"Born on a Blue Day", Глава 4, часть 5

(продолжение)

В сентябре 1988 года начались Олимпийские игры в Сеуле, столице Южной Кореи. Меня потрясло то, что я увидел на экране телевизора – еще ни разу я не сталкивался с таким разнообразием красок и звуков. Это были крупнейшие игры в истории – 8465 участников из 159 стран. Пловцы рассекали блестящую воду бассейна, которая пенилась от их движений, их головы, как поплавки, то скрывались под водой, то возникали снова. Бегуны мчались по дорожкам стадиона, загорелые мускулистые руки и ноги размывались в единое пятно. Гимнасты прыгали, вращались на снарядах и крутили сальто в воздухе. Я был поглощен олимпийской трансляцией и, сидя в гостиной, смотрел все, что мог, независимо от вида спорта.

Было большой удачей, что учитель дал всем задание рассказать об Играх в Сеуле. Всю следующую неделю я вырезал из газет и журналов сотни фотографий спортсменов и событий, а затем наклеивал их на листы цветного картона. Отец помогал мне с ножницами. Фотографии я группировал по чисто визуальному принципу: спортсмены в красной форме наклеивались на один лист, в желтой – на другой, в белой – на третий и так далее. На тетрадных линованных листах, самым красивым почерком, на который я был способен, я написал длинный список всех стран-участниц, упоминания о которых смог найти в газетах. Также я перечислил все представленные виды спорта, включая тхэквондо – корейское национальное боевое искусство – и настольный теннис, который в Сеуле был впервые включен в олимпийскую программу. Кроме того, я выписал подробную статистику, включая счеты матчей, баллы за выступления, рекорды и медали. В итоге листов с вырезками и записями получилось так много, что отцу пришлось пробить их дыроколом и связать шнурком. На обложке я нарисовал олимпийские кольца, раскрасив их в соответствующие цвета – синий, желтый, черный, зеленый и красный. Учитель поставил мне высший балл за все усилия и время, что я вложил в проект.

Пока я читал о множестве стран, представленных на Олимпийских играх, у меня возникло желание узнать о них больше. Я помню, как взял в библиотеке книгу о языках мира. В ней мне попалось описание древнего финикийского алфавита и его изображение. Финикийский алфавит возник около 1000 лет до нашей эры. Считается, что от него произошли многие современные системы письменности, включая еврейскую, арабскую, греческую и кириллицу. Так же, как арабский и еврейский, финикийский алфавит содержит только согласные буквы; гласные на письме не отображаются, их нужно определять по контексту. Слова обычно писались справа налево. Меня завораживали четкие линии и изломы этих букв. Я начал записывать целые предложения и истории финикийскими буквами, заполняя ими блокнот за блокнотом. На внутренних стенах нашего садового сарая я цветными мелками писал свои любимые слова, составленные из финикийских букв. Вот так выглядит мое имя, Дэниел:



На следующий год, когда мне было десять, умер наш пожилой сосед, и на этом месте поселилась молодая семья. Однажды к нам пришла маленькая светловолосая девочка. Она сказала, что видела на улице девочку из нашего дома (это была моя сестра Клэр), и спросила, можно ли прийти и поиграть с ней. Мама познакомила ее с моей сестрой и со мной – она решила, что для меня это будет хорошая возможность пообщаться с другими детьми по соседству. Мы пошли к ней в гости и посидели немного на крыльце в саду ее дома. Моя сестра быстро подружилась с этой девочкой, и они часто играли вместе. Звали ее Хейди, было ей лет шесть-семь. Ее мама была родом из Финляндии, а отец шотландец, поэтому Хейди воспитывалась на английском и тогда только начинала учить финские слова.

У Хейди было несколько детских книжек с яркими картинками, которые были подписаны финскими словами. Под рисунком гладкого красного яблока стояло слово omena, а под рисунком ботинка было написано kenkä. Что-то в облике и звуке финских слов, которые я читал и слышал, казалось мне прекрасным. Пока моя сестра и Хейди играли вместе, я сидел и читал книжки, изучая слова. Хотя они сильно отличались от английских слов, я легко и быстро их запоминал. Когда я шел домой от Хейди, я всегда оборачивался и кричал ей: «Хей-хей!» – по-фински это означало «пока!»

В то лето мне впервые разрешили самому ходить из дома в школу и обратно, благо расстояние было совсем небольшим. Вдоль дороги тянулись живые изгороди, и однажды, возвращаясь с учебы, я заметил, как по такой изгороди ползет крошечная красная букашка с черными точками. Меня так увлекло это зрелище, что я сел прямо на тротуар и стал наблюдать, как она обползает каждый листик и веточку, то останавливаясь, то двигаясь дальше. Я раз за разом пересчитывал точки на ее круглой блестящей спинке. Прохожие обходили меня, временами что-то ворча под нос. Должно быть, я им мешал, но в тот момент я не думал ни о чем кроме божьей коровки перед собой. Я осторожно подставил палец, чтобы она забралась на него, и побежал домой.

Раньше я видел божьих коровок только на картинках, но читал о них все, что попадалось, и знал, к примеру, что во многих странах они считаются добрым знаком, поскольку уничтожают вредителей (они способны съесть по пятьдесят-шестьдесят тлей за день) и помогают защитить урожай. В средние века крестьяне считали их помощь божественной и поэтому называли «божьими». Черные пятнышки божьей коровки поглощают солнечное тепло, а яркая окраска помогает отпугнуть хищников, потому что яркий цвет ассоциируется с ядом. Кроме того они выделяют вещество с неприятным запахом и вкусом, поэтому хищники их не едят.

Я был взбудоражен своей находкой и хотел собрать как можно больше божьих коровок. Когда мама увидела меня на пороге с насекомым в руке, она сказала, что божьи коровки «приставучие», и нужно сказать: «Божья коровка, улетай на небо!» и отпустить ее. Но я не стал так говорить, потому что не хотел, чтобы она улетала. В комнате у меня была пластмассовая коробка, где я хранил свои монеты. Я опустошил ее, высыпав монеты горкой прямо на пол, и посадил коровку внутрь. Потом я снова пошел на улицу и несколько часов бродил до самой темноты, разыскивая других божьих коровок на изгородях. Каждую найденную я осторожно брал пальцами и сажал к остальным в коробку. Я читал, что божьи коровки любят листья и тлей, поэтому я нарвал листьев с изгороди и крапивы, на которой сидела тля, и тоже положил к ним в коробку.

Вернувшись домой, я отнес коробку в свою комнату и поставил на стол рядом с кроватью. В стенках я проковырял иголкой дырочки, чтобы божьим коровкам хватало воздуха и света, а сверху положил большую книгу, чтобы они не разлетелись по всему дому. Всю следующую неделю после школы я собирал свежие листья и тлей и подкладывал к ним. Листья я опрыскивал водой, чтобы они могли пить.

В классе я без умолку болтал о божьих коровках, пока мой учитель, мистер Трейвс, не попросил меня принести их в класс. На следующий день я принес коробку в школу и показал свою коллекцию ему и остальным детям. К тому времени я уже собрал не одну сотню божьих коровок. Учитель мельком взглянул на коробку и попросил поставить ее к нему на стол. Затем он дал мне сложенный листок бумаги и попросил отнести его учителю в другой класс. Меня не было всего несколько минут. Когда я вернулся, коробки нигде не было. Мистера Трейвса беспокоило, что божьи коровки могут разлететься по классу, и он велел одному из учеников отнести их на улицу и выпустить. Когда я понял, что случилось, мне показалось, что голова у меня сейчас взорвется. Я разрыдался, выбежал из класса и бросился прямиком домой. Я был абсолютно раздавлен. После этого я несколько недель не разговаривал с учителем и злился, если он называл меня по имени.

При этом временами мистер Трейвс был ко мне очень добр. Когда на уроках я становился слишком возбужденным и нервным, он отводил меня в музыкальный кабинет школы, чтобы помочь успокоиться. Он сам был музыкантом и часто играл детям на гитаре во время уроков. В музыкальном кабинете хранилось множество инструментов, включая цимбалы, барабаны и пианино, которое использовалось в различных школьных мероприятиях и концертах. Он показал мне, как разные клавиши издают разные звуки, и научил играть простые мелодии. Я всегда любил музыку за то, что она помогала мне сбросить нервозность и успокоиться.

@темы: переводы, born on a blue day, СА

---

Нашла еще одного художника, здорово рисующего на тему игр "ледорубов" - Seliss.

@темы: IPL

---

"Born on a Blue Day", Глава 4, часть 4

(продолжение)

Зная мою страсть к числам, мама подарила мне книгу математических загадок для детей, которую она увидела в секонд-хенде. Насколько помню, это было в начальной школе, потому что мистер Трейвс, мой учитель, ругал меня, если я приносил книгу с собой на уроки. Он полагал, что я буду слишком много думать о числах и слишком мало уделять внимания уроку – и, конечно же, был прав.

Одна из задач в книге была следующей. В комнате находятся двадцать семь человек. Каждый из них обменялся рукопожатием со всеми присутствующими. Сколько всего рукопожатий произошло?

