем случае, эта способность – по всей видимости, врожденная – отчасти связана с умением сильно сосредотачиваться. Я умею чрезвычайно остро фокусировать свое внимание.
Я проводил свободные вечера на концертах и стал частью местной сцены. Владельцы клубов, вышибалы и даже бармены стали узнавать меня в лицо. Музыканты общались со мной, и возникало чувство, что я пользуюсь уважением. Кроме того, я обнаружил, что многие из них были такими же изгоями, как я. Может быть, я наконец-то нашел свое место.
Это приносило облегчение, потому что дома обстановка продолжала ухудшаться. Мы по-прежнему ходили к доктору Финчу, и отец гораздо лучше со мной обращался, но родители все так же страшно ссорились. Они оба катились по наклонной. Отец все больше пил и сильнее погружался в депрессию. Иногда он целый день лежал в постели, часто просто уходил из дома. В те дни наша семья редко проводила время вместе. У матери продолжала развиваться мания. Однажды я не обнаружил ее дома.
– У вашей матери произошел психический срыв, – сказал мне врач. Она вернулась несколько дней спустя, апатичная и накачанная лекарствами, но ясно было, что этим все не закончится.
Ища способы отвлечься, я стал наведываться в школьный аудио- и видеокружок. Большинству подростков, которые там болтались, была интересна телестудия, оснащенная по последнему слову техники – с черно-белыми камерами. Но не мне. Я хотел научиться разбирать вещи, чинить их и делать лучше. И в этом мне помогли два техника, Джон Фуллер и Фред Смид. Они научили меня очень многому, и я им обоим глубоко благодарен.
– Чинил когда-нибудь такие? – Джон указал на сваленные в кучу проигрыватели пластинок “Rheem Califone”. В школе их был не один десяток. На уроках иностранного языка их использовали для аудиоматериалов. На уроках музыки слушали оперы. На обществознании ставили записи старых радиоспектаклей. Проигрыватели были хрупкими и постоянно ломались. Моей новой задачей было их чинить.
Каждый предмет, который я ремонтировал в те дни, учил меня чему-то новому. Я научился припаивать крошечные провода к игле электрофона, я узнал, как работает звукосниматель и вращающийся диск. Я научился находить неполадки в схемах и исправлять их. Вскоре я успевал починить три-четыре устройства за вечер, и гора сломанных проигрывателей таяла на глазах.
– Как думаешь, не пора ли нам переводить его на кассетники? – сказал Фред тоном матери, спрашивающей: «Не пора ли нам переводить малыша Майка на твердую пищу?»
Так к моему рациону добавились кассетные магнитофоны. Спустя неделю я уже чинил всю аппаратуру для класса иностранных языков. У этих машин была тяжелая жизнь – раз за разом на них проигрывали фразы, перематывали и проигрывали снова. И все впустую: готов поспорить, через пять лет после школы 90 процентов выпускников не смогут даже обратиться к прохожему на улицах Парижа или Берлина. Но для меня эти магнитофоны были пропуском в другой мир. Знания, полученные в работе с ними, я использовал для создания фланжеров и эхо – целого нового поколения спецэффектов. Местные музыканты были довольны.
Впервые в жизни я делал что-то, что взрослые считали стоящим. Возможно, я был бестактен. Возможно, я не знал, что говорить и как себя вести. Но если я мог починить пять магнитофонов за полдня, я был «отличным парнем». Раньше меня так называли разве что дед с бабушкой.
В школьной студии я нашел еще кое-что – девушку, которая стала моей первой женой. Мэри Тромпке была еще одним застенчивым подростком с такими же проблемами, как у меня. Что-то притягивало меня к ней. Она была очень умной, но мало разговаривала – тем не менее, я был намерен узнать ее лучше. Мы начали общаться. Она сидела рядом, пока я возился с проигрывателями и кинопроекторами. Вскоре она тоже начала что-то чинить, и мы вместе стали работать над магнитофонами, наушниками и прочими вещами.
Я стал каждый день провожать ее домой. Она жила в южной части Амхерста, а я – в его северном пригороде, в Шутсбери, так что за эти годы мне пришлось походить немало. Ее родители были разведены, она жила с матерью, тремя братьями и сестрой в маленьком ранчо. Отец был запойным алкоголиком, как и мой. Мать – рассеянной, изможденной трудом женщиной, которая относилась ко мне с большим подозрением. В конце концов, я был волосат, немыт и груб. К тому же, парень. Так что, поначалу, когда я стал провожать ее дочь домой после школы, она была обо мне крайне невысокого мнения. Но я был настойчив, потому что чувствовал, что Мэри понимает меня – я ни с кем не ощущал этого раньше.
Я назвал ее Мишка. Мать звала ее Мэри Ли – Ли было ее средним именем – или «дочуркой», но это меня не устраивало. По какой-то причине, у меня всегда были проблемы с именами. Близким людям я даю имена сам. Иногда я называл ее «дочурка», чтобы подразнить, но она страшно злилась, и я перестал. Так она и осталась Мишкой.
Мне она казалась очень милой – невысокая, плотно сложенная, с темными волосами, завязанными в два хвостика. Я был просто сражен. Она была первой, кто читал так же быстро, как я, может быть, еще быстрее. Она читала замечательные книги – Азимова, Брэдбери, Хайнлайна. Я тоже сразу принялся за них. Но я был слишком стеснителен и неуверен в себе, чтобы сказать ей о своих чувствах. Поэтому мы просто разговаривали, читали, чинили магнитофоны и каждый день шли пешком через весь город.
Так начинался роман двух людей с синдромом Аспергера. Было это где-то в 1972 году.