Прочитав задачу, я закрыл глаза и представил себе двух человек в большом пузыре. Потом я представил полусферу, примкнувшую к большому пузырю – в ней находился третий человек. Двое в большом пузыре пожимают руки друг другу, затем каждый из них жмет руку третьему человеку в полусфере. Это три рукопожатия на троих. Затем я представил вторую полусферу (с четвертым человеком) на другой стороне большого пузыря. Двое из большого пузыря пожимают руку ему, а потом люди в полусферах жмут руки друг другу. Это шесть рукопожатий на четыре человека. Далее я добавил еще двух человек в двух других полусферах – таким образом, их стало шесть, и на них приходилось пятнадцать рукопожатий. В результате, последовательность рукопожатий выглядела следующим образом: 1, 3, 6, 10, 15 … . И тут я понял, что всё это треугольные числа – то есть, соответствующее им число точек можно представить в форме треугольника:



Треугольные числа формируются так: 1; 1+2 = 3; 1+2+3 = 6; 1+2+3+4 = 10 и т. д. Можно заметить, что два соседних треугольных числа образуют квадратное число, например, 6+10 = 16 (4 × 4), а 10+15 = 25 (5 × 5). Чтобы увидеть это, мысленно поверните шестерку, чтобы она встала в верхний правый угол над десяткой.



Поняв, что ответ на загадку с рукопожатиями – это треугольное число, я увидел закономерность, которая помогла мне получить решение. Во-первых, я знал, что первое треугольное число (единица) соответствует двум людям – минимальному количеству, необходимому для одного рукопожатия. Если последовательность треугольных чисел начинается с двух людей, то двадцать шестое число в этой последовательности будет совпадать с количеством рукопожатий, которое произведут двадцать семь человек.

Далее я заметил, что десятка (четвертое число в последовательности) соотносится с четверкой следующим образом: 10 = (4+1) × 4/2, и это верно для всех чисел в последовательности. Например, пятое треугольное число, 15, равняется (5+1) × 5/2. Поэтому ответ на загадку равен 26+1 × 26/2 = 27 × 13 = 351 рукопожатие.

Я любил решать эти загадки; они были гораздо увлекательнее, чем математика, которую преподавали в школе. Я мог часами читать и размышлять над ответами – хоть в классе, хоть на игровой площадке, хоть дома. Страницы этой книги приносили мне одновременно удовольствие и покой, так что на какое-то время я стал с ней неразлучен.

Что всерьез досаждало моим родителям, так это моя страсть к коллекционированию всяких мелочей – например, блестящих коричневых конских каштанов, что в больших количествах опадали осенью с деревьев вдоль длинной дороги, которая шла мимо нашего дома. Деревья я обожал сколько сам себя помню. Я любил гладить ладонями шершавую кору и водить пальцами по ее морщинам. А их листья падали вниз, кружась, как те спирали, что я видел в уме, когда делил числа.

Родители не отпускали меня гулять одного, поэтому каштаны я собирал вместе со своим братом Ли. Я не возражал – он был дополнительной парой рук. Подбирая каждый каштан с земли, я сжимал его гладкую округлую форму в ладони (эта привычка сохранилась и по сей день – тактильное ощущение меня успокаивает, хотя теперь я использую для этого монеты или шарики).

Я набивал каштанами все карманы, пока те не начинали оттопыриваться. Это походило на навязчивую идею – я просто обязан был подобрать каждый каштан в пределах видимости и сложить их в одно место. Я снимал ботинки, носки и тоже набивал их каштанами, а потом шел домой босиком, с полными карманами и занятыми руками.

Дома я высыпал каштаны на пол своей комнаты и принимался их пересчитывать. Отец принес мне большой полиэтиленовый мешок и попросил, чтобы я считал и складывал их туда. Каждый день я часами собирал каштаны и относил их к себе. Мешок в углу стремительно наполнялся. Со временем родители, боясь, что от тяжести прогнется потолок этажом ниже, вынесли мешок в сад. Они разрешали мне играть с каштанами в саду, но я не должен был приносить их домой и оставлять на полу – младшие сестры могли сунуть их в рот и подавиться. Через несколько месяцев мой интерес постепенно угас, каштаны стали покрываться плесенью, и в конце концов родители отвезли их на местную свалку.

Через некоторое время пришло увлечение всевозможными рекламными брошюрами. Их часто клали в почтовый ящик вместе с газетами или письмами, и меня приводила в восторг их блестящая глянцевая бумага и симметричная форма (что там рекламировалось, было не важно – текст меня не интересовал). Родители быстро начали жаловаться на стопки бумаг, которыми оказывались заняты все ящики и полки в доме, а особенно на то, что они рассыпались по полу, стоило открыть буфет. Как и с каштанами, моя мания постепенно сошла на нет, к большому облегчению мамы с папой.

Когда я хорошо себя вел, мне давали карманные деньги. Например, если брошюры были разбросаны по полу, меня просили собрать их и сложить в ящик. Взамен родители давали мне много мелких монеток, потому что знали, как я люблю круглые предметы. Я часами аккуратно складывал монеты одну на другую так, что они образовывали блестящие шаткие башни высотой по несколько футов. Мама всегда просила в магазинах сдачу мелкими монетами, так что строительного материала у меня было достаточно. Иногда я выстраивал несколько столбиков одинаковой высоты в форме круга и садился в центре, чтобы они окружали меня со всех сторон – тогда мне становилось хорошо и спокойно.

@темы: переводы, born on a blue day, СА

---

"Born on a Blue Day", Глава 4, часть 3

(продолжение)

В середине 1987 года мы переехали в дом номер 43 по Хедингем-роуд. Интересно, что номера всех трех домов, где я провел детство, представляют собой простые числа: 5, 43, 181. Что еще замечательнее, номера соседей тоже были простыми числами: 3 (и 7), 41, 179. Такие сочетания – когда простые числа отличаются друг от друга на двойку – называются «близнецами». Чем больше числа, тем реже встречаются простые-близнецы. Например, чтобы найти соседей с простыми номерами, начинающимися на 9, понадобилась бы очень длинная улица: первая такая пара – это 9011 и 9013.

Год нашего переезда отличался на редкость суровой погодой. Такого холодного января на юге Англии не было более ста лет, местами температура опускалась ниже –22 градусов Цельсия, так что в школе иногда отменяли занятия. Кроме того, холод принес сильные снегопады. Дети на улице играли в снежки и катались на санках, но меня вполне устраивало сидеть у окна и смотреть, как с неба, кружась, падают снежинки. Позже, когда все расходились по домам, я выходил на улицу и лепил из снега в саду одинаковые колонны в несколько футов высотой. Если смотреть из окна моей спальни, они образовывали круг – мою любимую фигуру. Однажды к нам пришел сосед и сказал моим родителям: «Ваш сын построил из снега Стоунхендж».

1987 год был также годом большого октябрьского шторма – сильнейшего на юго-востоке Англии с 1703 года. Скорость ветра достигала 100 миль в час, и в результате вызванных штормом разрушений погибло восемнадцать человек. В ту ночь я лег спать, но никак не мог заснуть. Родители недавно купили мне пижаму, новая ткань была кусачей, и я все время вертелся в кровати. Окончательно я проснулся от громкого треска – это ветер срывал черепицу с крыши. Я забрался на подоконник и выглянул в окно: снаружи стояла кромешная тьма. При этом для осени было необычно тепло, мои ладони вспотели и липли к подоконнику. Затем я услышал, как к моей комнате приближаются скрипучие шаги. Дверь отворилась, и в комнату вплыл оранжевый огонек, дрожавший над толстой белой свечой. Я смотрел на него, не отрывая глаз, пока мамин голос не спросил: «У тебя все хорошо?» Я ничего не ответил, потому что она протягивала свечу вперед, и я не мог понять, хочет ли она отдать ее мне, как ту ярко-красную свечку на торте, что она подарила мне на прошлый день рождения. Но сейчас мне не хотелось брать свечу, потому что мой день рождения еще не настал. «Хочешь горячего молока?» – спросила мама.

Я кивнул и медленно спустился следом за ней на кухню. Повсюду было темно, электричества не было, выключатели не работали. Я сел за стол и стал пить пенистое молоко, которое мама подогрела и налила в мою любимую кружку, разрисованную цветными горошинами – я всегда из нее пил. Когда мама отвела меня обратно в мою комнату, я забрался в кровать, натянул одеяло на голову и заснул.

Утром меня разбудил отец и сказал, что уроков в школе сегодня не будет. Выглянув из окна спальни, я увидел разбросанные куски черепицы и крышки мусорных баков. Люди стояли маленькими группами и разговаривали, качая головами.

Вся семья собралась на кухне и смотрела в окно на сад за домом. Ураганный ветер вырвал из земли большое дерево в дальней стороне сада – его ветви и корни распростерлись по траве. Только через несколько недель его удалось распилить и убрать. А до этого я провел много радостных часов, в одиночку лазая по стволу дерева и среди веток. Домой я возвращался неизменно покрытый грязью, ссадинами и всяческими букашками.

Дом на Хедингем-роуд стоял всего через улицу от моей школы. Из окна спальни я видел учительскую парковку, и это придавало мне спокойствия. Каждый день после школы я бежал в спальню и смотрел, как разъезжаются машины. Я считал их по одной по мере того, как они уезжали, и помнил каждый номерной знак. Только когда последние машины покидали стоянку, я слезал с подоконника и шел ужинать.

Мое самое яркое воспоминание о том доме – это выстиранные пеленки, сохнущие над камином, и младенцы, плачущие на коленях родителей в ожидании молока. Через год после переезда мама родила в шестой раз, и это были близнецы – Мария и Наташа. Мама особенно радовалась появлению девочек. Имея четырех сыновей и одну дочь, она мечтала уравновесить соотношение. Когда мама вернулась из больницы, она позвала меня, чтобы я спустился и посмотрел на новорожденных сестер. Стоял июль, разгар лета, и я видел, что ей было жарко, потому что к ее лбу прилипли пряди волос. Папа сказал, чтобы я сел на диван в гостиной и держал спину прямо. Затем он осторожно взял детей на руки, отнес их ко мне и медленно опустил так, чтобы каждая из девочек оказалась на одной из моих рук. Я посмотрел на них – у них были пухлые щеки, крошечные пальчики и одинаковые розовые распашонки с пластмассовыми пуговицами. Одна из пуговиц была расстегнута, и я застегнул ее.

Размер нашей семьи сам по себе представлял немало сложностей. Купание всегда было шумным и сумбурным мероприятием. Каждое воскресенье, в шесть часов вечера, отец закатывал рукава и звал сыновей (меня, Ли, Стивена и Пола) в ванную для еженедельной помывки. Я ненавидел эту процедуру: и то, что приходилось делить ванну с братьями, и то, что горячая мыльная вода лилась из кувшина на волосы и лицо, и то, что братья плескались и брызгались, а горячий пар наполнял комнату. Я часто плакал, но родители настаивали, чтобы я мылся со всеми. Когда в доме столько людей, горячая вода была ценным ресурсом.

Так же, как и деньги. Имея пятерых детей младше четырех лет, родители оба сидели дома, чтобы их воспитывать. Отсутствие постоянного дохода создавало большую нагрузку на мать и отца; ссоры по поводу того, что, где и когда потратить становились все более частыми. Но даже при этом родители делали все возможное, чтобы мы не нуждались в еде, одежде, книгах или игрушках. Мама в совершенстве овладела искусством находить дешевые товары на распродажах, в секонд-хендах и на рынках, а отец поддерживал в порядке дом. У них получался очень слаженный дуэт.

Я старался держаться как можно дальше от ежедневной суеты. В семье все знали, что меня почти всегда можно найти в спальне, которую я делил со своим братом Ли. Даже летом, когда братья и сестры резвились на солнце, я сидел на полу комнаты, скрестив ноги и сложив руки перед собой. Подо мной был толстый мягкий ковер цвета красной глины; я часто водил по нему тыльной стороной ладони, потому что мне нравилось прикосновение его ворса к коже. В ясную погоду лучи солнца проникали в комнату, подсвечивая многочисленные пылинки, витающие в воздухе и создающие единый пронизанный светом узор. Молча сидя на одном месте, я часами наблюдал, как меняются цвета и оттенки на стенах и мебели комнаты с течением дня… то был видимый ход времени.

@темы: переводы, born on a blue day, СА

---

"Born on a Blue Day", Глава 4, часть 2

(продолжение)

Примерно в то время, как я пошел в школу, у меня возникла большая любовь к сказкам. И сами сюжеты, и подробные иллюстрации к ним будоражили воображение. Я представлял себя города, по улицам которых текла каша из волшебного горшка, и принцесс, спавших на постелях с сотней перин (и единственной горошиной под ними). Одной из моих любимых сказок был знаменитый «Румпельштильцхен» братьев Гримм. Я любил слушать перед сном, как родители перечисляют причудливые имена, которыми королева пыталась назвать карлика, умевшего прясть золото из соломы: Каспар, Мельхиор, Бальцер, Риппенбист, Гаммельсваде, Шнюрбейн…

Еще одна сказка, которая сильно мне запомнилась – это «Каменный суп». В ней рассказывалось, как в одну деревню пришел солдат и попросил у жителей еды и ночлега. Жадные и недоверчивые жители отказали ему, и тогда он объявил, что приготовит для всех суп из камня – и для этого ему понадобится лишь камень, котел и вода. Люди столпились вокруг, а солдат принялся за готовку, в предвкушении облизывая губы. «Суп из камня, конечно, хорош, но вот бы туда еще капусты…» – громко сказал он, будто бы размышляя вслух. Один из жителей подошел и дал ему кочан капусты. Тогда солдат сказал: «Помню, однажды я добавил в суп чуть-чуть солонины – так вышел суп достойный самого короля!» Тут же деревенский мясник принес ему кусок солонины. Так, один за другим, жители стали давать ему картошку, лук, морковь, грибы и прочее – и в конце концов получился вкуснейший суп для всей деревни. В то время история меня сильно озадачила, потому что понятие обмана было мне незнакомо. Я не понял, что солдат притворился, будто готовит суп из камня, чтобы люди дали ему настоящей еды. Только много лет спустя я наконец догадался, о чем эта история.

Однако, некоторые сказки меня чересчур пугали. Раз в неделю в класс привозили телевизор на столике с колесиками и показывали образовательную программу. На канале BBC шла серия детских передач «Смотрим и читаем», и одной из самых популярных программ была история «Темные башни» – о девочке, которая вместе со своей собакой искала сокровище в таинственным старом особняке под названием «Темные башни». Сериал длился десять недель.

В первой серии девочка Трейси обнаруживает «Темные башни» и узнаёт, что там водятся призраки. В конце серии семейный портрет начинает раскачиваться, и в комнате становится очень холодно. Трейси слышит голос, который говорит ей, что дом находится в опасности, и она должна помочь его спасти. Я помню, как смотрел сериал вместе со всеми. В классе стояла тишина, и я сидел, сжав ноги вместе и бесшумно покачивая ими под стулом. До самого конца я не ощущал никаких эмоций, а потом в голове будто щелкнул выключатель, и я вдруг понял, что мне страшно. Разрыдавшись, я выскочил из класса и отказывался возвращаться, пока не убрали телевизор. Сейчас я могу понять, почему остальные дети дразнили меня и называли плаксой. Мне было почти семь, и никто из одноклассников не был ни капли напуган или расстроен этой передачей. Так или иначе, с тех пор каждую неделю меня отводили в кабинет директора, где мне разрешалось пождать, пока класс смотрел очередную серию. У директора в кабинете был свой маленький телевизор, и я помню, как смотрел по нему автогонки – машины быстро мчались по трассе, один круг за другим. За ними я хотя бы мог наблюдать спокойно.

Еще один сериал из цикла «Смотрим и читаем», который произвел на меня сильное впечатление, назывался «Сквозь драконий глаз». В нем трое детей прошли сквозь рисунок, который они нарисовали на стене игровой площадки, и оказались в странном мире под названием Пеламар. Миру грозила гибель, и чтобы вернуть ему жизненную силу, дети должны были собрать светящееся шестиугольное устройство, части которого разбросало взрывом. Искать недостающие фрагменты детям помогал добрый дракон Горвен.

В этот раз истерики у меня не было. Во-первых, я был старше, мне уже исполнилось десять. Во-вторых, сериал меня на самом деле увлек. Он был очень красиво снят. Путешествуя по волшебной стране, дети оказывались среди разнообразных красочных пейзажей. Несколько персонажей сериала – хранители жизненной силы – были с головы до ног окрашены в яркие цвета – фиолетовый, оранжевый и зеленый. Еще там была огромная говорящая мышь и гигантская гусеница. В одной из сцен снежинки падали с неба и опускались в ладони детям, превращаясь в буквы, из которых складывались слова (это была подсказка, чтобы помочь детям отыскать недостающие части). В другой серии звезды складывались в сияющие указатели для летящего по ночному небу дракона. Такие сцены завораживали меня, потому что история большей частью рассказывалась с помощью картинок, и мне это было намного понятнее, чем диалоги.

С тех пор, приходя домой из школы, я непременно садился смотреть телевизор. Мама вспоминает, что я сидел очень близко к экрану и начинал злиться, если она уговаривала меня отодвинуться, чтобы поберечь зрение. Даже в теплую погоду я оставался в куртке и не снимал ее все то время, что смотрел разные передачи, а иногда и дольше. Мне она казалась дополнительным слоем защиты от окружающего мира, как доспехи для рыцаря.

Тем временем, наша семья росла. Родители вовсе не были религиозны, но они любили детей и всегда мечтали о большой семье. Моя сестра Клэр родилась в том же месяце, как я пошел в школу, а два года спустя появился на свет Стивен. Вскоре после этого мама обнаружила, что беременна пятым ребенком – это будет мой брат Пол – и нам потребовалось переехать в более просторный дом. Поначалу я мало реагировал на растущую компанию родственников. Пока братья и сестра шумели, играли и бегали в нижних комнатах и в саду, я сидел и играл сам с собой в тишине своей спальни. В итоге, однако, их присутствие повлияло на меня очень положительным образом: оно вынудило меня постепенно развивать свои навыки общения. То, что вокруг всегда были люди, научило меня лучше справляться с шумом и переменами. Я также стал учиться взаимодействовать с другими детьми, молча наблюдая, как братья и сестра играют между собой и с друзьями, из окна своей спальни.