@темы: переводы, look me in the eye, СА

---

If the answer is yes, we are the only intelligent civilisation in the galaxy, and that makes us indescribably precious and valuable. We are the only island of meaning in an infinite sea of lonely stars. And without wishing to be overly romantic or sentimental about it, that would seem to me to confer on us a responsibility - the responsibility to act together as a civilisation to survive and, ultimately, to explore those stars.

Brian Cox, "Human Universe"

@темы: космос, цитаты

---

Космическая штуковина))

Есть что-то айреоновское в этой штуке))

@темы: музыка

---

"Look Me In The Eye" Глава 7, часть 1

Глава 7
Требуется сборка

До своего тринадцатого Рождества я изучал камни и минералы, динозавров, планеты, корабли, танки, бульдозеры и самолеты. Но в тот раз я получил кое-что новое: электронный набор.
Родители подарили мне набор для сборки компьютера, состоящий из сорока двух компонентов. Черный пластиковый корпус. Легкая сборка. Батарейки в комплект не входят.
В конце 60-х слово «компьютер» означало нечто совсем иное, чем сегодня. Мой компьютер напоминал скорее арифмометр, если кто-то их помнит. Чтобы им воспользоваться, нужно было повернуть две ручки слева так, чтобы их стрелки указывали на два числа, которые вы хотите перемножить. Затем нужно было поворачивать третью ручку до тех пор, пока счетчик не покажет ноль. Когда это происходило, третья стрелка показывала произведение двух чисел.
Однако, прежде чем крутить ручки, компьютер нужно было собрать. Пока что у меня в наличии был пакет с резисторами, транзисторами, конденсаторами, креплением для батареек и счетчиком.
– Как его собирать? – спросил я.
– Не знаю, сын. Что сказано в инструкции?
– Там написано «легкая сборка». Видимо, они так считают. Нужны плоскогубцы, кусачки, паяльник и припой с канифолью.
– У нас есть припой. Чтобы запаивать трубы, – иногда отец воображал себя мастером на все руки.
– В инструкции написано, с канифолью. А у нас кислота. Там сказано, ее нельзя использовать для электроники.
Ночью отец мог в один миг превратиться в чудовище, но днем он был вполне сносным человеком. До темноты он почти не говорил мне гадостей и временами действительно занимался со мной.
Как же я бился с этим компьютером! Внутри у него было, наверное, не более двадцати деталей, остальные же из «сорока двух компонентов» представляли собой планки с клеммами, гайки, болты, ручки, шкалы, счетчик и корпус, в который все это помещалось. Как бы ни был прост этот компьютер, мне пришлось собирать его и пересобирать две недели, прежде чем я заставил его заработать.
Родители купили несколько книг мне в помощь: «Основы электроники» и «101 электронный проект». Мою любимую из них, «Руководство радиолюбителя», порекомендовал продавец в магазине “Radio Shack”. Прочитав эти книги, я смог наконец во всем разобраться. Пока я возился с компьютером, я научился паять, а также начал понимать, что означают различные электронные детали и как они работают. Резисторы, транзисторы, конденсаторы, диоды перестали быть просто словами в книге – они стали реальны. Я был воодушевлен, и мне хотелось большего.
Я решил записаться в школьный кружок электроники. «Вдруг у меня это получится», – подумал я. В шестом классе я был круглым отличником, но потом оценки неуклонно поползли вниз. Электроника же казалась куда интереснее, чем биология, немецкий или физкультура.
Поскольку курс предназначался для старшеклассников, а я был еще в седьмом, мне пришлось поговорить с учителем и сдать тест.
– Назови закон Ома, – начал мистер Грей.
– Сила тока равна напряжению, деленному на сопротивление, – ответил я. – Ток в амперах, напряжение в вольтах, сопротивление в омах.
Еще двадцать простых вопросов в том же духе, и дело было сделано. Я уже знал больше, чем могли дать начальные учебники. Кабинет мистера Грея был завален вакуумными лампами, резисторами, конденсаторами, проводами, переходниками и прочими разнообразнейшими деталями. Я был в полном восторге. Он решил, что я уже знаю достаточно, чтобы пропустить первый год и сразу перейти на второй, но я был увлечен настолько, что и материал второго года прошел за несколько недель. После этого я стал изучать, что мог, самостоятельно и ходить кругами вокруг университета.