@темы: переводы, born on a blue day, СА

---

"Born on a Blue Day", Глава 4, часть 1

От себя: Думаю, название "Born on a Blue Day" лучше будет перевести не "Рожденный в голубой день", а "Рожденный в синий день". В самом начале Дэниел говорит, что родился в среду, и она для него имеет такой же цвет, как цифра девять или звук рассерженных голосов. Но из последующих глав становится ясно, что девятки и рассерженные голоса для него темные, а не светлые. Так что "синий" будет точнее.

(Или даже "Родившийся в синий день" - надо подумать над ритмом.)

------------------------

Глава 4
Школьные дни

Школьная пора началась для меня в сентябре 1984 года, как раз когда мой брат Ли пошел в детский сад. На занятия меня отводил отец, что стоило ему немало терпения – я шел очень медленно и то и дело останавливался, подбирая мелкие камушки пальцами ног. Моя учительница, миссис Лимон, была высокой худощавой дамой с коротко стриженными темными волосами. Мне нравилась ее фамилия – всякий раз, как я ее слышал, я тут же представлял себе форму и цвет лимона. «Лимон» было одним из первых слов, которые я научился писать.

Сразу за школьными воротами находился гардероб, где дети оставляли верхнюю одежду. Мне не нравилось туда заходить, потому что там было всего одно маленькое окошко под потолком и всегда стоял полумрак. Я так боялся, что потеряю свое пальто среди других или по ошибке возьму похожее, что взял в привычку считать крючки, чтобы понять, какой из них мой. Если я приходил и оказывалось, что мой крючок уже занят, меня охватывала паника и растерянность. Помню, как однажды я вошел в класс прямо в пальто, потому что на моем крючке уже висело чужое – хотя вокруг было много свободных вешалок.

Класс, где мы занимались, был комнатой прямоугольной формы с дверью с правой стороны. Внутри стояли ряды шкафчиков, куда дети убирали свои карандаши и бумагу – на каждом шкафчике значилось полное имя ученика. Кроме того, каждому из нас была выдана пластиковая папка, в левом верхнем углу которой также была наклеена полоска с именем. Папка застегивалась сверху на цветную молнию, туда мы клали свои книги для чтения и тетради. Своей папкой я пользовался с величайшей аккуратностью и всегда складывал книги на место.

Моя парта стояла в заднем ряду возле окна, обклеенного цветной бумагой и детскими рисунками. Со своего места я мог видеть остальных детей, не встречаясь с ними взглядом. Я не помню ни имен, ни лиц тех, с кем учился в младших классах – они всегда были для меня скорее объектами, между которыми приходилось лавировать и мириться с их присутствием, чем людьми, с которыми можно было общаться и играть.

Когда я стоял или ходил по классу, я часто держал руки на уровне груди, прижав их к себе. Иногда я сжимал пальцы в кулак, а затем разгибал их по одному и просто стоял на месте, указывая одним или несколькими пальцами в потолок. Однажды я отогнул средний палец, и ко мне подошел мальчик, который сказал, что я ругаюсь. «Как можно ругаться пальцем?» – спросил я. Вместо ответа он громко позвал учительницу, и та отчитала меня за грубое поведение.

При этом мне очень нравились школьные утренние линейки. Прежде всего, они были предсказуемыми и начинались каждое утро в одно и то же время. Учительница выводила нас из класса, просила построиться в алфавитном порядке и вела нас в актовый зал. В зале ровными рядами сидели дети из других классов. Мы проходили мимо них и садились позади. Ощущение порядка и четкой последовательности успокаивало меня. Бывало, я садился прямо на пол и закрывал глаза, слегка покачиваясь и тихо напевая под нос – я часто так делал, когда мне было хорошо и спокойно.

Самая лучшая часть линейки начиналась, когда все пели гимны: я особенно любил “He’s Got the Whole World in His Hands” и “Oats, Peas, Beans and Barley Grow”. Я закрывал глаза и внимательно слушал, как дети поют вместе, и ноты сливаются в ровный и плавный ритм. Музыка всегда наполняла меня покоем и радостью. Линейка была моей любимой частью школьного дня.

Когда пришло мое первое школьное Рождество, настало время рождественской пьесы. Мне поручили роль одного из пастухов. Я холодел от мысли, что придется стоять на сцене перед целой школой – всеми детьми, учителями и родителями. Я был напуган настолько, что отказывался примерять костюм пастуха или обсуждать свою роль с учительницей. В конце концов, маме удалось подкупить меня конфетами, и я согласился участвовать. Я простоял на сцене, все время глядя в пол, но это не помешало моим родителям сказать потом, как они мной гордятся. После пьесы я не захотел расставаться с костюмом, и родители убедили учительницу одолжить нам его на рождественские каникулы. В ту ночь и все последующие ночи, до самого Нового года, я спал в плаще и шапке пастуха.

Занятия в классе давались мне непросто – мне было тяжело сосредоточиться, когда другие дети болтали между собой или кто-то ходил по коридору снаружи. Мне очень трудно фильтровать внешний шум, и я регулярно затыкаю уши пальцами, чтобы сфокусировать внимание. У моего брата Стивена та же проблема, поэтому он надевает беруши каждый раз, когда хочет почитать или подумать.

Когда я писал в тетради, то корпел над каждой буквой, каждым словом и каждой запятой. Если я замечал помарку или ошибку, то стирал все и начинал заново. Такой перфекционизм порой приводил к тому, что я работал с черепашьей скоростью, и к концу урока был совершенно без сил, а результат оставался мизерным. При этом я никогда не беспокоился, что учительница сочтет меня ленивым или неспособным, и меня не волновало, что думают другие дети. Понятие «учиться на ошибках» было мне незнакомо.

Письмо всегда представляло для меня проблему. Выводить некоторые буквы, например, g и k, было особенно утомительно, потому что я никак не мог запомнить, как они пишутся. Я тренировался, исписывая этими буквами целые листы, но их петельки и крючки казались слишком запутанными, и прошло еще немало времени, прежде чем я научился писать их уверенно. Я отставал еще и потому, потому не умел писать слова безотрывно. Если отдельные буквы были довольно сложны, то такие сочетания, как gh и th было просто невозможно написать слитно. Даже сегодня большинство букв в слове я пишу по отдельности.

Одной из вещей, которую каждый ученик регулярно уносил домой, была старая жестяная банка, наполненная полосками бумаги. На каждой полоске значилось по одному слову, в написании которого нужно было тренироваться. Каждую неделю мы писали самостоятельную работу по выученным словам. Я всегда получал за них хорошие оценки, потому что мог мысленно представить себе каждое слово, в зависимости от формы букв, которые его составляли. Например, слово “dog” (собака), состоит из трех кружков с палочкой вверх на первой букве и петелькой вниз на последней. На самом деле, это слово и вправду похоже на собаку, если представить, что палочка – это собачье ухо, а петелька внизу – это хвост. Точно так же, две буквы «о» в слове “look” (смотреть) напоминали мне пару глаз. Палиндромы – слова, которые одинаково читаются слева направо и справа налево – например, “mum” (мама) и “noon” (полдень) казались мне очень красивыми, и их я любил особенно.

@темы: переводы, born on a blue day, СА

---

Потрясающий язык)

03.05.2018 в 11:25

Пишет  Модо:

О непривычном




Язык Коса - один из немногих языков, активно использующих щелкающие согласные. Звучит ещё так.

@темы: музыка, лингвистика

---

Переводя текст с японского на английский (мне так проще, потому что ресурсами пользуюсь, в основном, англоязычными), поймала себя на том, что до сих пор сомневаюсь в словах photograph и photography. Не то чтобы их путаю, но выбираю нужное с некоторой задержкой.

С явными "ложными друзьями" проще. Magazine - журнал, baton - дубинка и т. д. Их значения слишком разные, и, выучив один раз, уже не ошибешься. А с однокоренными приходится все время быть начеку. В русском языке есть слова "фотограф", "фотография" и "фотографирование". В английском же, photograph - это фотография (снимок, результат); photography - это фотографирование, съемка (процесс). Причем относится это слово не только к фото-, но и киносъемке. Должность "director of photography", которая часто встречается в титрах фильмов - это "главный оператор" или "оператор-постановщик". И, наконец, photographer - это, собственно, фотограф.

И да, чтобы еще больше все запутать, иногда photography может переводиться как "фотография" - когда имеется в виду фотография как занятие или область техники.

@темы: лингвистика

---

Потащила тест из избранного

Определение типа поведения в обычной жизни

Ваши результаты: Контролирующий Родитель (КР): 9% Заботливый Родитель (ЗР): 7% Взрослый (В): 28% Свободное Дитя (СД): 18% Бунтующее Дитя (БД): 13% Адаптивное Дитя (АД): 25% (Что означают результаты теста?)

КР ЗР В СД БД АД

(c) Трансактный анализ для всех

Пройти тест

@темы: тест

---

Ура)

04.05.2018 в 14:37

Пишет  антреКот Шредингера:

Мая четвертое да пребудет с нами!

---

"Born on a Blue Day", Глава 3, часть 4

(окончание)

В Австралии профессор Аллан Снайдер, руководитель Центра изучения разума при Сиднейском университете, привлек большое внимание своими утверждениями о том, что он способен вызвать у испытуемых савантические способности, используя процедуру под названием трансчерепная магнитная стимуляция (ТМС).

В медицине ТМС используется во время операций на мозге, чтобы стимулировать или подавлять различные участки мозга – таким образом, врачи могут отслеживать результаты операции в реальном времени. Это неинвазивная процедура, которая, по всей видимости, не имеет серьезных побочных эффектов.

Профессор Снайдер полагает, что аутичное мышление – это не принципиально иная форма мышления, а лишь крайняя разновидность нормальности. По его словам, временно подавив определенную деятельность мозга – например, способность к абстрактному и контекстуальному мышлению – с помощью ТМС, можно открыть доступ к частям мозга, отвечающим за получение чистой, не отфильтрованной информации. Таким образом, Снайдер надеется усовершенствовать работу мозга, отключив некоторые его участки и изменив восприятие человека.

В своем эксперименте профессор использует сетку электродов, подключенных к аппарату ТМС. Аппарат посылает переменные магнитные импульсы в височные доли мозга. Некоторые из испытуемых, прошедших такую процедуру, утверждают, что они временно стали лучше рисовать и замечать ошибки на письме; их рисунки животных стали более детальными и реалистичными, а чтение – более внимательным.

Большинство людей читают, распознавая знакомые слова группами. По этой причине, многие пропускают мелкие орфографические ошибки или повторяющиеся слова. Например:

Лучше синица в руках,
чем журавль в
в небе.

При беглом чтении большинство людей не замечает лишнего предлога «в».

То, что я воспринимаю информацию частями, а не целиком, имеет свои плюсы – благодаря внимательности к деталям, я очень быстро нахожу ошибки в тексте. Бывало, по воскресеньям, листая страницы свежей газеты, я доводил родителей до белого каления, указывая на каждую обнаруженную мной грамматическую или орфографическую неточность. «Ну почему ты не можешь просто читать газету, как все?» – восклицала мама после того, как я в двенадцатый раз демонстрировал ей ошибку в тексте.

Профессор Снайдер утверждает, что савантические способности могут быть у каждого, но большинство людей не в состоянии их раскрыть. Он полагает, что мои эпилептические припадки могли сыграть роль, схожую с действием магнитных импульсов ТМС – они воздействовали на определенные участки моего мозга и открыли путь к моим вычислительным талантам и другому восприятию.

Есть примеры людей, которые обрели савантические способности в результате болезни или травмы мозга. Один из таких – Орландо Серрелл, получивший удар бейсбольным мячом по голове в возрасте десяти лет. Через несколько месяцев после травмы он начал запоминать и воспроизводить огромное количество информации, включая номера автомобилей, тексты песен и прогнозы погоды.

Похожие трансформации отмечаются и у некоторых пациентов, страдающих лобно-височной деменцией (ЛВД) – дегенеративной болезнью мозга, которая поражает лобные и височные доли мозга. По мере того как болезнь прогрессирует, она влияет на личность, поведение и память человека. ЛВД чаще всего возникает в возрасте от сорока до семидесяти лет.

Брюс Миллер, невролог из Калифорнийского университета в Сан-Франциско, сообщает, что у некоторых из его пациентов с ЛВД спонтанно развивается интерес и способность к рисованию и музыке. Сканирование мозга таких пациентов показывает, что кровообращение или метаболизм в их левой височной доле заметно снижены, тогда как правое полушарие, отвечающее за обработку визуальной и пространственной информации, сохранено гораздо лучше.

Возможно, мои детские приступы действительно сыграли важную роль в том, кем я стал. Многие другие люди тоже испытывали нечто подобное по отношению к своей эпилепсии. Среди них русский писатель Федор Достоевский, автор таких классических произведений, как «Преступление и наказание» и «Братья Карамазовы». Он страдал редкой формой височной эпилепсии под названием экстатическая эпилепсия. У Достоевского приступы случались в основном по ночам и охватывали все тело. Под влиянием своей болезни он создал персонажей-эпилептиков в четырех из своих романов: это Кириллов в «Бесах», Смердяков в «Братьях Карамазовых», Нелли в «Униженных и оскорбленных» и князь Мышкин в «Идиоте».

Достоевский описывал свои переживания эпилепсии следующим образом: «На несколько мгновений я испытываю такое счастье, которое невозможно в обыкновенном состоянии, и о котором не имеют понятия другие люди. Я чувствую полную гармонию в себе и во всем мире и это чувство так сильно и сладко, что за несколько секунд такого блаженства можно отдать десять лет жизни, пожалуй, всю жизнь.* … Я почувствовал, что небо сошло на землю и поглотило меня. Я реально постиг Бога и проникнулся им. Вы все, здоровые люди, не подозреваете, что такое счастье, которое испытываем мы, эпилептики, за секунду перед припадком».**

Считается, что писатель и математик Льюис Кэрролл также страдал височной эпилепсией, что, возможно, отразилось в содержании его самой известной книги, «Приключения Алисы в Стране Чудес». К примеру, следующий фрагмент описывает опыт непроизвольного падения, что очень похоже на ощущение от эпилептического припадка:

«Алиса не успела опомниться, как полетела куда-то вниз, точно в глубокий колодец. “После такого падения, – думала Алиса, – мне уже не страшно будет упасть с лестницы”. Размышляя так, Алиса падала всё ниже, ниже и ниже. “Неужели этому не будет конца?”».***

Некоторые исследователи вообще полагают, что эпилепсия и творческие способности могут быть взаимосвязаны. Писательница Ева Лапланте говорит об этом в своей книге «Височная эпилепсия как явление в медицине, истории и искусстве».**** В ней она приводит в пример знаменитого художника Винсента ван Гога, который страдал от сильных припадков, которые повергали его в состояние депрессии, смятения и тревожности. Несмотря на свою болезнь, ван Гог создан сотни акварелей, рисунков и масляных картин.

Когда мне было лет восемь, я в течение нескольких месяцев исписывал длинные листы печатной бумаги. Я мог сидеть часами, покрывая страницу за страницей плотными строками слов. Родителям приходилось покупать для меня огромные рулоны бумаги, потому что она все время заканчивалась. У меня был до крайности мелкий почерк – одна из учительниц жаловалась, что ей приходилось надевать более сильные очки, чтобы читать мои работы – поскольку я боялся, что бумага закончится, и мне не на чем будет писать.

Насколько я помню, истории, которые я сочинял, были полны описаний – я мог целую страницу описывать различные детали какого-то одного места, все его цвета, формы и текстуры. В моих текстах не было диалогов, не было эмоций. Я писал о длинных ветвящихся тоннелях, пролегающих глубоко под бескрайними мерцающими океанами, о скалистых пещерах и башнях, возвышающихся до небес.

Мне не приходилось обдумывать то, что я писал, слова, казалось, текли сами собой. Однако, даже без какого-либо четкого плана истории всегда получались связными. Когда я показал один из рассказов своей учительнице, он понравился ей настолько, что она зачитала несколько фрагментов из него перед классом. Моя страсть к письму вскоре исчезла так же внезапно, как и нахлынула. Однако, она принесла мне восхищение языком и словами, которое остается со мной по сей день.

Благодаря развитию медицины и техники, сегодня все больше и больше людей, страдающих эпилепсией, могут жить без приступов. Стигматизация такого диагноза, как эпилепсия (и аутизм), быстро ослабевает. Однако, расстройства, связанные с работой мозга, по-прежнему остаются непонятными для многих. Я бы советовал родителям, у чьих детей диагностировали эпилепсию, узнавать как можно больше об этой болезни и, самое главное, поддерживать в детях веру в себя и в свои мечты, потому что именно это формирует будущее каждого человека.

----------------
* Цит. по книге "Воспоминания и исследования о творчестве Ф. М. Достоевского" (В. А. Соллогуб и др.)
** Цит. по книге "Мемуары" (С. В. Ковалевская)
*** Пер. А. Рождественской
**** Eve LaPlante, “Seized: Temporal Lobe Epilepsy as a Medical, Historical and Artistic Phenomenon”

@темы: переводы, born on a blue day, СА

---

"Born on a Blue Day", Глава 3, часть 3

(продолжение)

Существует тесная связь между эпилепсией и сном. У страдающих эпилепсией нарушения сна встречаются чаще. Некоторые ученые полагают, что такие явления, как ночные кошмары или хождение во сне (сомнамбулизм), – это результат ночной судорожной активности мозга. Примерно лет с шести и до начала подросткового периода я тоже ходил во сне – иногда чаще, иногда реже. Сомнамбулизм возникает в первые три часа сна, когда мозговые волны спящего имеют увеличенную амплитуду, а сон глубок и лишен сновидений. Обычно человек, ходящий во сне, не реагирует, если с ним заговорить, а при пробуждении не помнит, что с ним было. В моем случае, я выбирался из кровати и начинал ходить по комнате по одному и тому же маршруту. Иногда я принимался стучать в стены или в дверь своей комнаты. Родители просыпались, приходили и аккуратно сопровождали меня обратно в кровать. Будить ходящего во сне не опасно для его здоровья, но это может напугать его и дезориентировать.

Родители приняли несколько мер предосторожности, чтобы со мной ничего не случилось. Каждый вечер они убирали все игрушки с полу и оставляли включенным свет в коридоре. Кроме того, они приделали дверцу наверху лестницы после того, как однажды я во сне спустился вниз и добрался до кухни, где меня и нашли – я пытался открыть дверь, ведущую в сад.