Мать предложила мне повидать профессора Эдвардса, мужа ее подруги. Доктор Эдвардс преподавал электротехнику в Массачусетском университете, и он открыл мне дверь в новый мир. Он дал мне доступ к лабораториям инженерного корпуса университета и показал мне новейший вычислительный центр, где в огромном зале, охлаждаемом кондиционерами, стояла система Control Data 3800.
В инженерных лабораториях я стал кем-то вроде домашнего питомца. Я ходил туда почти каждый день после школы, а вечерами усиленно занимался дома.
Я начал поглядывать на телевизоры и радиоприемники в нашем доме. Они все равно были старыми, и у меня чесались руки разобрать их и посмотреть, как они устроены. Я решил, что родители просто обязаны отдать мне всю домашнюю технику немедленно.
– Хорошо, можешь взять старый приемник. Но только не новый!
За одним приемником последовал другой. Еще через пару неделю настала очередь старого телевизора. На комоде в моей комнате и на обеденном столе начал собираться внушительный арсенал деталей.
– Убери свои железки с кухонного стола!
– Черт! Я порезал ногу какой-то деталью!
Подобные жалобы становились все более частыми, и отец решил взять дело в свои руки. К счастью для меня, это произошло днем. Вечером, напившись, он бы просто вышвырнул мои вещи в мусор.
– Сын, почему бы тебе не устроить мастерскую в подвале?
Эта идея мне понравилась. В подвале валялась большая ненужная дверь. Отец прибил к ней ножки, и у меня появился собственный верстак.
Вскоре я стал проводить в мастерской все свободное время и от разбирания техники перешел к сборке. Я начал собирать простые устройства. Некоторые из них, например, рации, были полезны. Другие служили просто для развлечения. К примеру, я обнаружил, что могу припаять к конденсатору кусочки жестких проводов и зарядить его током. На несколько минут, пока не вытечет заряд, у меня был примитивный электрошокер.
Я опробовал его на собаке, но она убежала и спряталась. Так было неинтересно. Тогда я решил испытать его на младшем брате. Я зарядил конденсатор на чувствительный, но не смертельный уровень от блока питания, который недавно извлек из нашего старого телевизора «Зенит».
– Давай поиграем в «щелкни Прохвоста», – сказал я. Я постарался добродушно улыбнуться, держа конденсатор за спиной так, чтобы не разрядить его в себя или в какой-нибудь предмет.
– Как это? – с подозрением спросил он.
Прежде чем он мог убежать, я шагнул к нему и выпустил заряд. Он подскочил – довольно-таки высоко. Иногда в подобных случаях Прохвост начинал драться со мной, но в тот раз предпочел убежать. Удар был совершенно внезапным, и он не знал, что заряд у меня только один. Пройдет несколько лет, прежде чем мне хватит умений сделать многозарядный шокер.
Он побежал по коридору, крича:
– Мама, Джон Элдер меня щелкнул!
Затем я перешел к более сложным экспериментам. Но вскоре столкнулся с препятствием: в университетских учебниках для объяснений использовались формулы, но я не понимал математику. У меня были свои формулы в голове, совсем не такие, как в книге. Я словно бы думал на совершенно другом языке. Когда я представлял себе волну, я ассоциировал ее с определенным звуком. Если сильно сосредоточиться, я почти слышал эти волны. Но я не мог понять, как связать их с символами в книге. Пока. К счастью, примерно в это же время мой интерес к электронике и к музыке начал сливаться воедино.
Впервые я заинтересовался музыкой в пятом классе. Я пробовал играть на валторне, но не добился успеха. Несколько лет спустя, пока я гостил в Джорджии, я увидел, что мой кузен Боб берет уроки игры на гитаре, и мне захотелось научиться играть на басу. Дед повел меня в музыкальный магазин «Уоллес-Рид» в Дулуте, недалеко от Атланты, где я и увидел гитару с четырьмя струнами.
– Это и есть бас, сынок, – сообщил мне продавец.
Дед спросил, можно ли поиграть на инструменте. Он подключил его к усилителю, сыграл несколько нот и передал его мне. Я понятия не имел, как играть на басу, но когда я тронул струну, она отозвалась вибрацией у меня в груди. Я был заворожен. Спустя полчаса уговоров и лести с моей стороны мы погрузили бас, фендеровский усилок, колонки, шнуры, а также несколько сборников нот в багажник дедовского серебристого «Кадиллака» и отправились домой.

@темы: переводы, look me in the eye, СА

---

We are a way for the cosmos to know itself

А еще сегодня день рождения человека, к которому я отношусь с огромным уважением, и чьи взгляды и отношение к миру, ко вселенной, к науке, мне очень близки. Карлу Сагану исполнилось бы 80 лет.