Неудивительно, что днем я часто ощущал себя полностью обессиленным и хотел только спать и ничего больше. В школе я нередко опускал голову на парту и засыпал прямо на уроке. Учителя, которым родители подробно рассказали о моих проблемах, всегда относились ко мне с пониманием и терпением. Часто бывало так, что, проснувшись через десять, двадцать или тридцать минут, я в растерянности обнаруживал, что класс пуст, а дети бегают на игровой площадке, но учительница помогала мне прийти в себя.

Разнообразные побочные эффекты моих лекарств сильно повлияли на мой первый год учебы в школе. Мне было трудно сосредоточиться, я быстро уставал. В классе я был последним, кто освоил алфавит. Моя учительница, миссис Лемон, поощряла меня разноцветными наклейками, когда я делал меньше ошибок в буквах. Я не испытывал стыда или неуверенности из-за того, что отставал от других детей; они просто не были частью моего мира.

Дважды в год вместе с отцом я посещал Вестминстерскую детскую больницу в Лондоне, где мне сканировали мозг, чтобы проверить мое состояние. Мы ехали на такси, прибывали, как обычно, сильно заранее а затем ждали, когда нас позовут. За эти годы я, должно быть, провел многие и многие часы, сидя в больничных коридорах.

Через три года было решено постепенно снять меня с противосудорожных препаратов. Мама паниковала от мысли, что эпилепсия может вернуться, но, к счастью, приступы больше не повторялись. Побочное действие лекарств сошло на нет, и моя успеваемость в школе улучшилась.

Не ясно, оказала ли эпилепсия какой-то длительный эффект на мой мозг и на то, как он работает. Во время моих детских приступов судорожная активность начиналась в левой височной доле. Некоторые исследователи предполагают, что савантические способности могут объясняться травмой левого полушария и, как следствие, компенсацией правого. Дело в том, что способности, которые чаще всего наблюдаются у савантов, связаны именно с правым полушарием – включая таланты, связанные с числами и вычислениями.

Однако, сложно сказать, является ли эпилепсия причиной или симптомом повреждения левого полушария. Возможно, мои приступы появились в результате уже существовавшего повреждения мозга, может быть, полученного еще при рождении.

По этой причине, оказалось, что мои особенности восприятия представляют интерес для ученых. Меня пригласили принять участие в эксперименте, который проходил в Центре исследования аутизма в Кембридже осенью 2004 года. Руководит центром Саймон Барон-Коэн, профессор психопатологии развития и ведущий специалист в области расстройств аутистического спектра.

Эксперимент проверял так называемую теорию слабой центральной когерентности, согласно которой люди, находящиеся в спектре аутизма, лучше воспринимают детали в ущерб общей информации, тогда как большинство людей обращают внимание, прежде всего, на контекст и общий смысл, часто упуская мелкие детали. Например, исследования говорят о том, что аутичные дети лучше узнают знакомые лица на фотографиях, если им показать только фрагмент лица (по сравнению с контрольной группой неаутичных детей).

В тесте Навона участникам предлагается распознать заданный образ, показанный на «локальном» или «глобальном» уровне. Когда я проходил тест, меня просили нажимать кнопку левой рукой, если я видел на экране букву А, и правой, если не видел. Изображения сменялись очень быстро, так что отвечать нужно было не задумываясь. В нескольких случаях я нажимал «нет», а секунду спустя мой мозг понимал, что расположение других букв образовывало собой форму А. Этот эффект называется зрительной интерференцией, он часто применяется в оптических иллюзиях. Для большинства людей доминирует глобальный образ – например, если им показать букву М, составленную из маленьких букв А, сначала они увидят М, тогда как А заметят не сразу. В моем же случае, как и в случае большинства аутичных людей, интерференция работает противоположным образом: мне сложно заметить очертания большой буквы, поскольку мой мозг автоматически сосредотачивается на отдельных деталях.

На рисунке слева показана буква А, состоящая из маленьких М, а справа - буква М, состоящая из маленьких А.

@темы: переводы, born on a blue day, СА

---

В русском языке есть поговорка "у семи нянек дитя без глазу", в английском - too many cooks spoil the broth (букв. "слишком много поваров портят похлебку").
В японском - 船頭多くして船山に登る (sendō ōku shite fune yama ni noboru) - букв. "много капитанов корабль на гору заведут".

@темы: японский язык

---

Буквенный флешмоб

Втянулась в симпатичный флешмоб. Суть его в следующем: вам дается какая-нибудь буква, на эту букву нужно назвать 7 слов и пояснить, почему именно они.

От  Kallio Olen мне досталась буква М. На самом деле, очень хорошая буква. Я вообще люблю сонорные. К тому же, она действительно имеет для меня определенное значение.

1. На эту букву начинается мое имя. С именами у меня отношения по-прежнему странные. Со своим - в особенности. Но, в принципе, это хорошее имя. Не слишком распространенное, но при этом легко произносится и легко записывается различными алфавитами (включая катакану).

2. Музыка. Музыку я слушаю почти каждый день и вообще она значит для меня очень много. Для меня это первое средство, когда нужно успокоиться, отвлечься от дел и от собственных мыслей, отключиться от окружающего мира или вернуть себе душевное равновесие.

3. Море. Море я очень люблю. Я не очень хорошо плаваю и терпеть не могу купаться в пресных водоемах (по нескольким причинам), но в море - нравится. Хотя не была на нем уже много лет. Впрочем, купание - дело десятое. Мне просто близко море само по себе.

4. Млечный путь. Захотелось включить в этот список что-то связанное с космосом, и Млечный путь - первое, что пришло в голову. Я ни разу не видела его "живьем" (в городе для этого слишком светло), но очень хотелось бы.

5. Маяк. По ассоциации с морем, маяки мне очень симпатичны. После игры "To the Moon" - в особенности.

6. Миндаль. Мой любимый вид орехов. А еще миндальное дерево очень красиво цветет.

7. Морровинд и Мор (Утопия). Не смогла между ними выбрать. Две давно любимые мной игры.

@темы: моб, оффтопик

---

Хорошая статья о питерском центре "Антон тут рядом", в котором помогают аутистам - takiedela.ru/2018/03/yeto-vam-ne-kino/.

@темы: СА

---

"Born on a Blue Day", Глава 3, часть 2

(продолжение)

То, что у меня диагностировали эпилепсию, стало большим ударом для родителей, особенно для отца. Его собственный отец, мой дед, долгие годы страдал эпилептическими припадками уже будучи взрослым и умер довольно рано за несколько лет до моего рождения.

Моего деда звали Уильям Джон Эдуард, он родился в Ист-Лондоне в начале 1900-х годов. Он работал сапожником и воевал во Второй мировой. Участвовал в битве при Дюнкерке и был эвакуирован, а после служил артиллеристом-зенитчиком на военной базе в северной Шотландии. Он был женат и имел четырех детей, младшим из которых был мой отец. Приступы, причем очень сильные, начались у деда после войны. Бабушке часто доводилось слышать звук бьющихся тарелок и чашек, сброшенных с кухонного стола.

В те времена средства помощи больным эпилепсией были весьма ограничены. Врачи полагали, что болезнь моего деда вызвана контузией, которую он получил на войне. Они посоветовали бабушке развестись с мужем и начать новую жизнь: в конце концов, она еще молода, и ей надо растить детей. Наверное, это было самым сложным решением в ее жизни, но она последовала совету и через какое-то время вышла замуж снова. Мой дед был направлен в пансионат для бывших военных с психическими расстройствами.

Развод моих деда и бабушки имел катастрофические последствия для семьи. Бабушка снова вышла замуж, но ее второй муж подолгу оставался без работы и даже то малое, что зарабатывал, проигрывал в азартные игры. Стабильного дохода не было, и долги за аренду квартиры стали расти. В один из дней семья вернулась домой и обнаружила, что их мебель свалена во дворе, а дверь заперта на висячий замок. Администрация выселила их за неуплату – они остались без дома.

Детей на какое-то время взял к себе друг семьи. Мой отец был старшим для своих сводных братьев и сестер. Затем они переехали с моей бабушкой в приют для бездомных. Отцу в качестве прощального подарка от друга семьи достался конструктор «Лего». Приют состоял из крошечных комнат с общими туалетами, ванной и кухней. Комнаты соединялись узкими коридорами, пол был покрыт красным бетоном. Отец научился различать членов персонала по звуку шагов. Одного из них он прозвал «Кованый сапог».

Семье отвели две тесных комнаты с минимумом мебели. Никаких телевизоров или радио. В одной комнате – детской – стояли три маленькие кровати. В бабушкиной комнате помещались лишь, кровать, стол и стул. Мужчины внутрь не допускались, поэтому ее муж был вынужден снимать комнату над магазином. Все то время, что семья жила в приюте, они оставались в разлуке.

Жизнь в приюте была тяжелой – помимо спартанских условий, там не было никакой возможности уединиться; запирать дверь на замок не разрешалось. Персонал был строг и поддерживал в учреждении армейскую дисциплину. Семья провела в этом месте полтора ненавистных года. Их пребывание там скрашивалось лишь дружбой, которую моя бабушка завела с управляющей приютом, миссис Джонс. Со временем семья переехала в новый дом.

Мой отец впервые встретил собственного отца в одиннадцать лет. К тому времени его приступы стали реже, и днем его отпускали работать в сапожной мастерской. Вечером он возвращался в пансионат. Мой отец был очень мал, когда у деда развилась болезнь, и поэтому ничего о нем не помнил и даже не знал, как он выглядел. Они встретились в доме того самого друга семьи, который помог ему и его сводным братьям и сестрам несколькими годами раньше. Отец помнит, как пожал руку седому нескладно одетому мужчине, и ему сказали: «Это твой папа». Со временем они сблизились.

С возрастом здоровье деда стало быстро ухудшаться. Отец старался навещать его в больнице как можно чаще. Отцу был 21 год, когда дед умер – после инсульта и очередного приступа отказали органы. Судя по воспоминаниям, он был добрым и любящим человеком. Жаль, что мне не довелось его увидеть.

Мне чрезвычайно повезло жить в век развитой медицины, и поэтому эпилепсия совсем не так отразилась на моей судьбе, как на судьбе деда. После того, как начались приступы и мне был поставлен диагноз, думаю, больше всего моих родителей пугала вероятность, что я не смогу жить той «нормальной» жизнью, которую они мне так сильно желали. Для них, как и для многих родителей, нормальность была синонимом счастливой и продуктивной жизни.

Приступы сошли на нет – как и бывает в 80% случаев больных эпилепсией, лечение оказалось эффективным, и с тех пор они не повторялись. Думаю, именно это помогло матери смириться с моей болезнью. Она всегда очень остро воспринимала то, что я был другим, более уязвимым, нуждающимся в дополнительной заботе, любви и поддержке. Порой она могла распереживаться от самой мысли, что у меня в любой момент может случиться приступ. Тогда она уходила в другую комнату и тихо плакала. Я помню, как отец говорил мне не ходить туда, когда мама была расстроена.

Мне было сложно уловить мамины чувства. Я по-прежнему был погружен в собственный мир и увлечен различными мелочами; настроения членов семьи или какое-либо напряжение в доме от меня ускользали. Иногда мои родители ссорились, как, наверное, большинство родителей, по поводу воспитания детей или решения разных проблем. Когда они ругались, их голоса приобретали темно-синий цвет у меня в голове. Я ложился на пол, прижимался лбом к ковру и зажимал уши руками, пока шум не стихал.

Отец следил за тем, чтобы я каждый день по расписанию принимал таблетки, запивая их стаканом молока или воды. Мне давали карбамазепин, а это значило, что каждый месяц я должен был ездить в больницу сдавать анализ крови, так как побочные эффекты этого лекарства могли повлиять на работу печени. Мой отец чрезвычайно пунктуален, поэтому мы всегда приезжали в больницу как минимум за час до назначенного времени. Мы сидели на неудобных пластиковых стульях, но я помню, что не хотел вставать сам и ждал, пока первым встанет отец. Стульев там было много, и я коротал время, пересчитывая их снова и снова.

Когда медсестра называла мое имя, отец проходил вместе со мной в маленький занавешенный закуток, где я садился на стул, а медсестра закатывала мне рукав и протирала спиртом кожу возле локтевого сгиба. Я много раз сдавал кровь, так что со временем процедура стала привычной. Медсестра советовала отвернуться, пока вводится игла, но я сидел неподвижно, пристально глядя, как прозрачная трубочка над иглой наполняется темно-красной кровью. Закончив, медсестра снова протирала место укола, прикладывала кусочек ваты и заклеивала пластырем с улыбающейся рожицей.

Одним из самых частых побочных эффектов от лекарства была повышенная чувствительность к свету. В летние месяцы, пока брат играл в саду или в парке, я сидел дома. Меня это не огорчало – даже сегодня от солнечного света я испытываю зуд и дискомфорт и поэтому редко выхожу на улицу в ясную погоду. После приступов родители еще больше не спускали с меня глаз, так что я много времени проводил в гостиной, где мама могла приглядывать за мной, пока я смотрел телевизор или играл с монетками или бусинами, которые мне давали.

Также к побочным эффектам, посещавшим меня, относились головокружение и сонливость. Когда у меня начинала кружиться голова, я тут же садился, скрестив ноги, и ждал, когда все пройдет. Иногда родителям бывало неловко, когда они шли со мной по улице, а я вдруг останавливался и садился прямо посреди тротуара. К счастью, приступы головокружения длились недолго, буквально несколько секунд. Но непредсказуемость этих моментов и потеря контроля пугали меня, поэтому после я часто начинал злиться и плакать.

@темы: переводы, born on a blue day, СА

---

"Born on a Blue Day", Глава 3, часть 1

Глава 3
Удар молнии: эпилепсия

Мне было четыре года, когда это случилось. Я сидел на полу в гостиной, рядом играл младший брат Ли, отец готовил обед на кухне. В том возрасте я нередко ощущал моменты полного отключения от мира и погружения в себя – например, когда пристально изучал линии на своих ладонях или медленно и ритмично покачивался взад-вперед, наблюдая, как движется моя собственная тень. Но в этот раз что-то было иначе, не так, как обычно. Комната вокруг меня словно начала растягиваться во всех направлениях, свет потускнел, и сам поток времени будто сгустился и застыл в одном долгом мгновении. Я не знал и не мог знать, но именно тогда у меня случился сильный приступ эпилепсии.

Эпилепсия – одно из самых распространенных заболеваний мозга. В Великобритании около 300 000 человек страдают ею в той или иной форме. Эпилептические приступы – это результат вспышек чрезмерной электрической активности в мозгу. О том, почему приступы возникают, как они начинаются и как прекращаются, в данное время известно не многое. Хотя ни одной явной причины до сих пор не найдено, врачи полагают, что эпилепсия может возникать из-за проблем связей между нервными клетками или нарушения химического баланса мозга.

За несколько дней до приступа, когда я лежал на диване в гостиной и смотрел телевизор, отец заметил, что мои глаза странно бегают, а руки сильно напряжены. Он встревожился и вызвал врача, чтобы тот осмотрел меня. Стояла жаркая и влажная погода, и врач предположил, что я просто немного перегрелся. Однако, он порекомендовал отцу наблюдать за мной и немедленно сообщить, если такой эпизод повторится.

Мне невероятно повезло, что во время второго приступа рядом был брат. У меня начались судороги, и я потерял сознание. Услышав плач брата, отец прибежал узнать, что происходит. Не раздумывая, он подхватил меня на руки, выбежал из дома и бросился к стоянке такси по соседству. Он вскочил в первую же машину и попросил водителя отвезти нас в ближайшую больницу. Пока такси мчалось по улицам, моему отцу оставалось лишь крепко прижимать меня к себе и молиться.

Как только машина остановилась, отец, обливаясь потом, побежал прямо в детское отделение больницы. Я все еще был без сознания, и судороги не прекращались – такое состояние носит название «эпистатус» и может быть опасным для жизни. Медсестра в приемном покое забрала меня из рук отца и вызвала врачей, которые первым делом вкололи мне валиум, чтобы стабилизировать. Я не дышал и начал синеть, поэтому мне сделали искусственное дыхание. Лишь где-то через час после начала приступа я наконец стал постепенно приходить в норму. Совершенно измотанный случившимся, отец разрыдался от облегчения, когда узнал, что мне лучше. Его своевременные действия помогли спасти мне жизнь.

У меня диагностировали височную эпилепсию. Височные доли расположены по обеим сторонам мозга и находятся примерно над ушами. Они отвечают за получение сенсорной информации, запоминание, слух и восприятие. Приступы, возникающие в этих участках мозга, могут повлиять как на работу памяти, так и на черты личности человека.

Среди аутистов эпилепсия встречается намного чаще, чем у остального населения. Примерно у трети детей с расстройствами аутистического спектра к подростковому возрасту развивается височная эпилепсия. По этой причине считается, что оба расстройства могут иметь общий источник в структуре мозга или в генах, за нее отвечающих.

В больнице мне сделали электроэнцефалограмму (ЭЭГ). Это процедура, во время которой на голове размещают электроды, чтобы измерить электрическую активность мозга и проверить наличие аномалий в мозговых волнах. Я помню, как надо мной стояла медсестра и крепила к моей голове электроды, маленькие металлические кружочки, смазанные гелем, чтобы лучше держались. От каждого нового электрода я вздрагивал и морщился, потому что не любил, когда кто-то прикасался к моей голове.

Кроме того, мне просканировали мозг с помощью магнитно-резонансной томографии (МРТ). МРТ служит для того, чтобы создавать детальные снимки внутреннего строения тела – для этого необходим большой мощный магнит, микроволновое излучение и компьютер. Перед процедурой мне дали успокоительное, возможно, потому что врача беспокоило, что я не смогу выдержать шум и возможное чувство клаустрофобии внутри аппарата. Помню, как меня положили на мягкую белоснежную кушетку, которую затем задвинули в узкий тоннель машины МРТ. Сканирование длилось около получаса. Хотя аппарат очень громко шумел, делая снимки, я, похоже, заснул: помню, как меня разбудил отец, когда кушетку извлекли на свет.

Я провел в больнице несколько дней, пока проводили различные обследования. Родители по очереди сидели со мной днем и ночью. Они боялись, что у меня случится паника, если я проснусь и не увижу знакомого лица. В палате, где я находился, был блестящий пол с множеством мелких царапин. Простыня и пододеяльник на кровати были совсем другими, чем дома – более жесткими и колючими. Родители приносили мне апельсиновый сок и раскраски с карандашами, чтобы чем-то развлечь меня, но большую часть времени я просто спал, потому что ощущал ужасную усталость.

Врачи сказали, что прогноз благоприятен – примерно у половины детей с диагнозом височной эпилепсии с возрастом болезнь проходит. Мне прописали противосудорожные препараты и отпустили домой.

@темы: переводы, born on a blue day, СА

---

Еще кое-что о глаголах

В продолжение темы глаголов... Между японским и ирландским обнаружилось любопытное сходство. И в том, и в другом языке отсутствуют многие глаголы, связанные не с действием как таковым, а с оценкой или отношением: нравиться, любить, хотеть, мочь, уметь, быть должным и т. п.

В ирландском, например, фраза "мне нравятся яблоки" выглядит как is maith liom úlla, что буквально можно перевести как "яблоки хороши для меня" или "яблоки мне приятны".

Здесь:
is - глагол-связка (в ирландском глагол всегда на первом месте)
maith - прилагательное "хороший"
liom - так называемый спрягаемый предлог, который буквально означает "со мной"
úlla - "яблоки", мн. ч. (от úll - "яблоко")

Кое-что об ирландской грамматике я писала, например, тут.

В японском языке дело обстоит, в какой-то мере, похожим образом. Понятия "нравиться", "любить", "ненавидеть" в нем обычно выражаются прилагательными.

Фраза "мне нравятся яблоки" в полной форме "по учебнику" выглядит так: 私はりんごが好きです (watashi wa ringo ga suki desu).

Здесь:
私 (watashi) - "я"
は (wa) - частица, показатель темы (иногда переводится как "что касается...")
りんご (ringo) - "яблоки" / "яблоко" (множественного числа как такового в японском нет)
が (ga) - частица, показатель ремы (новой информации)
好き (suki) - прилагательное, означающее "любимый", "приятный"
です (desu) - глагол-связка (глагол в японском всегда в конце)

Буквально это можно перевести как "что касается меня, яблоки приятны" или "с моей точки зрения, яблоки приятны". Однако, в обычной речи японцы так не выражаются. Во-первых, личные местоимения принято опускать. Во-вторых, вежливый глагол "desu" в разговорной речи так же отбрасывается. Остается просто - りんごが好き (ringo ga suki).

Таким же образом можно выразить и другие степени симпатии / антипатии.

りんごが好き　ringo ga suki - мне нравятся яблоки / я люблю яблоки
りんごが大好き　ringo ga dai suki - я очень люблю (обожаю) яблоки
りんごが好きじゃない　ringo ga suki janai - я не люблю яблоки
りんごが嫌い ringo ga kirai - я терпеть не могу яблоки

嫌い (kirai) в последней фразе - опять же, прилагательное, которое означает "нелюбимый", "неприятный".

Что касается 好き (suki) (произносится оно скорее как "ски"), то это довольно универсальное слово, которое, как и русское "люблю", может использоваться для выражения теплых чувств к чему или кому угодно. Помимо него, в японском есть глагол 愛する (aisuru), который означает "любить". Однако, во-первых, он подразумевает только романтическую любовь, а во-вторых, носит возвышенно-книжный характер и в обычной жизни почти не употребляется. Тогда как 好き (suki) можно сказать и любимому человеку, и другу, и родственнику, и коту.)

Точно так же, есть прилагательное ほしい (hoshii), которое соответствует понятию "хотеть":　コーヒーがほしい (koohii ga hoshii) - я хочу кофе.

Если же нужно сказать "я хочу что-то сделать", то это осуществляется иначе - к глаголу действия добавляется суффикс たい (tai):
行く (iku) - идти; 行きたい (ikitai) - хочу пойти

Не знаю, является ли такая картина следствием архаичности языка или просто одним из путей развития. У ирландского с японским есть одно сходство. Это островные языки - языки более или менее изолированных культур (особенно японский). В них обоих сохранилось довольно много архаики. На самом деле, кажется вполне логичным, что глаголы, связанные с конкретными действиями, появились в языке раньше всего. Взять, например, таблицу неправильных глаголов в английском. В большинстве своем, это глаголы, которые обозначают самые простые насущные действия и употребляются в речи чаще всего. И именно они настолько прочно укрепились в языке, что сохранили свою более древнюю форму. (Тогда как остальные глаголы, включая все современные, стали спрягаться по единой схеме.)

Не знаю, существуют ли естественные языки без глаголов. Как минимум, без глаголов-действий.

Но если говорить об абстрактных, субъективных понятиях (включая такую вещь как модальность), то оказывается, что без глаголов можно и обойтись. Даже английские модальные глаголы сильно "урезаны" по сравнению с обычными - как правило, у них нет формы будущего времени (а у некоторых и прошедшего, взять, например, глагол must).

На самом деле, и в русском не все так просто. "Нравиться, "хотеть", "мочь", "уметь" - это глаголы; "должен" и "обязан" - краткие прилагательные, а "можно", "нужно" и "нельзя" - и вовсе такая вещь, как предикатив.

@темы: ирландский язык, японский язык, лингвистика

---

Японские глаголы

Навеяло вот этим роликом, где американец жалуется на времена в русском языке: все говорят, что в русском только три времени, и изучать их должно быть проще, чем в английском. А на самом деле есть еще совершенный и несовершенный вид, изменение по лицам и числам, приставки, причастия, деепричастия... и в итоге оказывается, что у каждого глагола существуют десятки форм.

Подумалось, что примерно так же ощущает себя человек, взявшийся изучать японский. (По крайней мере, так себя ощутила я. ) Сначала все учебники говорят о том, что в японском всего два времени - прошлое и настояще-будущее. К тому же, глаголы не изменяются по лицам и числам (т.е. разницы между "я пишу", "он пишет", "они пишут" нет). Круто, правда? Однако, стоит углубиться в изучение языка чуть больше, как выясняется, к примеру, следующее.
1) В японском языке существуют различные степени вежливости, и формы глаголов в них сильно различаются.
2) Отрицание формируется не каким-то одним способом, а совершенно по-разному, в зависимости от времени и все той же степени вежливости.
3) Модальные глаголы ("хочу", "могу", "должен") в японском языке отсутствуют, а соответствующие конструкции образуются с помощью различных суффиксов и частиц.

Попробую расписать это на примере одного из самых простых глаголов - 食べる(taberu), "есть".

Далее "разг." означает разговорную форму, "веж." - вежливую.

食べる　taberu - ем / буду есть (разг.)
食べない　tabenai - не ем / не буду есть (разг.)
食べた　tabeta - ел (разг.)
食べなかった　tabenakatta - не ел (разг.)

食べます　tabemasu - ем / буду есть (веж.)
食べません　tabemasen - не ем / не буду есть (веж.)
食べました　tabemashita - ел (веж.)
食べませんでした　tabemasen deshita - не ел (веж.)

食べている　tabeteiru - ем (в данный момент или в течение какого-то периода времени; ср. to be eating / have been eating в английском) - разг.
食べています　tabeteimasu - то же самое, веж.

食べて　tabete - поешь (просьба) (Она же так называемая TE-форма, которая используется еще в нескольких конструкциях.)
食べないで　tabenaide - не ешь (просьба с отрицанием)
食べろ　tabero - ешь! (приказ)

食べたい　tabetai - хочу есть (разг.)
食べたくない　tabetakunai - не хочу есть (разг.)
食べたかった　tabetakatta - хотел есть (разг.)
食べたくなかった　tabetakunakatta - не хотел есть (разг.)
Вежливые формы образуются добавлением связки です(desu).

食べなきゃ　tabenakya - должен есть (разг.)
食べなければいけません　tabenakereba ikemasen - должен есть (веж.)

食べちゃだめ　tabecha dame - не должен есть / нельзя есть (запрет, разг.)
食べてはいけません　tabetewa ikemasen - не должен есть / нельзя есть (запрет, веж.)

食べられる　taberareru - могу есть (разг.)
食べられない　taberarenai - не могу есть (разг.)
食べられた　taberareta - мог есть (разг.)
食べられなかった　taberarenakatta - не мог есть (разг.)

食べられます　taberaremasu - могу есть (веж.)
食べられません　taberaremasen - не могу есть (веж.)
食べられました　taberaremashita - мог есть (веж.)
食べられませんでした　taberaremasen deshita - не мог есть (веж.)

食べよう　tabeyou - давайте поедим (разг.)
食べましょう　tabemashou - давайте поедим (веж.)

Это далеко не все формы, а лишь те, что лично я знаю на данный момент. Кроме того, японские глаголы делятся на три типа в зависимости от окончания, и у разных типов свои тонкости спряжения.

@темы: японский язык

---

Пробую смотреть аниме без перевода - с японскими субтитрами. Для начала взяла то, что уже видела - "Твое имя" Макото Синкая.

Я вообще очень люблю фильмы Синкая. Люблю эмоции, которые они у меня вызывают - какие-то очень сильные и чистые. (Хотя в "Твоем имени" он впервые докатился до некоторых элементов фансервиса, чего раньше себе не позволял.) Он берет какой-то простой сюжет и делает из него потрясающе красивую историю. Красивую, в том числе, визуально. Я обожаю его небо и его пейзажи.

@темы: Япония, японский язык